Эдди Шах - Манчестер Блю
Начальство заставило Соулсона сбрить бороду: это было против правил. Но усы он оставил. Они будут напоминать о тех кошмарных днях, пережитых им после смерти Мэри. Он полностью отдался работе, проявляя при этом необыкновенное рвение. Закон есть закон, и он его страж. Усердие Соулсона не осталось незамеченным, и вскоре он получил повышение. Для тех, кто знал Чарльза Соулсона, его быстрое продвижение по службе не было чем-то неожиданным. Сам же он считал себя обязанным за это Армитеджу. Ведь именно Армитедж привел его в полицию, помог защитить Джимми и, наконец, убедил его не бросать службу после смерти Мэри. Он никогда не забудет этого. И неудивительно, что в продвижении по служебной лестнице Армитедж неотступно следовал за Соулсоном.
* * *Никто не сообщил Джимми о случившемся. Для Соулсона его просто не существовало.
Не получив за год ни одного письма, Джимми решил, что, вероятно, Мэри раскрыли и запретили писать ему.
Тетя Джози умерла и завещала ему свой маленький домик в Форт-Лодердейле. Ему исполнилось семнадцать, и, бросив школу, он пошел работать поваром в буфете. Через три недели его вышвырнули, поймав на краже бифштексов из морозильника. В течение следующего года в неустанных попытках как-то определиться он сменил много мест, работая то парковщиком автомобилей, то мойщиком посуды. Наконец он продал дом тети Джози.
В день, когда Джимми покинул Форт-Лодердейл, Чарльз Соулсон получил звание сержанта в окружном криминальном отделе. Дома он отпраздновал это событие со своей четырехлетней дочерью Тессой.
Они сидели за столом в маленькой кухне. Она хихикала, поедая приготовленные им бобы с гренками. Он улыбался ей в ответ.
Ощущение потери, никогда не покидающее его, нахлынуло с новой силой.
Она выглядела совершенно как Мэри.
Сдерживая слезы, он продолжал улыбаться. Он молил Бога о том, чтобы ее жизнь сложилась благополучно. На мгновение он подумал о Джимми, но тут же отогнал воспоминание.
А за три тысячи миль на обочине Межштатного шоссе номер 84 стоял его младший брат с шестнадцатью тысячами долларов в кармане и голосовал, собравшись уехать из Флориды на Запад.
Настоящее время
2
Охота начинается
Мехико
Федеральный округ
Мексика
Это самый большой город в мире. И к тому же вонючий. Местные говорят, что все семнадцать миллионов жителей Мехико едят tortillas[3], а потом целый день пердят.
Маршалл вышел на улицу из полумрака вестибюля маленького отеля и зажмурился от яркого солнца. От шибанувшей в нос вони затошнило. Стояла сильная жара, и аромат города был особенно невыносим.
Он взглянул на часы. Еще рано. Ронейн будет недоволен. Он всегда жалуется, что Маршалл приходит слишком рано. Маршалл решил пройти пешком по узкой улице к Реформе и поймать collective – одно из частных такси марки «фольксваген», во множестве разъезжающих по городу. По пути он изредка оглядывался, желая убедиться, что за ним нет слежки.
Узкая улица у отеля «Сплендидо» была переполнена. Снуя взад-вперед, прохожие толкали Маршалла. Мексиканский «мачизмо» в его худшем проявлении. Такие уж они есть, эти люди. Каждый стремится продемонстрировать свою гордость, свою мужественность. Конфликты возникают постоянно, как только сталкиваются двое прохожих, ни один из которых не желает уступить другому дорогу. Мачизмо – это образ жизни, и никому в Мексике его не избежать.
Возможно, Мехико – крупнейший город в мире, но зато и самый перенаселенный. Маршалл терпеть его не мог. Ему казалось, что большую часть своей жизни он провел в жарких, вонючих городах, запертый в темных, тесных гостиницах, которые, вероятно, когда-то были чьей-то сбывшейся мечтой, а теперь превратились в жалкие воспоминания о прошлом. Дешевая еда, дешевая выпивка, дешевые бизнесмены в дешевых костюмах и шлюхи, которые ведут дорогие речи, а трахаются дешево.
Свернув налево, Маршалл влился в общий поток и тут же споткнулся о жестяную банку нищего, сидящего на тротуаре. Тот крепко выругался, увидев, что его банка перевернулась и монеты раскатились под ноги прохожим. Прежде чем Маршалл и нищий успели их собрать, прохожие похватали монеты и растворились в людском водовороте. Маршалл пожал плечами, извиняясь за свою неуклюжесть, и на него вновь обрушился поток ругательств на испанском языке. Он хорошо говорил по-испански, но решил разыграть из себя туриста. Вынул из кармана бумажник, крепко зажал его в руках, так как город знаменит карманниками и ворами, на ходу выхватывающими кошельки из рук незадачливых прохожих, и, достав 5000 песо, что составляло не более двух американских долларов, протянул нищему. Не Прекращая ругаться, тот взял деньги, затем подхватил свою банку и исчез в толпе. Не иначе как побежал в ближайший бар. Маршалл усмехнулся и направился к Реформе. Теперь он старательно избегал нищих, сидящих вдоль тротуара. Некоторые из них жалостливо ему улыбались, а затем обругивали его. Проклятый гринго!
Пасео-де-ла-Реформа – широкий, элегантный бульвар, постоянно забитый сигналящими автомобилями. Это главная артерия города, пересекающая его с юга на запад. Машины, послушные воле водителей, теснятся и толкают друг друга, норовя помериться силами. Даже в гуще транспортного потока царит мексиканский мачизмо.
Маршаллу потребовалось десять минут, чтобы дойти до Реформы, десять минут толкотни в энергично движущейся толпе. Он вышел к широкому бульвару со статуей ацтекского императора Куаутемока, которая по сравнению с небоскребами, возвышающимися вдоль Реформы, казалась игрушечной.
Движение на бульваре застопорилось, образовалась пробка. Значит, до Авениды-Революсьон придется добираться пешком. Маршалл взглянул на часы. Уже четыре. Оставалось мало времени. Пробираясь между неподвижными машинами, он пересек Реформу и свернул в один из переулков.
Черт побери, Ронейн! Неужели нельзя было устроить встречу как-нибудь проще? Он сунул руку в карман и нащупал маленький целлофановый пакетик. Маршалл ускорил и без того быстрый шаг, на лбу выступила испарина. При всей его выносливости дыхание участилось: город расположен на высоте 7000 футов над уровнем моря. Это крест, который вынужден нести человек его телосложения. Жара, рост шесть футов три дюйма и средний возраст отнюдь не являются естественными союзниками. Хорошо хоть он не взял свой шестизарядный револьвер «смит-и-вессон», модель 15 «Комбат Мастерпис», в наплечной кобуре. Этот револьвер с двухдюймовым стволом 38-го специального калибра – лучшее оружие для ближнего боя из всех ему известных. Большинство его сверстников предпочитало автоматические пистолеты, но Маршалл знал, что если не поразишь противника первыми двумя выстрелами, то он уложит тебя до того, как успеешь нажать на спуск в третий раз. Вообще он терпеть не мог таскать револьвер в этой влажной жаре. Сейчас у него из-под мышек струился настоящий Ниагарский водопад, и револьверный механизм мог бы запросто пострадать от влаги. Его пистолет остался в сейфе гостиницы, интуиция подсказывала, что сейчас он не понадобится.
Навстречу, лавируя между неподвижными машинами, ехал на велосипеде мальчишка, продавец газет. На руле он удерживал огромную, фута четыре высотой, стопку газет. Вот что ему сейчас надо! Маршалл усмехнулся. Давно ему не доводилось ездить на велосипеде. Очень давно. Но он не стал углубляться в воспоминания юности. До четырех пятнадцати надо добраться до писаря.
Он опоздал на четыре минуты.
Писарь был на месте.
Старик лет пятидесяти, с выкрашенной серебристой краской пишущей машинкой, почти такой же старой, как он сам, сидел за деревянным столом на углу улицы. К нему стояла очередь из трех человек, Маршалл встал последним.
В стране, где много неграмотных, профессиональные составители писем загружены работой. Это старая профессия, и писари являются неотъемлемой частью общества, а поскольку они изо дня в день сидят на одном и том же месте и представляют собой постоянную величину в мире вечного движения, их используют и для других услуг. Маршаллу нужно было не напечатать письмо, а получить записку. Писари пользовались доверием, честность и умение хранить тайны – составляющая часть их профессии.
Старик в очках в стальной оправе, с зачесанными назад волосами с проседью был одет в коричневый костюм с галстуком под крахмальным воротничком. Он взглянул на изнывающего от жары Маршалла, когда тот наконец дождался своей очереди.
– Жарковато сегодня для туриста, – посочувствовал писарь.
– Да уж, – ответил тот, завидуя старику, его невосприимчивости к этому пеклу.
– Чем могу быть полезен?
– Я новичок в этом городе. – Маршалл повторял слова в точности, как ему велел Ронейн. – Ищу человека, который читает письма. И не знаю, где его найти.
