Джон Гришем - Дело о пеликанах
Спустя час после чтения и крика, когда Фредерик уже устал, судья был откинут назад в своей кровати и принял таким образом горизонтальное положение. Он слегка приподнял руку, затем его глаза закрылись. Нажав кнопку на кровати, он притушил свет. В комнате стало почти темно. Фредерик сделал резкое движение назад, и спинка кресла откинулась. Он положил письмо на пол и закрыл глаза. Розенберг похрапывал во сне.
Он не будет храпеть слишком долго.
* * *В начале одиннадцатого, когда во всем доме было темно и тихо, в спальне слегка приоткрылась дверь стенного шкафа и оттуда появился Хамел. Обшлага его сорочки, нейлоновое кепи и шорты спортсмена-бегуна — все было яркого синего цвета: Рубашка с длинными рукавами, носки и обувь фирмы «Рибок» были белыми — королевский наряд. Отличное сочетание цветов. Хамел — любитель бега разминочным темпом. Он был чисто выбрит, а очень короткие волосы под кепи стали теперь белокурыми, почти белыми.
В спальне, как и в коридоре, темно. Ступеньки слегка скрипнули под «Рибок». Его рост — пять футов и десять дюймов, а весил он менее ста пятидесяти фунтов, жира не было совсем. Он сохранял подтянутость и легкость, чтобы все движения были быстрыми и бесшумными. Ступеньки закончились в холле, рядом со входной дверью. Он знал, что в машине, стоящей у края тротуара сидели два агента, возможно, не наблюдающие за домом. Он знал, что Фергюсон прибыл сюда семь минут назад. Он мог слышать храп из дальней комнаты. Ожидая в стенном шкафу, он рассчитывал нанести удар раньше, до того, как приедет Фергюсон, тогда ему не придется убивать его. Само убийство не представляло никакой проблемы, но оно вызывало беспокойство относительно еще одного трупа. Хамел ошибочно полагал, что Фергюсон, возможно, заступая на дежурство, общается с санитаром. Если так, то Фергюсон обнаружит кровавую баню, и Хамел потеряет несколько часов. Поэтому он и выждал подходящего момента.
Он бесшумно проскользнул через холл. В кухне слабый свет освещал нижнюю часть комнаты, и от этого предметы казались только более опасными. Хамел проклинал себя за то, что не проверил лампу и не вывинтил ее. Такие незначительные ошибки непростительны. Он выглянул в окно, окинув взглядом двор. Он не мог видеть Фергюсона, хотя и знал, что его рост семьдесят четыре дюйма, ему шестьдесят один год, у него катаракта и он не может сразу попасть в гаражные ворота из-за своего пристрастия к винной бутыли «357».
Оба храпели. Хамел улыбнулся сам себе, приседая в дверях, и быстрым движением вытащил автоматический пистолет двадцать второго калибра с глушителем. Присоединил четырехдюймовую трубку к стволу и заглянул в комнату. Раскинувшись, санитар сидел глубоко в кресле: ступни ног болтаются в воздухе, руки свисают, рот приоткрыт. Хамел навел прицел на дюйм от его правого виска и трижды выстрелил. Руки вздрогнули, и ноги дернулись, но глаза оставались закрытыми. Хамел быстро направил пистолет на сморщенную бледную голову судьи Абрахама Розенберга и выпустил в нее три пули.
В комнате нет окон. Он осмотрел тела и, проверяя свою работу, прислушивался примерно минуту. Задники ботинок санитара дернулись несколько раз и замерли. Тела лежали без движения.
Он хотел убить Фергюсона в помещении. Было уже одиннадцать минут одиннадцатого, самое время для соседа выйти перед сном с собакой на прогулку. Он прокрался в темноте к задней двери и вычислил полицейского, беззаботно прогуливающегося вдоль деревянной ограды примерно в двадцати футах от дома. Инстинктивно Хамел открыл заднюю дверь, включил свет во внутреннем дворике и громко позвал: «Фергюсон!»
Он оставил дверь открытой, а сам спрятался в темном углу рядом с холодильником. Фергюсон послушно неуклюже зашагал через маленький дворик по направлению к кухне. В этом не было ничего необычного. Фредерик часто звал его после того, как Его честь засыпала. Они обычно пили растворимый кофе и играли в карты.
Кофе не было, да и Фредерик его не ждал. Хамел выпустил три пули в затылок, и Фергюсон с громким стуком рухнул на кухонный стол.
Хамел выключил свет в дворике и отсоединил глушитель. Он ему больше не понадобится. Глушитель и пистолет снова засунуты за пояс. Хамел выглянул из окна парадного. Свет под аркой был включен, агенты читали. Он переступил через Фергюсона, запер заднюю дверь и скрылся в темноте на небольшой лужайке за домом. Бесшумно перепрыгнул через две ограды и оказался на улице. Торопливо зашагал быстрыми мелкими шагами. Хамел — любитель бега разминочным темпом.
* * *На темном балконе кинотеатра Монроуза сидел Глени Дженсен и смотрел вниз на экран на голых и чрезвычайно активных мужчин. Он брал из большого пакета воздушную кукурузу и отправлял в рот, не замечая ничего, кроме тел. Он был одет довольно консервативно: темно-синий джемпер без воротника с застежкой на пуговицах, брюки из прочной хлопчатобумажной ткани, мягкие кожаные ботинки типа мокасин. Кроме того, широкие солнцезащитные очки скрывали его глаза, а мягкая замшевая шляпа — голову. У него было такое лицо, которое можно было легко забыть, и поэтому немного камуфляжа — и его никогда не узнают. Особенно в полночь, на безлюдном балконе полупустого порнодома для гомосексуалистов. Без серег, пестрых платков из ситца в горошек, золотых цепочек, украшений — ничего, что указывало бы на то, что он ищет компаньона. Он хотел оставаться незамеченным.
Она действительно превратилась в вызов на дуэль, эта игра в «кошки-мышки» с ФБР и остальным миром. Этой ночью они разместились на дежурство на стоянке автомобилей за зданием. Другая пара припарковалась у выхода возле веранды с тыла, и он позволил им всем просидеть четыре с половиной часа, пока не изменил внешность и не прошел беспечно в гараж в цокольный этаж здания, выехав оттуда в автомобиле друга. В здании было слишком много выходов, чтобы бедные фэбээровцы могли уследить за ним. По существу, он был полон сочувствия, но у него была своя жизнь. Если фэбээровцы не могут найти его, то как это сделает убийца?
Балкон был разделен на три небольших сектора по шесть рядов в каждом. Было очень темно, единственным источником света являлся расположенный позади проекционный аппарат, посылающий мощный голубой поток. Сломанные сиденья и сложенные столы составлены вдоль наружных проходов. Разорванная бархатная драпировка на стенах не держится и падает. Великолепное место, чтобы укрыться.
Он привык беспокоиться относительно того, что его могут застукать. Все месяцы после утверждения на должность он чувствовал страх. Он не мог есть воздушную кукурузу и, черт возьми, наслаждаться фильмами. Он говорил себе, что, если его поймают или узнают, или столкнутся с ним каким-то ужасным образом, он просто скажет, что ведет поиски по рассматриваемому делу о непристойностях. В списке дел, назначенных к слушанию, всегда есть похожее, и, возможно, как-то в это поверят. Такое объяснение может сработать, постоянно повторял он себе, обретая некоторую смелость. Но однажды ночью в 1990 году в кинотеатре случился пожар и четверо погибли. Их имена попали в газеты. Громкая история. Судья Гленн Дженсен находился в туалете, когда услышал крики и почувствовал запах дыма. Он выскочил на улицу и скрылся. Все погибшие были найдены на балконе. Он знал одного из них. На два месяца он отказался от фильмов, но потом снова вернулся к любимому занятию. Ему нужны новые факты, говорил он себе.
А что, если его застукают? Назначение действительно до конца жизни. Избиратели не будут звонить ему домой.
Он любил кинотеатр Монроуза, потому что по вторникам фильмы демонстрировались всю ночь и никогда не было толпы. Ему нравилась воздушная кукуруза, а пиво стоило там пятьдесят центов.
Два старика в центральном секторе щупали и ласкали друг друга. Время от времени Дженсен поглядывал на них, но основное внимание сконцентрировал на фильме. Печально, думал он, когда тебе семьдесят лет, ты смотришь смерти в глаза, уклоняешься от СПИДа и изгнан на грязный балкон, где пытаешься обрести счастье.
Вскоре к ним на балконе присоединился четвертый человек. Он посмотрел на Дженсена и двух приклеившихся друг к другу мужчин и тихо прошел со своим пивом и воздушной кукурузой на верхний ряд в центральном секторе. Кинопроекционная находилась сразу у него за спиной. По правую сторону от него тремя рядами ниже сидел судья. Перед ним целовались, шептались и хихикали седые любовники зрелого возраста, безразличные к окружающему их миру.
Он был одет соответствующим образом. Джинсы в обтяжку, черная шелковая рубашка, серьги, очки в роговой оправе, а также аккуратно подстриженные волосы и усы придавали ему вид обычного гомосексуалиста. Хамел-гомосексуалист.
Он выждал несколько минут, затем передвинулся вправо и сел у прохода между рядами. Никто не обратил внимания. Кому какое дело, где он сидит?
