Сэм Хайес - Ябеда
— А тебе не приходило в голову, что твоему папе после маминой смерти очень несладко пришлось? — Я только начала, а Лекси уже трясла головой. — И может, он только и мечтает, чтобы ты полюбила свою мачеху и вы снова зажили дружной семьей?
— Зачем тогда спроваживать меня в интернат? — огрызнулась Лекси. Сердитые глаза ее были на мокром месте, но она не позволила слезам пролиться.
— Затем, чтобы ты получила хорошее образование, завела новых друзей, стала самостоятельной. — Я потянулась к ней, но Лекси отдернула руку. — У твоего папы наверняка есть веские причины, чтобы отправить тебя сюда. Постарайся верить ему.
В конце концов Лекси не выдержала, привалилась ко мне, и мое плечо намокло от ее слез. Я крепко сжала ее тоненькие пальцы. Мы сидели на полу среди стопок чистого белья, и она целый час рассказывала мне, как потеряла мать, как чувствовала себя брошенной и никому не нужной. Я гладила ее по голове и слушала.
Она так безутешно рыдала, вся в слезах и соплях, что даже не обратила внимания на мои слова:
— Значит, у нас с тобой много общего, мисс Лекси.
Раз в неделю в Роклифф-Холле устраивается общий обед. Персонал и ученицы, одеревенелые в своих форменных жакетах, усаживаются плечом к плечу за длинные дубовые столы, расставленные под углом друг к другу, как ребра гигантской селедки. Центральный проход между столами ведет к громадному пустому камину. В конце первого семестра, как еще раньше сообщила мне сестра-хозяйка, на рождественском обеде в камине запылает огонь.
«Разжигать камин в другое время запрещается глупейшими санитарными нормами и правилами безопасности», — сетовала она, складывая простыни, заправляя постели, выгребая из спален горы мусора, выраставшие едва ли не быстрее, чем их выметали. Из болтовни за работой я постепенно узнавала Сильвию, которая была матерью практически каждой девочке в Роклиффе, сама же на ее расспросы отвечала немногословно, а от прямых вопросов уходила, принимаясь встряхивать простыни или ныряя под кровать за очередным отбившимся носком. Я напоминала себе, что пришла сюда не друзей заводить.
Передо мной стоит тарелка с нетронутым, давно остывшим обедом.
— Жаль. — Глядя в пустой очаг, я представляю, как от узловатых бревен отскакивают искры, как сизый дымок, ускользнув от вытяжки, наполняет зал лесным духом, золотой сноп взмывает в широкий закоптелый дымоход, подушка тлеющих углей греет босые ноги. Немного уюта здесь не помешало бы.
— Чего? — Эдам в рубашке с завернутыми рукавами, открывающими легкую рыжеватую поросль на руках, занимает место возле меня и встряхивает салфетку. — Чего жаль? — Он пьет воду, потом, насупившись, пристально смотрит на меня. Нож и вилка замерли над тарелкой. — Когда я садился, вы сказали «жаль». Надеюсь, это относилось не к тому, что я сел рядом с вами?
— Хотите правду? — спрашиваю я и роняю с вилки кусочек мяса. Уж это-то я могу ему сказать. — Жаль, что нет огня в пустом камине.
Всего-то капля истины, а сердце в груди спотыкается.
— В конце сентября? Да ведь еще тепло. — Эдам принимается за цыпленка, явно разочарованный моим признанием. — Зачем нам огонь?
— Верно, только… — Я набиваю полный рот. — Неважно.
Эдам пожимает плечами. Он не может знать того, что вижу я. Зимний вечер, горящий очаг, у всех ушки на макушке — вдруг шаги? — в животе крутит то ли от страха, то ли от возбуждения, что сейчас будем делить леденцы и скудную порцию фруктового салата.
— Как думаете, вам здесь понравится? — Эдам кладет вилку с ножом на край тарелки, ставит локти на стол. Его плечо касается моего.
— Сильвия говорит, в прошлом году у нее уволились три помощницы. — Я запихиваюсь едой, надеясь, что больше вопросов не будет.
— Я спросил, понравится ли вам здесь? — смеется он. — Что другим не понравилось, я знаю.
— Да? — шамкаю я, выдавливая ответную улыбку, и еще больше набиваю рот. Теперь не то что говорить, едва дышать могу. Извиняясь, развожу руками.
Эдам поворачивается к своей тарелке.
— Не подавитесь, — в раздумье бормочет он и примиряется с моим молчанием до конца обеда.
Глава 7
Нина возилась на кухне, время от времени поглядывая на дочь, которая примостилась на диване возле стеклянной двери. На Джози халат в сердечках, волосы замотаны розовым полотенцем. Два часа назад она выпросила материн ноутбук, заявив, что ее компьютер «тормозит». Нина прилежно демонстрировала безучастие, старательно не замечала эмоций, сменявшихся на лице девочки, яростно барабанившей по клавишам. Не иначе опять торчит в своей любимой игре. Хитрющая — скрючилась над клавиатурой, весь экран загораживает.
Узнать бы, что ее так взволновало. На лице — смятение и порыв. Нина как ни в чем не бывало занималась своими делами, но лишь только Джози сползла с насиженного места, закрыла ноутбук и отправилась в ванную, Нина не преминула воспользоваться удобным моментом. В конце концов, это ее компьютер.
Нина вытерла руки. Страница, где сидела ее барышня, наверняка закрыта. Нет, поглядите-ка, открыта. Так и есть — «Afterlife».
— Надо бежать, — прочла Нина напечатанные дочкой слова. Символ в конце не оставлял сомнений: виртуальный двойник Джози послал собеседнику поцелуй.
Нина затаила дыхание.
— Подожди, не уходи. И ответный поцелуй.
— Еще только 5 мин, а то мне попадет.
Нина вообразила, как дрожали, печатая, пальцы Джози.
— Что на тебе сейчас надето?
— Балда. Сам не видишь?
Ага, вот почему Джози вдруг захихикала. Нина оглянулась на дверь. Пока не начались репетиции новой постановки в Молодежном театре, Джози болтается без дела, это понятно, но Нина никак не ожидала, что свободное время дочка коротает таким образом.
— Сними все, — писал собеседник. Нина увидела, что его зовут Коготь.
— Запрещено, сам знаешь. Правила игры.
Хоть на это ума хватает, подумала Нина. Видно, тогда Джози и зажала рот рукой — когда отвечала на это требование. Нина вздрогнула, вспомнив, сколько раз Джози и Нат, склонившись голова к голове над компьютером, давились от смеха у Джози в комнате.
— Тогда трусики и лифчик.
— Ни за что!
Джози как-то рассказывала об этом мальчишке. Коготь учился в их школе на класс старше, и, похоже, по нему сохли все девчонки. Джози обронила, что такие, как она, его не интересуют. Нина стало ужасно жаль Джози: вместо нормального общения у дочери лишь пошлая болтовня в Интернете.
— Раздеваться не буду, — снова напечатала Джози, к большому облегчению Нины. Ничего удивительного — Джози очень стыдливая, даже родной матери стесняется, чудачка. — На боулинг пойдешь? — продолжала Джози. Пытается отвлечь, сообразила Нина.
— Не, — ответил Коготь.
Какое разочарование для Джози. Она, должно быть, уже жалела, что не нацепила виртуальное бикини, чтоб угодить Когтю. Дальше Нина увидела, что персонаж Когтя стал сереньким и исчез. Парень отключился. Наверное, поэтому и Джози спешно покинула комнату.
Нина закрыла ноутбук и побежала к ванной.
— Солнышко, что так долго? Перекусить не хочешь? — крикнула она через дверь.
— Не хочу, — мрачно отозвалась Джози. — Я пойду к Нат.
Дочери явно не терпелось посекретничать с подружкой о последних событиях в игре.
— Давай я тебя подвезу. — Нина замерла в ожидании ответа: по дороге можно было бы поговорить.
— Пешком дойду, — пробурчала Джози.
— С Джози не соскучишься. Настроение у нее скачет как мяч, — пожаловалась Нина, и Лора скроила физиономию. Нина ответила бы тем же, если б не полный рот спагетти. Она прожевала, проглотила. — Хотя, если честно, это у нее началось примерно в три года, и с тех пор она вечно надутая и капризная как старушенция.
Подруги расхохотались. Раз в месяц они ходили в ресторан — только вдвоем, больше никого — поделиться новостями и посплетничать, поддержать друг друга в тяжком деле воспитания подростков. У Лоры было двое: шестнадцатилетний Джеймс, недавно окончивший школу, и Натали, закадычная подружка Джози.
— А у нас все заранее известно, — подхватила Лора. — Могу слово в слово пересказать, о чем мы каждое утро говорим за завтраком, пока Джеймс уминает свою овсянку.
— Нет уж, не надо, — с улыбкой покачала головой Нина. — Но вы хоть разговариваете за завтраком, а Джози даже не завтракает. Напяливает форму там, где накануне ее скинула, причесываться отказывается наотрез — ей, видите ли, нравится ходить лохматой — и часами торчит перед зеркалом, подводит глаза. Об ее уходе в школу я узнаю, когда дом сотрясается до самой крыши — барышня дверью хлопнула!
