Сэм Хайес - Ябеда
— Так нечестно, мам! Опять в зиму едем.
— Только зима в Квинсленде совсем не такая, как у нас, глупенькая.
Мы обе высматриваем на длинной аллее такси. Какое странное чувство — видеть свою дочь на том самом месте, где много-много лет назад сидела я сама, загадывая: вот моргну и увижу, как из-за поворота выплывает папина «гранада».
— Такси задерживается. — Эдам втаскивает в холл последний чемодан. — На пятнадцать минут.
Джози со стоном сползает с подоконника.
— Надоело, — ворчит она, удаляясь.
— Далеко не уходи! — кричу я ей в спину и цепляюсь за руку Эдама. Мышцы его напряжены, должно быть, от чемоданов. — Я не сваляла дурака? — спрашиваю я его. Или себя. — С Австралией, то есть?
Эдам хохочет.
— Уровень жизни ты себе обеспечила неплохой. Того, что ты выручила за дом, тебе с лихвой хватит на что-нибудь очень приличное.
— Нам хватит, — поправляю я, извлекая из кармана бумажное колечко.
— Сумасшедшая. — И он целует меня.
— Бетси любила тут сидеть и ждать меня из школы. — Я заглядываю ему в глаза, от синей их глубины кружится голова. — Который час? Пойду-ка я отловлю Джози. Держу пари, все уроки сорвала, заново обнимаясь с подружками.
Я сама уже со всеми попрощалась и взяла с Сильвии слово, что она не придет помахать мне рукой у двери. Хочу улизнуть так, чтоб никто не заметил.
Негромко окликая дочь, шагаю по коридору. Она ведь точно пошла в эту сторону?
— Джози!
Поворачиваю налево, торопливо иду вдоль окошек, выходящих во двор.
— Джози Этвуд, куда ты подевалась?
И следа нет.
Заглядываю в наполовину стеклянную дверь какого-то класса — девчачий голос бубнит французские глаголы. Здесь ее нет. Может, отправилась в кабинет информатики, рассылает письма перед отъездом? Я снова смотрю на часы — в любую минуту у входа может загудеть такси. Развернувшись, решаю попытать счастья в другом коридоре, перпендикулярном главному.
— Джо-зи!
Никакого ответа. Почти все здешние комнаты заняты либо под кладовые, либо под кабинеты заведующих кафедр. Распахиваю дверь наугад — вываливается груда хоккейных клюшек. Подбираю и запихиваю все обратно.
— Джози Этвуд, где ты?
Ее новое имя все еще непривычно режет слух. Дергаю еще пару дверей — заперто… и врываюсь в кабинет мистера Дикси. Он стоит с мобильником в руках, но ни с кем не разговаривает.
— Ох, простите!
И тут я замечаю девочку. Семиклассницу. С пунцовым лицом. Мистер Дикси захлопывает телефон и усаживается за стол. Девочка заправляет блузку.
— Простите, — пятясь, бормочу я. Меня вдруг пробирает озноб. — П-простите.
— Ничего, ничего. Генриетта уже уходит. Верно? — Он в упор смотрит на девочку, та пулей вылетает из комнаты.
— И я тоже, — лепечу я, не в силах сдержать страх, который с новой силой вскипает в душе. — Я тоже ухожу.
Стены смыкаются надо мной… Прочь из этого проклятого места! Я со всех ног бегу назад в холл и бросаюсь к Эдаму:
— Джози нигде нет!
— Да здесь она, Фрэнки. Успокойся. Просто ходила в туалет. — Эдам подзывает мою дочь. — Такси на месте. Ничего не забыли?
Я перевожу дух и, пряча глаза, подхватываю сразу несколько сумок. Все вместе мы тащим вещи к такси.
— В Скиптон на вокзал, пожалуйста, — говорит Эдам шоферу и с улыбкой оборачивается ко мне. — Что с тобой, Фрэнки? — Улыбка сползает с его лица.
— Все нормально. — Я смотрю в заднее стекло на уменьшающиеся очертания Роклифф-Холла, который я покидаю теперь уже в самый последний раз. — Они как раковая опухоль, — шепчу я и вспоминаю маму. Рак печени у нее перешел на кости, на лимфатические узлы. — До конца от них не избавиться.
— Ты о чем, мам?
Джози и Эдам перекидываются названиями австралийских животных. Кто-то кричит: ехидна!
— У кого, говоришь, раковая опухоль? — переспрашивает Эдам и бросает Джози пакетик мятных леденцов. — Ты еще про коалу забыла.
Веселая перепалка продолжается, а я достаю из сумки блокнот и трясущимися руками начинаю писать. Машина подпрыгивает на ухабах. Меня мутит. И конверта у меня нет. Когда на вокзале мы выходим из машины, я роняю исписанный листок в решетку водостока. Что же делать? Что делать?
Накрапывает дождь, и Эдам отправляет нас под крышу, а сам грузит тележку.
— Мам, ты что? Всю дорогу смурная. — Джози берет меня под руку. — Ты разве не рада?
— Я пыталась все забыть.
— В Австралии у тебя все пройдет. Это как раз то, что нам надо, мам.
Я жму ее руку.
— До сих пор не уверена, — тихо говорю я Эдаму, когда он возвращается к нам, — правильно ли сделала, что сообщила в полицию.
Он не отвечает. Просто не отходит от меня, пока поезд катится через поля к вокзалу Кингз-Кросс; играет в карты с Джози, когда та начинает скучать; бегает за горячим шоколадом и бутербродами в вагон-ресторан.
Четыре часа спустя мы сдаем багаж в аэропорту Хитроу на вечерний рейс. Джози зевает.
— Ничего, теперь уже недолго, — утешает Эдам. — Настоящее приключение!
Рядом со мной у выхода на посадку сидит мужчина с ноутбуком и просматривает фотографии детей — на пляже, на празднике, в парке. На одной долго задерживается: девчушка лет четырех-пяти в «лягушатнике», голенькая. Мужчина смотрит пристально, ухмыляется под нос, потом захлопывает крышку, барабанит по ней пальцами. И звонит по телефону. Сюсюкает, нежно улыбается, чмокает трубку и говорит: «Покочи-ночи! Обожаю мою маленькую!»
— Эдам, я сейчас!
Джози дремлет и моего исчезновения не замечает.
Я запихиваю монетки в телефон-автомат, вытаскиваю из кошелька карточку и набираю номер. В такой поздний час его, конечно, на месте нет, но я знаю, что сообщения на автоответчике он проверяет регулярно.
— Это сообщение для Марка Мак-Кормака, — четко выговариваю я, не назвавшись, и рассказываю о том, что видела в кабинете у Дикси.
Может, и ничего страшного. Но больше рисковать я не могу.
— Дело сделано, — объявляю я Эдаму, вернувшись. — Точка. — Я хватаю сумку, куртку, настороженно кошусь на других пассажиров.
— А я тут гадаю, куда ты подевалась, — отзывается Эдам. — Только что объявили наш рейс.
Потихоньку продвигается очередь на посадку. Вручив посадочный талон и шагнув в туннель, ведущий к самолету, я в последний раз оглядываюсь и беззвучно молюсь. Позади нас молодожены, за ними пожилая пара. Я на миг с облегчением прикрываю глаза. За нашим отъездом никто не следит.
Примечания
1
В английском языке слово имеет два значения: 1. Жизнь после смерти, загробная жизнь. 2. Зрелые годы.
