Лев Пучков - Джихад по-Русски
— Давай, Юрик, еще разок выдадим этим саблезубым, — желчно пробормотала женщина, щелчком пульта возвращая песню на начальную позицию и прибавляя сразу пять делений громкости. — А то окопались тут, значит, Вивальди, Моцартов им подавай, бляди рафинированные! А-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а!!! Ре-лак-са-ция-яа-ааа!!! Какая, в п…ду, тут может быть релаксация?! Уф-ф-ф, ненавижу…
Вот за таким славным времяубиением мы и застали с вами прекрасную даму. Только, дорогие мои, прошу вас — ради бога, не судите скоропалительно! Дама не имеет даже какого бы то ни было косвенного отношения к той известной категории воспетых нашим братом обольстительных хищниц, которые опаивают мужиков клофелином, промышляют в отелях и занимаются прочими непотребствами на эротико-криминогенном фронте.
Ирина Викторовна Кочергина — красавица, умница, знатная дама. МГИМО — «арабистка», два языка, состояние, муж — преуспевающий бизнесмен, сын — подающий большие надежды шестнадцатилетний эрудит. Родители — высшей пробы номенклатура старорежимной закваски, огромные горизонтальные связи в умирающем, но сохранившем определенные позиции доельцинском ареопаге, который некоторое время назад вершил историю, да и сейчас порой не без успеха влияет на новую формацию.
О вышеупомянутых хищницах Ирина Викторовна знала лишь из литературы да салонных сплетен: «…а муж такой-то — тот самый, влиятельный да сильный, большой баловник оказался! В баньке застукали с двумя шлюшками, сняли на камеру и жене показали. А что шлюшки? Вроде бы эта… ммм… как ее? А — солнцевская братва! Точно. Вот эта самая братва и подложила — явно желая скомпрометировать…»
Ирина Викторовна в силу своего положения имела обыкновение бывать в таких местах, где пахнущие нафталином бывшие «первые леди» с нездоровым упоением слушали Вивальди и Моцарта и при этом с удручающе умным видом могли часами рассуждать о том, например, что Моцарт-де, шустрый мальчик, ловко скомпилировал у Вивальди адажио и обозвал его «La crimosa», а наказать его за то некому было, поскольку славный парень Антонио преставился за пятнадцать лет до рождения ветреного гения, а все предки именитого итальянца оказались кончеными ублюдками, и им было как-то недосуг пойти и предъявить копирайт кому следует. А номенклатурные дочери этих бывших «первых леди» с не менее умным видом вздыхали над преемственностью нонешних мужикантов: Филя, мол, такой славненький мальчишечка, такой обаяшка — а вот надо же, перепевает Тараканьи хиты и тем самым как бы обесценивает свой талант…
— А-а-а-а!!! — вот так кричала Ирина Викторовна, придя домой после очередного такого номенклатурного соберунчика, отказаться от участия в котором было невозможно по ряду объективных причин.
— А-а-а-а, леди-бляди!!! Чтоб вы все сдохли, хронопадлы!!! Чтоб вам все ваши табельные катафалки повзрывали в одночасье!
Да, уважаемые, как вы уже поняли, Ирина Викторовна патологически не переносила номенклатурно насущных Вивальди и Моцарта — и не потому вовсе, что совсем уж плохие парни, а ввиду насильственной пихаемости свыше. И, мягко говоря, особой симпатии к кругу лиц, с которыми вынуждена была общаться, также не испытывала. Представляете, что за удовольствие: как минимум пару вечеров в неделю с выражением цитировать «Лузумийят» аль-Маарри, Хамада и Авиценну (хотя по-арабски ни одна идиотка не понимает, зато лестно — как же, сопричастность!), болтать по-английски о модах восьмидесятых годов с выжившими из ума неврастеничками, всю жизнь проторчавшими в Европе ввиду специфического положения вельможных мужей! Или мило улыбаться их дочкам, у которых одна извилина — и то не в силу ошибки матери-природы, а в связи с частым использованием тесноватой теннисной шапочки. Но увы, такова участь знатной дамы, достойной дочери своих родителей, которая вынуждена постоянно подчеркивать принадлежность к особому кругу избранных и заботиться о своем реноме. Хочешь жить, как живешь, — соответствуй.
Для себя же, для души, так сказать, Ирина Викторовна — то ли в пику суровым обстоятельствам, то ли искренне, всерьез, что называется, перлась от Шевчука. А еще ей нравилось грязно ругаться — разумеется, когда никто не слышит и повод есть. А сейчас повод как раз был. Да какой веский!
Повод имел две составляющие. Первая: дурное настроение по причине неизбежности очередного светского раута в папо-мамином загородном доме, который (раут, а не дом — дом Ирина надеялась со временем заполучить в наследство как единственная дочь) заблаговременно навевал на деятельную статс-даму смертную тоску. Соберутся старперы и их благоверные с дауноориентированными чадами, всем угодливо улыбайся и шути респектабельно. Паноптикум социалистических ошибок и заблуждений, посмертный слепок тоталитарного режима, затхлый дух несостоявшихся ленинских идей, псевдоблеск фундаментального образования… Жуть!!!
Вторая составляющая: Верка-массажистка. Дипломированный специалист, незаменимая деталь клубного интерьера, задавала, вредная девчонка… Достала, дрянь такая! Сначала принялась поучать, когда Ирина велела воткнуть в «Филипс» два диска Шевчука. Этаким менторским тоном, сучка, будто барышню-институтку!
— Релаксация никудышная, Ирина Викторовна, — сколько раз я вам говорила! Вы под Шевчука не расслабляетесь окончательно — он вас будоражит, излишняя алертность, знаете ли… Давайте оставим ваши диски — вы же знаете, у меня тут прекрасная подборка трансцендентальных композиций. А если желаете, я вам классику поставлю — есть очень неплохой сборничек: Гайдн, Моцарт, Вивальди…
— Чтобы я по своей воле полтора часа эту дрянь слушала?! — взвилась Ирина, в принципе привыкшая к назойливым сетованиям Верки по поводу использования «не правильной» музыки. — Ставь, к чертям, Шевчука, а то разнесу тебе тут все к чертовой матери!
Этот раунд Ирина с легкостью выиграла: разумеется, Верка подчинилась и поставила что велели — хотя и поджала губки и всем своим видом показала, сколь она не одобряет такого вот неприличного поведения. Но второй ее проступок был просто возмутительным — то ли сердясь на капризную клиентессу, то ли пребывая не в духе, массажистка вроде бы ненароком смахнула на пол хрустальный флакон с фиалковым маслом, принадлежавший Ирине. Вот тут наша дама вспучилась со всей неистовостью уязвленной фурии.
— Да это просто геноцид какой-то!!! — завопила Ирина, не слушая робких увещеваний массажистки, умолявшей воспользоваться другим маслом, которое имелось в избытке и представлено было полутора десятками вполне приличных номинаций. — Диски мои слушать не дают, какую-то дрянь! Масло мое злодейски разбили, а теперь суют-предлагают какую-то дрянь! Эту дрянь, которой всяких жирных Сергеевых да Саркисяних всяких терли! Терли-терли, к черту, этих жирных, отвратительных бабищ, а потом, значит, на мою бархатную кожу намазывать куски их омертвевшего эпидермиса, да?! Покрывать меня их жирными, смердящими бациллами, да?! Да что же это такое?!
— Господи, да не может там быть никаких кусков, Ирина Викторовна! — чуть не плача, защищалась Верка. — Ну откуда там куски? Вы обратите внимание, здесь же клапанная система: давим, капаем на ладонь, обратно уже ничего попасть не может! Да и руки я дезинфицирую после каждого клиента…
— Не знаю! — противным голосом заявила Ирина. — Ничего не знаю! Мотай! Двадцать минут тебе. Драндулет под окнами — бери, так и быть. Через двадцать минут ты должна вернуться с точно таким же флаконом. Не успеешь — ищи себе работу в Сандунах. Будешь там всяких хачиков за стольник массировать, а они тебя будут лапать за жопу: «…Ай, какой красивый дэвущк!!! Давай чибуращка пагладыть будим мал-мал, нага раздвыгать будим, тудым-сюдым…» Давай-давай — мотай, чего уставилась? На мне татуировки нет! Я вам тут плачу такие деньги, чтобы всякие растяпы мое масло разбивали и всяко разно мною тут помыкали? Давай — я время засекла!
Вот такая вредина. И знаете, побежала Верка как миленькая. Сейчас мчится на Арбат в Иринином «драндулете» — «Мицубиси-галант» и умоляет шофера Славика, чтобы поторопился. Не дай бог не успеть! Хотя могла бы и поспорить. «Такие деньги» — шесть тысяч баксов в год за членство в клубе — не бог весть какая сумма для такой состоятельной дамы, как Ирина Викторовна. И специалист такой квалификации, как Верка, отнюдь не курьер, чтобы по прихоти клиентессы мотаться за маслом. И в Сандуны, естественно, она наниматься не пойдет, коль скоро выпрут из клуба — найдет себе местечко получше, с руками оторвут такую мастерицу.
В общем, было что сказать Верке, но… не посмела. Потому что все из ближнего окружения прекрасно знают, что представляет собою Кочерга (так за глаза обзывают Ирину недоброжелатели). Одно слово — стерва, каких поискать. Красивая холеная тигрица, капризная, балованная, жестокосердная и своенравная, палец не то что в рот — близко к зубам не подноси, откусит по самый копчик…
