Джеффри Арчер - Узник крови (в сокращении)
— Дэнни Картрайт, — ответил Дэнни, пожимая руку. Он взглянул на незанятую верхнюю койку.
— Вы последний, значит, вам — второй этаж, — сказал Монкриф. — Через два года получите нижний. Кстати, — сказал он, указывая на лежащего на отдельной койке великана, — его зовут Большой Эл. — Второй сокамерник Дэнни что-то буркнул, но не потрудился повернуться, чтобы узнать, кто у них новенький. — Большой Эл говорит мало, но стоит узнать его поближе, и станет понятно, что он отличный парень.
В замке опять повернулся ключ, и тяжелая дверь отворилась.
— Следуйте за мной, Картрайт, — раздался голос.
Дэнни шагнул из камеры и пошел за надзирателем, которого раньше не видел. Тюремщик повел его снова вниз по железной лестнице, по еще одному длинному коридору и еще через несколько двойных ворот, пока они не остановились перед двухстворчатой дверцей с табличкой «Склад». Надзиратель громко постучался.
— ОУ4802[1], — сказал надзиратель, сверясь с предписанием.
— Разденьтесь! — приказал кладовщик. — Вам эта одежда не понадобится, — он взглянул на предписание, — аж до 2022 года.
Как только Дэнни разделся, ему вручили: две пары трусов на резинке, две рубашки, одни джинсы, две майки с коротким рукавом, один пуловер, один комбинезон, две пары носков, шорты, две майки, две простыни, одно одеяло, одну наволочку и одну подушку. Единственное, что ему позволили оставить, были кроссовки.
Кладовщик собрал одежду Дэнни и сложил ее в большой пластиковый мешок, который опечатал, написав на маленькой бирке «Картрайт, ОУ4802». Затем он дал Дэнни небольшой пластиковый пакет, в котором лежали кусок мыла, зубная щетка, пластмассовая одноразовая бритва, фланелька, одно ручное полотенце, одна пластмассовая тарелка, один пластмассовый нож, одна пластмассовая вилка и одна пластмассовая ложка. Кладовщик отметил галочками предметы в зеленоватого цвета списке и развернул его к Дэнни, чтобы тот расписался в получении.
— Будете являться на склад каждый четверг от трех до пяти за новой сменой белья, — сказал он и захлопнул дверцы.
Дэнни взял оба пакета и пошел за надзирателем назад по коридору, вошел в свою камеру, и дверь за ним заперли. Большой Эл, похоже, за время его отсутствия даже не шелохнулся, а Ник по-прежнему сидел за столом и писал.
Дэнни решил заправить свою постель. Он не торопился — ему понемногу открывалось, сколько часов в сутках, сколько минут в часе и сколько секунд в минуте.
Заправив постель, Дэнни забрался наверх, лег и уставился в белый потолок. Одним из немногих преимуществ пребывания на верхней койке была возможность смотреть в крохотное зарешеченное оконце. Дэнни глядел сквозь железные прутья на прогулочный дворик внизу, а мысли его возвращались к Бет. Ему даже не разрешили с ней попрощаться.
Всю следующую неделю и еще тысячу таких же недель он проведет взаперти в этой адской дыре. Единственной возможностью избежать этого была апелляция. Мистер Редмэйн предупредил, что апелляцию могут рассмотреть не раньше, чем через год. Наверное, уж года-то хватит, чтобы адвокат собрал нужные доказательства его невиновности?
Звук сирены оповестил о том, что сорок пять минут, отведенные для «общения» — прогулки по периметру двора, партии в домино или просто дремоте перед телевизором на первом этаже, — подошли к концу.
Большой Эл уже дремал на своей койке, когда Дэнни вернулся в камеру. Минутой позже пришел Ник, за ним дверь заперли.
Ник сел за столик на пластиковый табурет. Он собрался было писать снова, но тут Дэнни спросил:
— Что это вы пишете?
— Я веду дневник, — ответил Ник, — и пишу обо всем, что здесь происходит.
— Вам захочется вспоминать о таком дерьме?
— Так легче коротать время. После освобождения я хочу стать учителем, а для этого нужно тренировать мозги.
— А вам разрешат преподавать после отсидки?
— Разве вы не читали о нехватке учителей? — спросил Ник.
— Вообще-то я мало читаю.
— Может, теперь самое время начать, — заметил Ник.
— Не вижу смысла, — сказал Дэнни, — если меня здесь запрут.
— Вы сможете читать письма от адвоката и поэтому лучше подготовитесь к защите, когда будут рассматривать апелляцию.
— Вы двое когда-нибудь замолчите? — осведомился Большой Эл с сильным акцентом уроженца Глазго.
— А что нам еще остается, как только разговаривать, — рассмеялся Ник.
Большой Эл сел и вынул кисет с табаком из кармана джинсов.
— За что тебя упекли, Картрайт? — спросил он.
— За убийство, — ответил Дэнни и, помолчав, добавил: — Мне его пришили.
— Так все говорят. — Большой Эл вынул пачку папиросной бумаги из другого кармана, отлепил листок и насыпал табаку.
— Может быть, — ответил Дэнни, — но я-то не убивал. А за что посадили тебя?
— Ну, меня — за ограбление банка, — сказал Большой Эл, облизывая край листочка.
— И сколько ты уже просидел в Белмарше?
— Два года. Меня перевели в открытую тюрьму, но я попытался бежать. После этого со мной решили больше не церемониться. У тебя есть зажигалка?
— Я не курю, — сказал Дэнни.
— Как, и ты тоже? Ну, прям парочка ангелочков!
— Значит, ты так и будешь сидеть в Белмарше? — не поверил Дэнни.
— До самого освобождения, — сказал Большой Эл. — Если ты хоть раз пытался бежать из тюрьмы категории «Д», тебя отсылают в тюрягу строгого режима. — Он сунул сигарету в рот. — Ну и черт с ним! Мне осталось всего три года, — сказал он и лег.
— А вы как? — спросил Дэнни у Ника. — Сколько еще сидеть?
— Два года, четыре месяца и одиннадцать дней. А вам?
— Двадцать два года, — сказал Дэнни. — Если только я не выиграю апелляцию.
— Апелляций никто не выигрывает, — подал голос Большой Эл. — Так что привыкай.
— Чай! — прокричал голос, когда дверь второй раз за день открылась.
Дэнни взял тарелку и кружку и присоединился к потоку заключенных, спускавшихся по лестнице в очередь за горячим.
За прилавком стояли пятеро заключенных в белых колпаках.
— Что сегодня дают? — спросил Ник, протягивая тарелку.
— Выбирайте, Сквайр, между сосисками с бобами, говядиной с бобами или оладьями из колбасного фарша с бобами, — сказал один из раздающих.
— Спасибо, мне, пожалуй, оладьи из колбасного фарша без бобов, — сказал Ник.
— Мне то же самое, но с бобами, — сказал Дэнни.
— А ты кто такой? — спросил раздающий. — Его чертов брат?
Дэнни и Ник рассмеялись. Хотя оба были одного роста, примерно одного возраста и в тюремной одежде довольно похожи, ни один из них сходства не замечал. В конце концов, Ник всегда был чисто выбрит и причесан волосок к волоску, в то время как Дэнни брился раз в неделю, а его волосы, по словам Большого Эла, «смахивали на швабру».
— Как заполучить работу на кухне? — спросил Дэнни, когда они медленно поднимались по лестнице на второй этаж.
— Для этого нужно выйти в примерные заключенные.
— А как в них выйти?
— Следите за тем, чтобы не попасть в нарушители распорядка, — сказал Ник. — Через год выйдете в примерные, но все равно не получите места на кухне.
— Почему нет?
— Потому что в этой тюрьме еще тысяча заключенных, — сказал Большой Эл, — и девятьсот рвутся работать на кухне — логично, усекаешь? Почти весь день не в камере, да и жратву выбираешь себе самую лучшую. Так что забудь про кухню, друг Дэнни.
— А какие здесь еще есть места? — спросил Дэнни.
— Ну, можно получить работу на складе, — сказал Ник, — или стать уборщиком или садовником, но, скорее всего, вы угодите на «конвейер».
— На «конвейер»? — переспросил Дэнни. — А это что?
— Скоро узнаете, — ответил Ник.
— А где вы сами работаете? — спросил Дэнни.
— Ты задаешь слишком много вопросов, — заметил Большой Эл.
— Эл работает больничным санитаром, — объяснил Ник.
— Работенка, наверно, непыльная, — сказал Дэнни.
— Приходится натирать полы, выносить ведра с мусором и готовить чай для тюремщиков, что навещают сестру-хозяйку.
— У него очень ответственная работа, — сказал Ник. — Чтобы ее получить, нужно безупречное личное дело, особенно по части наркотиков, а Большой Эл не жалует наркоманов.
— Есть еще какие-нибудь стоящие места? — в отчаянии спросил Дэнни.
— Программа «Образование», — сказал Ник. — Если решите пойти ко мне, научитесь лучше писать и читать. Вдобавок вам за это еще и будут платить.
— Да, но только по восемь фунтов в неделю, — возразил Большой Эл. — А за любую другую работу дают по двенадцать. Мало кто может себе позволить, как наш Сквайр, воротить нос от лишних четырех фунтов в неделю на табачок и прочее.
В замке повернулся ключ, тяжелая железная дверь открылась.
