Михаил Белозёров - Украина.точка.РУ
Жаглин сделал с Зинкой что-то такое, что она мгновенно заткнулась, схватил её в охапку и с хищным выражением на лице утащил в другую комнату. Что он там с ней совершал, было неизвестно, но отсутствовал он достаточно долго, чтобы Цветаев начал злиться.
Он сорвал с окна шторы и связал грузину руки за спиной в локтях. Грузин открыл глаза и произнёс:
– That with me?[11]
Был он волосатым, как обезьяна, и вялый уд не претендовал на что-то исключительное, из чего Цветаев сделал вывод, что грузин берёт обходительностью, коньяком и цветами.
– Ты в раю, пиндоса, – сообщил ему Цветаев, отдуваясь.
Сказалась малоподвижная жизнь и периодическое обжорство.
– Я не пиндоса, – на чистейшем русском ответил грузин и окончательно пришёл в себя.
Потом разглядел Цветаева, который стоял напротив окна, и дёрнулся с такой силой, что затрещала ткань. Ему почти удалось вырваться, и Цветаеву пришлось ударить его ещё раз. Грузин обмяк, как мешок с трухой. Тогда Цветаев поискал глазами и обнаружил портупею засранца. Портупея была сделана из натуральной кожи, грузин не мог её разорвать.
Явился запыхавшийся Жаглин. На его морде красовалась следы от ногтей, а на руке с гипсом блестели золотые часы.
– Где тебя черти носят?! – спросил Цветаев.
Жаглин скорчил мину, которая говорила: «Отстань!» Цветаев сказал:
– Это грузин, а не пиндоса.
– Что?! – крайне удивился Жаглин и перевернул грузина на спину.
– Ну что? – ехидно полюбопытствовал Цветаев. – Убедился?!
– Точно, грузин, ляха бляха! – с разочарование произнёс Жаглин, изучая при этом почему-то его вялый уд и к вещему своему удовлетворению не находя его достойным уважения.
Грузин пришёл в себя, веки с длинными, как у девушки, ресницами затрепетали.
– Кто вы? – спросил он, открывая глаза.
– Какое тебе дело, собака, кто тебя убьёт? – спросил Жаглин и пнул его.
– No, it is not. I am not Georgian, I…[12]
– Что он сказал? – удивился Жаглин и посмотрел на Цветаева.
– Понятий не имею, – посмотрел на него Цветаев. – Ты кто такой? – спросил он, – спросил он, обращаясь к грузину.
– Я американец, – сообразил грузин.
– А нам по барабану! – вдруг заорал Жаглин. – Ты приехал нас убивать и трахать наших баб!
– No, it is not, not to sex![13] – выпалил грузин.
Несомненно, он понял, что запахло жаренным, и попытался отделаться тем, что является американцем.
– Так я тебе и поверил, ляха бляха! – угрожающе нагнулся над ним Жаглин и заржал, как конь.
– Так кто ты такой, – спросил Цветаев, – американец или грузин?!
– Американский грузин.
– Сын Саакашвили! – снова заржал Жаглин.
– No, it is not, not Saakashvili! – сообразил грузин.
– Имя, фамилия?!
– Барри Гоголадзе, – услужливо ответил грузин.
– Суррогатный грузин! – высказался Жаглин.
– Барри, что ты здесь делаешь? – серьёзным тоном спросил Цветаев.
– On the basis of the thirteenth article of Genevan Convention you must apply with me humanely[14], – выдал Барри Гоголадзе.
– Чего-о-о?! – страшно удивился Жаглин. – Ты ещё над нами издеваешься, ляха бляха?!
– Кто ты такой вообще?
– В смысле?..
– «Чвашник»?!
– Я не знаю, что такое «чвашник»…
– Частная военная армия! – хором и с плохо скрываемой яростью объяснили ему. – Ляха бляха!
– Да, – признался Барри Гоголадзе, – только у вас неправильное представление о нас. Мы…
– Заткнись! – посоветовал ему Цветаев.
– Заткнись! – добавил Жаглин.
– Хорошо… ладно… – покорно согласился Барри Гоголадзе и «натянул» на лицо постное выражение.
Он понял, что за Зинку его убьют точно, а за «чвашника» могут просто хорошенько настучать по голове.
– Надо на него штаны надеть, – заметил Цветаев и посмотрел на Жаглина, мол, что будем делать? Но Жаглин ничего не подсказал, ход мыслей у него был совсем иным.
– Ты взял, ты и надевай, – брезгливо ответил он.
– Отволочём в любую пустую квартиру, – предложил Цветаев, – а потом Тошу приведём. А?..
– Ага, – иронично заметил Жаглин, – так он тебе и придёт. Пророк в лучшем случае обложит матом, а в худшем – посмотрит с презрением, мол, не можете нормально работу сделать!
– И то правда, – согласился Цветаев и внимательно посмотрел на Барри Гоголадзе. – Не волочь же на себе такого борова.
Он представил, как они потащат голого Барри Гоголадзе через весь район и как Пророк скорчит недовольную мину. Надо было на машине ехать, да Жаглин: «Рядом, рядом».
– А я о чём!
– Тогда грохнем здесь!
У Барри Гоголадзе от услышанного расширились зрачки. Он стал часто дышать.
– Нет, – заявил Жаглин, – я хоть и скотина, но убивать его здесь не могу.
– Почему? – удивился Цветаев.
– Зинка… – отвернул морду Жаглин.
– Что «Зинка»?.. Блин!
Учить тебя жизни надо, решил Цветаев.
– Зинка расстроится… – нехотя буркнул Жаглин.
– По-моему, она уже расстроилась, – насмешливо заметил Цветаев.
– Одно дело в квартире, а другое – на улице… – возразил Жаглин. – Забрызгаем всё.
И Цветаев понял, что Жаглин хочет помириться с Зинкой и снова, как прежде, ходить к ней в гости. Дурак, решил он, ничему не учится.
– Тогда, что, отпустим?.. – предложил Цветаев, хотя не верил даже самому себе.
– Легко, – быстро согласился Жаглин, – только вначале кастрируем!
– Кастрируем?! – Цветаев весело посмотрел на Барри Гоголадзе. – Ха! Он не согласится!
– А кто его, идиота, спросит?! – удивился Жаглин. – Дай нож.
– Ещё чего, марать инструмент. Иди на кухню, возьми потупее.
– И то правда, – обрадовался Жаглин.
Цветаев подумал, что Пророк будет крайне недоволен переездом на другой конец города и что вся эта затея с американцем уже провалилась.
У Барри Гоголадзе наконец прорезался голос:
– Что вы задумали?!
Он глядел на них безумными глазами.
– Где-то здесь я видел «скотч», – буднично произнёс Жаглин и принялся искать его.
– Стойте! – закричал Барри Гоголадзе. – Я не военный, я строитель. I am a builder.
– Чего ты строишь? – поинтересовался Жаглин.
– Я не строю, а восстанавливаю, – с надеждой в голосе отозвался Барри Гоголадзе.
– Что ты восстанавливаешь? – терпеливо спросил Жаглин.
Он нашёл «скотч» и держал его в руках.
– Вашу площадь независимости.
– «Нетерпимости», – поправил его Цветаев невольно подумал об Орлове, связывая почему-то его и эту площадь.
– Она давно уже не наша, – возразил Жаглин, возвращаясь из кухни с огромным ножом. – Выбирай, или мы тебя кончаем в лесочке, или отделываешься лишением «друга».
– А-а-а… – тихо заверещал Барри Гоголадзе. – Я строитель из фирмы «Сентикс» в Далласе!
Естественно, подумал Цветаев, выбор труден, ещё труднее решиться на что-то конкретное. Мысль была сюрреалистичной по сути, но не по содержанию.
– А не надо по нашим бабам шляться, – нравоучительно сказал Жаглин. – Я бы лично выбрал смерть, правда? – он посмотрел на Цветаева. – А то жить без «друга» это какое-то не то.
– Согласен, – кивнул Жаглин. – Действуй!
– Не надо кастрировать, – слёзно попросил Барри Гоголадзе, – я вам деньги заплачу. У меня много денег. Возьмите деньги!
– Жека, а ты проверял его документы? – сделал круглые глаза Жаглин.
– Нет, – сознался Цветаев. – Он же голый. Даже в голову не пришло. Ты здесь занимайся своим делом. А я поищу документы.
– Ага… – быстро согласился Жаглин и кровожадно посмотрел на Барри Гоголадзе.
Цветаев пошёл в спальню. Там на кровати в самой соблазнительной позе лежала связанная Зинка. Во рту у неё был кляп. Она приветствовала Цветаева мычанием.
– Лежи, ты не в моём вкусе, – сказал Цветаев, хотя, конечно, если перед тобой голая женщина, то какой разговор о вкусах?
Он нашёл вещи Барри Гоголадзе и вернулся к Жаглину.
– Стой! – сказал он, – смотри, что я обнаружил.
– Вечно ты под руку, ляха бляха! – Жаглин отложил нож и разогнулся.
Грузин, рыдая, брыкался.
– Чего, так и не решился? – кивнул на него Цветаев.
– Не-а… только примериваюсь, – ухмыльнулся Жаглин, брезгливо вытирая руки о штаны.
– Смотри, – Цветаев вытряхнул из формы толстый бумажник. – Здесь ещё один.
– Ого! – воскликнул Жаглин и забыл, что собрался кастрировать Барри Гоголадзе. – Да здесь долларов и евро до фига!
Барри Гоголадзе радостно замычал, всем видом показывая, что он готов отдать всё, ради своего «друга».
– А здесь еще?! – удивился Цветаев.
Второй бумажник был туго набит банковскими карточками.
– Ляха бляха! – воскликнул Жаглин. – Богатенький Буратино.
Барри Гоголадзе промямлил сквозь «скотч»:
– Берите, берите…
– И возьмём, а что ты думал! – заверил его Жаглин и нагло засунул к себе в карман бумажник с деньгами.
Второй бумажник с банковскими карточками его абсолютно не интересовал, и Цветаев собрался было зашвырнуть его в угол, как совершенно случайно увидел, что на всех карточках разные фамилий.
