Дэн Браун - Ангелы и демоны
Колер повернул ключ в замке.
Дверь распахнулась, лицо Лэнгдона обжег поток ледяного воздуха, стремительно рванувшегося из нее в коридор. Он испуганно отпрянул. За порогом его ждал чужой неведомый мир. Комната была окутана густым белым туманом. Его тугие завитки носились среди мебели, застилая гостиную плотной тусклой пеленой.
— Что… это? — запинаясь спросил Лэнгдон.
— Фреон, — ответил Колер. — Я включил систему охлаждения, чтобы сохранить тело.
Лэнгдон машинально поднял воротник пиджака. «Я попал в страну Оз, — вновь подумал он. — И как назло забыл свои волшебные шлепанцы».
Глава 9
Лежащий перед Лэнгдоном на полу труп являл собой отталкивающее зрелище. Покойный Леонардо Ветра, совершенно обнаженный, распростерся на спине, а его кожа приобрела синевато-серый оттенок. Шейные позвонки в месте перелома торчали наружу, а голова была свернута затылком вперед. Прижатого к полу лица не было видно. Убитый лежал в замерзшей луже собственной мочи, жесткие завитки волос вокруг съежившихся гениталий были покрыты инеем.
Изо всех сил борясь с приступом тошноты, Лэнгдон перевел взгляд на грудь мертвеца. И хотя он уже десятки раз рассматривал симметричную рану на присланной ему по факсу фотографии, в действительности ожог производил куда более сильное впечатление. Вспухшая, прожженная чуть ли не до костей кожа безукоризненно точно воспроизводила причудливые очертания букв, складывающихся в страшный символ.
Лэнгдон не мог разобраться, колотит ли его крупная дрожь от стоящей в гостиной лютой стужи или от осознания всей важности того, что он видит собственными глазами.
С бешено бьющимся сердцем Лэнгдон обошел вокруг трупа, чтобы убедиться в симметричности клейма. Сейчас, когда он видел его так близко и отчетливо, сам этот факт казался еще более непостижимым… невероятным.
— Мистер Лэнгдон, — окликнул его Колер.
Лэнгдон его не слышал. Он пребывал в другом мире… в своем собственном мире, в своей стихии, в мире, где сталкивались история, мифы и факты. Все его чувства обострились, и мысль заработала.
— Мистер Лэнгдон! — не унимался Колер.
Лэнгдон не отрывал глаз от клейма — его мышцы напряглись, а нервы натянулись, как перед ответственным стартом.
— Что вы уже успели узнать? — отрывисто спросил он у Колера.
— Лишь то, что смог прочитать на вашем сайте. «Иллюминати» значит «Просвещенные». Какое-то древнее братство.
— Раньше это название вам встречалось?
— Никогда. До той минуты, пока не увидел клеймо на груди мистера Ветра.
— Тогда вы занялись поисками в Паутине?
— Да.
— И обнаружили сотни упоминаний.
— Тысячи, — поправил его Колер. — Ваши материалы содержат ссылки на Гарвард, Оксфорд, на серьезных издателей, а также список публикаций по этой теме. Видите ли, как ученый я пришел к убеждению, что ценность информации определяется ее источником. А ваша репутация показалась мне достойной доверия.
Лэнгдон все еще не мог оторвать глаз от изуродованного трупа.
Колер смолк. Он просто смотрел на Лэнгдона в ожидании, когда тот прольет свет на возникшую перед ними загадку.
Лэнгдон вскинул голову и спросил, оглядывая заиндевевшую гостиную:
— А не могли бы мы перейти в более теплое помещение?
— А чем вам тут плохо? — возразил Колер, который, похоже, лютого холода даже не замечал. — Останемся здесь.
Лэнгдон поморщился. История братства «Иллюминати» была не из простых. «Я окоченею до смерти, не рассказав и половины», — подумал ученый. Он вновь посмотрел на клеймо и опять испытал прилив почти благоговейного трепета… и страха.
Хотя в современной науке о символах имеется множество упоминаний об эмблеме «Иллюминати», ни один ученый еще никогда не видел ее собственными глазами. В старинных документах этот символ называют амбиграммой — от латинского ambi, что означает «кругом», «вокруг», «оба». Подразумевается, что амбиграммы читаются одинаково, даже если их повернуть вверх ногами. Симметричные знаки достаточно широко распространены в символике — свастика,[13] инь и ян,[14] иудейская звезда,[15] первые кресты у христиан. Тем не менее идея превратить в амбиграмму слово представлялась немыслимой. Современные ученые потратили многие годы, пытаясь придать слову «Иллюминати» абсолютно симметричное написание, однако все их усилия оказались тщетными. В итоге большинство исследователей пришли к выводу, что символ этот представляет собой очередной миф.
— Так кто же они такие, эти ваши иллюминаты? — требовательно спросил Колер.
«А действительно, кто?» — задумался Лэнгдон. И приступил к повествованию.
* * *— С незапамятных времен наука и религия враждовали друг с другом, — начал Лэнгдон. — Подлинных ученых, не скрывавших своих воззрений, таких как Коперник…
— Убивали, — перебил его Колер. — За обнародование научных открытий их убивала церковь. Религия всегда преследовала и притесняла науку.
— Совершенно верно. Однако примерно в 1500-е годы группа жителей Рима восстала против церкви. Некоторые из самых просвещенных людей Италии — физики, математики, астрономы — стали собираться на тайные встречи, чтобы поделиться друг с другом беспокойством по поводу ошибочных, как они считали, учений церкви. Они опасались, что монополия церкви на «истину» подорвет благородное дело научного просвещения по всему миру. Эти ученые мужи образовали первый на земле банк научной мысли и назвали себя «Просвещенные».
— Иллюминаты!
— Да, — подтвердил Лэнгдон. — Самые пытливые и великие умы Европы… искренне преданные поиску научных истин.
Колер погрузился в задумчивое молчание.
— Католическая церковь, конечно, подвергла орден «Иллюминати» беспощадным гонениям. И лишь соблюдение строжайшей секретности могло обеспечить ученым безопасность. Тем не менее, слухи об иллюминатах распространялись в академических кругах, и в братство стали вступать лучшие ученые со всех концов Европы. Они регулярно встречались в Риме в тайном убежище, которое называлось «Храм Света».
Колер шевельнулся в кресле и зашелся в новом приступе кашля.
— Многие иллюминаты предлагали бороться с тиранией церкви насильственными методами, однако наиболее уважаемый и авторитетный из них выступал против такой тактики. Он был пацифистом и одним из самых знаменитых ученых в истории человечества.
Лэнгдон был уверен, что Колер догадается, о ком идет речь. Даже далекие от науки люди прекрасно знают, какая печальная участь постигла астронома, который дерзнул объявить, что центром Солнечной системы является вовсе не Земля, а Солнце. Инквизиторы схватили его и едва не подвергли казни… Несмотря на то, что его доказательства были неопровержимы, церковь самым жестоким образом наказала астронома, посмевшего утверждать, что Бог поместил человечество далеко от центра своей вселенной.
— Этого астронома звали Галилео Галилей.
— Неужели и Галилей… — вскинул брови Колер.
— Да, Галилей был иллюминатом. И одновременно истовым католиком. Он пытался смягчить отношение церкви к науке, заявляя, что последняя не только не подрывает, а даже, напротив, укрепляет веру в существование Бога. Он как-то писал, что, наблюдая в телескоп движение планет, слышит в музыке сфер голос Бога. Галилей настаивал на том, что наука и религия отнюдь не враги, но союзники, говорящие на двух разных языках об одном и том же — о симметрии и равновесии… аде и рае, ночи и дне, жаре и холоде, Боге и сатане. Наука и религия также есть часть мудро поддерживаемой Богом симметрии… никогда не прекращающегося состязания между светом и тьмой… — Лэнгдон запнулся и принялся энергично приплясывать на месте, чтобы хоть как-то согреть окоченевшие ноги.
Колер безучастно наблюдал за его упражнениями, ожидая продолжения.
— К несчастью, — возобновил свой рассказ Лэнгдон, — церковь вовсе не стремилась к объединению с наукой…
— Еще бы! — вновь перебил его Колер. — Подобный союз свел бы на нет притязания церкви на то, что только она способна помочь человеку понять Божьи заповеди. Церковники устроили над Галилеем судилище, признали его виновным в ереси и приговорили к пожизненному домашнему аресту. Я неплохо знаю историю науки, мистер Лэнгдон. Однако все эти события происходили многие столетия назад. Какое отношение могут они иметь к Леонардо Ветра?
Вопрос на миллион долларов. Лэнгдон решил перейти ближе к делу:
— Арест Галилея всколыхнул сообщество «Иллюминати». Братство допустило ряд ошибок, и церкви удалось установить личности четырех его членов. Их схватили и подвергли допросу. Однако ученые своим мучителям ничего не открыли… даже под пытками.
— Их пытали?
