Джулия Берри - Вся правда во мне
LXVI
– Сбивай – не останавливайся, дочка, иначе твердого масла у тебя не получится, – частенько говорила она мне. – Руки и зад хорошей жены должны быть крепкими!
Я знаю, что у нее сильные руки. Крепкие сухожилия тянутся от запястий к локтям. Изредка мне удавалось увидеть ее кожу, пока руки порхали над работой. Зад оставался худым и крепким, она носила платья, размеру которых могла бы позавидовать молодая женщина, и в то же время ее ни в коем случае нельзя было назвать хрупкой. Она всегда была проворной и умелой. Вещи вокруг нее буквально оживали.
Когда-нибудь, думала я про себя, я стану такой же, как она.
LXVII
Мне хотелось попросить у нее прощения. За то, что я сбежала из дома, чтобы встретиться с Лотти. За то, что меня не было так долго и я причинила ей боль. За то, что папа заболел, разыскивая меня. За то, что она стала такой.
– Па-ти.
Услышав это отвратительное мычание, мама вздрогнула.
– Лучше молчи, – сказала мне она, – звучит по-идиотски.
Несколько дней она никому не рассказывала о моем возвращении, и даже Даррелла заставила молчать. Когда это стало невозможно держать в секрете, она отвела меня в сарай и сказала:
– Ты вернулась калекой. Бог знает, как такое могло с тобой случиться. Но в деревне будут тебя бояться. Люди скажут, что ты проклята. Некоторые мужчины могут захотеть воспользоваться этим. Я знаю, что несу ответственность за свою плоть и кровь, и буду тебя защищать. Но ты будешь меня слушаться и вести себя, как подобает девушке. Если я услышу про тебя хоть одно слово, которое заставит меня стыдиться – будешь спать здесь – с граблями и лопатами!
Где руки, которые обнимали меня, когда я возвращалась с прогулки? Где глаза, которые мне улыбались, глядя на испеченные мной кривые лепешки или неровные стежки на шитье?
– Ты меня знаешь, – сказала она, поднимая меня за подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза, – я – человек слова.
Преодолевая сопротивление ее пальцев, я попыталась кивнуть.
– Тогда ладно.
LXVIII
Он отослал меня обратно с такими словами:
– Я дважды пожалел тебя. Никому обо мне не рассказывай, иначе я взорву весь ваш Росвелл и отправлю прямиком к Господу в рай, куда все так стремятся.
LXIX
Никогда еще Росвелл не был так взбудоражен, как в тот день, когда все узнали новость: Джудит Финч вернулась домой, живая, но немая.
Мама пыталась прятать меня в доме, но Гуди Праетт пронюхала обо мне.
Приковыляв к нам с утра пораньше, она шестым чувством почуяла что-то странное. Правдами и неправдами она пролезла в дом, якобы на чашку желудевого кофе, отдернула занавеску и увидела меня на маминой кровати.
– Так-так, – сказала она, – да это же не кто иной, как малышка Джудит, которая так долго пропадала. И почему это вы держите такую хорошую новость в секрете?
Все было кончено. Что бы мама ни говорила, ей все равно не удалось бы заткнуть рот Гуди Праетт. Я была рада. Наконец-то мы можем выйти.
Весь день в дом шел поток любопытствующих, пока мама не отправила меня в кровать и не сказала всем, что я очень больна.
Ты тоже пришел этим же вечером с полей вместе с Джипом. Я вылезла из кровати, оделась и вышла на улицу посидеть.
Джип тут же подбежал ко мне, часто дыша, положил голову мне на колени. Он признал меня быстрее, чем ты.
Увидев, что я смотрю на тебя, ты остановился. Мне кажется, что ты испугался. Я помахала рукой, и ты подошел.
За два года ты превратился в настоящего мужчину. Я оглядела себя и осознала, что и меня они превратили почти в женщину. Вообще-то, я должна была убежать в дом от смущения и скромности, но не могла.
Два года я жила мыслями о тебе, и вот теперь ты стоял рядом, похожий и непохожий на самого себя. Как будто мы оба раздвоились: став взрослыми незнакомцами и в то же время оставаясь все теми же детьми.
Ты не мог заставить себя посмотреть мне в глаза. Ты наблюдал за Джипом, погнавшим по кустам кролика.
Я ждала, когда ты начнешь говорить. Интересно, почувствовал ли ты мое смятение?
– Хороший вечерок, – произнес ты после целой вечности.
Я оглянулась. Действительно, он по многим причинам был хорош.
– М-м-м, – ответила я.
Только после этого ты посмотрел на меня.
Мой голос заставил тебя повернуться. До тебя, конечно, уже дошли все новости обо мне. Я опустила глаза.
Но ты удивил меня.
– Я знал, что ты вернешься.
Знал?
Тогда ты знал гораздо больше, чем я.
– Люди говорили, что ты погибла, но я…
Я посмотрела на тебя, и наши взгляды встретились.
Что ты сказал, когда другие говорили, что я мертва, Лукас? Чего ты хотел?
Я слышала, как тяжело ты вздохнул, я почувствовала твою грусть. Интересно, мечтал ли ты когда-нибудь обо мне так, как я мечтала о тебе? Вот я вернулась, правда, не такая, как раньше.
– Я…
И все-таки как мило, что ты сожалеешь о том, что со мной случилось.
– Я рад, что ты вернулась.
И мы стали смотреть на двух голубей, которые гонялись друг за другом в небе.
LXX
После того как я вернулась, меня попросили прийти на городской совет. Остальных не пустили, чтобы не смущать меня.
Мама сидела на церковной скамье за моей спиной. Старейшины расположились на возвышении, а я в одиночестве на стуле перед ними внизу. Они придвинули ко мне маленький столик и дали бумагу, ручку и чернила. У меня живот подводило от страха. Их горящие глаза напоминали мне те, что я никогда не смогу забыть.
Помни, я дважды тебя пожалел.
– Мисс Финч, – сказал член городского совета Браун, – мы должны знать. Где вы находились все это время?
От смущения я крутила в руках ручку. Мои пальцы не знали, как ее удобнее взять. Я с трудом могла писать. Моим образованием занималась мама, которая и сама была не слишком грамотна. Она учила меня готовить, хозяйничать в доме, шить. Потом в Росвелл пригласили учителя из академии, но к тому времени меня уже там не было.
Я обмакнула перо в чернильнице и постучала им по краю.
– Не знаю, – написала я корявыми огромными буквами.
Браун продолжал:
– Вы не знаете названия места или не помните?
Не помню. Слова – как спасительная веревка, брошенная упавшему в колодец. Ими можно объяснить все.
Я печально покачала головой.
Они заерзали на стульях. Браун прочистил горло.
– Вы были лишены языка самым варварским способом, – сказал он. – Так кто же так надругался над вами?
Никакого сожаления в вопросе, правда? Отрезанный язык. Как сворованная сумка.
Я отодвинула от себя бумагу. Пусть я солгала, пусть согрешила, но я сделала это.
– Причинил ли этот человек вам боль каким-то другим способом?
Я окаменела, и, не отрываясь, смотрела на свои ботинки.
– Мисс Финч. Нам крайне важно знать. Вас никто не станет обвинять. Он лишил вас девственности?
Над головой нависали темные балки церковного свода, за спиной тянулись ряды скамей, там сидела лишь мама, которой тоже хотелось знать.
Нет, покачала я головой. Нет. Нет. Он не лишал меня девственности.
LXXI
Продираясь сквозь густые ветки, я поняла, что уже близко. Мое путешествие почти окончено, но самая трудная его часть еще не начиналась. Никогда не думала, что вернусь сюда по своей воле.
Вот она. Хижина. Я схватилась за дерево.
Это точно здесь. Она меньше, еще более ветхая. Или меня подводит память?
Над крышей вьется дымок. Он жив.
LXXII
Его нож воткнулся в дерево рядом со мной. Я упала на землю, съежилась и закрыла голову руками.
Дверь открылась, и я услышала приближающиеся шаги.
Я чувствовала, что он здесь, чувствовала, как на меня упала его тень.
Опустив руки, я посмотрела на него.
LXXIII
– Ты, – удивился он, поставил пистолет на предохранитель и вытащил из дерева нож. Он стоял против солнца, и его фигура казалась совсем темной. Я заслонила лицо рукой.
Он шагнул вперед и поднял руку с ножом. Я закрыла глаза. Я ясно увидела тебя, твои глаза с красными прожилками, побелевшие от гнева.
Я открыла глаза и встала. Он отступил назад. Ястреб испугался мышки, медведь – форели.
Он почти не изменился, только показался мне еще более высоким и сухим. Седая борода и волосы свисали почти до пояса. Тело стало еще более худым, но оставалось таким же жилистым и сильным. Время не победило его. В его мрачных, желтых глазах горело желание, ярость и стыд.
Взяв себя в руки, он оглянулся.
– Кого ты с собой привела?
Я покачала головой. Легкий ветерок, пробившийся сюда сквозь деревья, приятно холодил взмокшее тело. Он оглянулся вокруг, как будто ветер и шум подтверждали его подозрения о том, что я предала его.
– Что ты хочешь? – произнес он скрипучим голосом, поднимая ветки, оглядывая окрестности и пытаясь найти признаки засады.
Правило, которое установила мама, не может распространяться так далеко, к тому же он прекрасно знал, как звучит мой голос. Я попыталась сложить губы так, чтобы у меня получилось имя. «Вуках». При этих странных звуках меня саму передернуло.
