Артур Хейли - В высших сферах
— Джейми, дорогой, — произнесла Маргарет, — у Харви Уоррендера нет ничего такого, что он мог бы использовать против тебя?
— Конечно, нет! — И добавил, подумав, не слишком ли категорично он это произнес: — Я просто не хочу принимать поспешное решение. Посмотрим, какая реакция будет завтра. Ведь в конце-то концов речь идет о нашем народе.
Он почувствовал на себе взгляд Маргарет и подумал, не поняла ли она, что он ей солгал.
3
Они вошли через главный вход под навесом в большой каменный особняк, который был официальной резиденцией премьер-министра на время его пребывания у власти. В холле их встретил Ярроу, дворецкий, и взял у них пальто.
— Американский посол пытался связаться с вами, сэр, — объявил он. — Из посольства звонили уже дважды и говорили, что дело не требует отлагательства.
Джеймс Хоуден кивнул. По всей вероятности, в Вашингтоне тоже узнали об утечке в прессе. Если так, то это намного облегчит задачу Артуру Лексингтону.
— Минут через пять, — велел он дворецкому, — сообщите на коммутатор, что я дома.
— Кофе мы будем пить в гостиной, мистер Ярроу, — сказала Маргарет. — И подайте, пожалуйста, сандвичи мистеру Хоудену, а то он не сумел добраться там до буфета. — И она прошла в туалетную комнату главного вестибюля, чтобы привести в порядок прическу.
А Джеймс Хоуден прошел по нескольким коридорам в третий зал с большими французскими окнами, выходящими на реку и холмы Гатино за ней. Это зрелище всегда завораживало его, даже ночью, когда он ориентировался лишь по далеким огонькам: он представлял себе широкую, вспененную ветром реку Оттаву — ту самую, по которой три с половиной столетия назад плыл искатель приключений Этьен Брюль[5], потом — Шамплейн[6], а позднее миссионеры и торговцы прокладывали легендарную дорогу на запад — к Великим озерам и богатому мехами Северу. Аза рекой лежала земля Квебек, славящаяся своими историческими местами и мифами, свидетельница многих перемен — многого из того, что когда-то закончится.
В Оттаве, всегда считал Джеймс Хоуден, трудно не почувствовать историю. Особенно теперь, когда город — некогда прелестный, а потом испорченный бизнесом — быстро становился снова зеленым: благодаря Национальной комиссии по благоустройству столицы в нем сажали деревья и прокладывали аллеи с подстриженными газонами в парках. Правда, правительственные здания были, как правило, безликими, неся на себе печать того, что критик называл «вялой рукой бюрократического искусства». Тем не менее в них чувствовалась природная неотшлифованность, а со временем, когда восстановится естественная красота города, Оттава может стать столицей, равной Вашингтону, а возможно, даже и переплюнуть его.
За спиной Хоудена под широкой загнутой лестницей тихонько дважды звякнул один из двух позолоченных телефонов, стоявших на столике в стиле Адама. Это был американский посол.
— Здравствуйте, Энгри, — произнес Джеймс Хоуден. — Я слышал, что ваши люди выпустили кота из мешка.
В ответ послышался по-бостонски гнусавый голос достопочтенного Филиппа Энгроува:
— Я знаю, господин премьер-министр и, черт побери, извиняюсь. По счастью, однако, из мешка высунулась лишь голова кота и мы все еще крепко держим его за хвост.
— Мне стало легче от того, что я услышал, — сказал Хоуден. — Но, как вы понимаете, нам надо выступить с совместным заявлением. Артур направился…
— Он уже тут, со мной, — перебил его посол. — Вот выпьем по паре рюмок и приступим к делу, сэр. Вы хотите лично одобрить заявление?
— Нет, — сказал Хоуден. — Предоставляю все вам и Артуру.
Они еще поговорили две-три минуты, и премьер-министр положил на место трубку позолоченного телефона.
А Маргарет прошла в большую уютную гостиную с обитыми пестрым ситцем диванами, ампирными креслами и серыми занавесками. В камине ярко горел огонь. Маргарет поставила на патефон пластинку, и теперь мягко звучала музыка Чайковского в исполнении Костелянца. Хоудены предпочитали такого рода музыку — более серьезная классика редко нравилась им.
Через несколько минут горничная принесла кофе с горой сандвичей. Повинуясь жесту Маргарет, девушка предложила сандвичи Хоудену, и он с рассеянным видом взял один из них.
Когда горничная ушла, он снял свою белую бабочку, расстегнул крахмальный воротник рубашки и присоединился к Маргарет, севшей возле огня. Он с удовольствием опустился в глубокое мягкое кресло, пододвинул ближе табурет для ног и положил на него обе ноги.
— Вот это жизнь, — с глубоким вздохом произнес он. — Ты, я… и никого больше… — Он опустил подбородок и по привычке потер кончик носа.
Маргарет слабо улыбнулась.
— Нам надо почаще бывать вот так вместе, Джейми.
— Мы и будем это делать, право же, будем, — пылко произнес он. Потом уже другим тоном сказал: — У меня есть новости. Мы очень скоро поедем в Вашингтон. Я подумал, что тебе приятно об этом узнать.
Его жена разливала в это время кофе из кофейника шеффилдского сервиза и подняла на него глаза.
— Это несколько неожиданно, верно?
— Да, — ответил он. — Но произошло нечто весьма важное. Мне надо переговорить с президентом.
— Что ж, — сказала Маргарет, — по счастью, у меня есть новое платье. — И, подумав, добавила: — Придется купить туфли, и мне потребуется подходящая сумочка, а также перчатки. — Лицо ее стало озабоченным. — У меня будет на это время, да?
— Более или менее, — сказал он и рассмеялся оттого, насколько ее заботы были несопоставимы с его заботами.
— Я съезжу на день в Монреаль для покупок сразу после праздника, — решительно заявила Маргарет. — Там всегда можно купить куда больше, чем в Оттаве. Кстати, как у нас с деньгами?
Он нахмурился:
— Не слишком хорошо: мы уже перебрали в банке. По-видимому, придется снова продать кое-какие облигации.
— Снова? — Казалось, это озаботило Маргарет. — У нас осталось их совсем немного.
— Верно. Но поступай как наметила. — Он любовно посмотрел на жену. — Одна поездка за покупками ничего особенно не изменит.
— Ну если ты так в этом уверен…
— Уверен.
Но уверен он, подумал Хоуден, был лишь в одном: никто не подаст в суд на премьер-министра за задержки с платежами. Нехватка денег на личные нужды была источником постоянных волнений в семье. У Хоуденов не было персональных средств, если не считать скромных сбережений, отложенных во времена, когда он занимался юридической практикой, а в Канаде — при существовавшей во многих случаях ограниченности мышления — страна платила своим руководителям более чем скромно.
Хоуден часто думал, какая это злая ирония, что канадский премьер-министр, отвечающий за судьбу нации, получает меньше американского конгрессмена. У него не было служебной машины — он ездил на своей собственной, купленной на эти скромные средства, и даже бесплатный дом был предоставлен ему совсем недавно. Всего лишь в 1950 году тогдашний премьер-министр Луи Сен-Лоран был вынужден жить в двухкомнатной квартире, такой маленькой, что госпожа Сен-Лоран держала банки с вареньем под кроватью. Более того: после целой жизни, посвященной работе в парламенте, большинство бывших премьер-министров по выходе на пенсию могли рассчитывать лишь на три тысячи долларов в год согласно существовавшей пенсионной схеме. В результате в прошлом премьер-министры держались за свое кресло до глубокой старости. Некоторые, впрочем, выходили на жалкую пенсию, рассчитывая на помощь друзей. Министры и члены парламента получали даже еще меньше. «Просто поразительно, — думал Хоуден, — что столь многие из нас остаются честными». В известной мере он не слишком возмущался тем, на что пошел Харви Уоррендер.
— Тебе бы следовало выйти замуж за бизнесмена, — сказал он Маргарет. — У вторых вице-президентов больше денег.
— Я полагаю, существуют и другие вещи в качестве компенсации, — заметила Маргарет.
«Слава Богу, — подумал он, — что у нас такой хороший брак». Жизнь политика может лишить столь многого в обмен на власть: чувств, иллюзий, даже честности, а без тепла близкой женщины мужчина может стать пустым орехом. Он отбросил мысли о Милли Фридман, хотя и не без некоторого опасения.
— Я тут вспомнил то время, — сказал он, — когда твой отец застал нас. Помнишь?
— Конечно. Женщины всегда помнят такое. Я считала, что ты забыл.
Произошло это сорок два года назад в городе Медисин-Хэт, что стоит среди холмов на западе. Ему было двадцать два года, выходцу из сиротского приюта, новоиспеченному адвокату без клиентов и каких-либо перспектив. Маргарет было восемнадцать, она была старшей из семи дочерей аукциониста по скоту, который вне работы неизменно оставался мрачным, некоммуникабельным человеком. По меркам тех дней семья Маргарет считалась зажиточной по сравнению с Джеймсом Хоуденом, перебивавшимся по окончании учебы с хлеба на квас.
