Артур Хейли - В высших сферах
Рядом с премьер-министром появился один из его помощников — на этот раз лейтенант военно-воздушных сил — и тихо произнес:
— Его превосходительство просил меня сообщить вам, сэр, что он уходит.
Джеймс Хоуден посмотрел на дверь. Генерал-губернатор с улыбкой обменивался рукопожатиями с несколькими гостями. Премьер-министр вместе с Маргарет направился к нему. Остальные тут же расступились.
— Надеюсь, вы не против того, что мы рано уходим, — произнес генерал-губернатор. — Мы с Натали немного устали.
— Я должен извиниться… — начал было Хоуден.
— Не надо, дорогой друг. Лучше будет, если я ничего не увижу. — И генерал-губернатор тепло улыбнулся. — Самого счастливого вам Рождества, господин премьер-министр, и вам тоже, дорогая Маргарет.
И их превосходительства, предшествуемые помощником, со спокойным достоинством направились к выходу — дамы на их пути приседали, а их мужья кланялись.
2
В машине, возвращаясь из Дома Правительства, Маргарет спросила:
— После того что произошло сегодня вечером, не должен ли Харви Уоррендер уйти в отставку?
— Не знаю, дорогая, — задумчиво произнес Джеймс Хоуден. — Он может ведь не захотеть.
— А ты не можешь его заставить?
Хоуден подумал, что сказала бы Маргарет, если бы он ответил откровенно: «Нет, я не могу заставить Харви Уоррендера уйти в отставку. И причина в том, что где-то в этом городе — наверное, в каком-нибудь сейфе — лежит бумажка, на которой кое-что написано моим почерком… И если ее оттуда вытащат и опубликуют, то это может стать моим некрологом… или запиской самоубийцы Джеймса Макколлума Хоудена».
Вместо этого он произнес:
— Ты же знаешь: у Харви много сторонников в нашей партии.
— Но наличие сторонников не может оправдать того, что произошло сегодня.
Он промолчал.
Он никогда не рассказывал Маргарет о съезде и о сговоре между ним и Харви девять лет назад по поводу руководства партией — тяжело достигнутом между ними сговоре, когда они были одни в маленькой театральной гримуборной, в то время как в Торонто, в большом зале аплодировали их соперничавшие партии, дожидаясь, когда им объявят результаты голосования, которые непонятно почему задерживались — непонятно всем, кроме двух главных противников, раскрывавших друг другу свои карты за кулисами.
Девять лет. Джеймс Хоуден мыслью вернулся в то время…
…Они выиграют следующие выборы. Все в партии знали это. И в воздухе чувствовался запал, запах победы, сознание того, что предстоит.
Партия собралась для того, чтобы избрать нового главу. Можно было не сомневаться, что тот, кто будет избран, через год станет премьер-министром. Об этой награде и такой возможности Джеймс Макколлум Хоуден мечтал всю свою жизнь в политике.
Выбор был между ним и Харви Уоррендером. Уоррендер возглавлял интеллектуалов в партии, он имел сильную поддержку и среди рядовых членов. А Джеймс Хоуден был середнячком. И их силы были приблизительно равны.
За дверью, в зале заседания, стоял шум и крики.
— Я готов уступить, — сказал Харви. — При определенных условиях.
Джеймс Хоуден спросил:
— При каких же это условиях?
— Во-первых: министерский пост по моему выбору на все то время, пока мы будем у власти.
— Можете выбрать что угодно, кроме внешних сношений или здравоохранения.
Хоуден не собирался создавать чудовище, с которым придется сражаться. Внешние сношения могут все время держать человека на первых полосах газет. А здравоохранение раздает населению семейные пособия, и министр пользуется большим расположением публики.
— Я бы согласился с этим, — сказал Харви Уоррендер, — если вы согласитесь на второе условие.
Делегаты в зале начинали терять терпение. Из-за закрытой двери слышен был топот, нетерпеливые выкрики.
— Так скажите мне ваше второе условие, — произнес Хоуден.
— Пока мы будем находиться у власти, — медленно произнес Харви, — произойдет много перемен. Возьмем телевидение. Страна растет, и появится больше станций. Мы уже говорили, что мы создадим Совет управителей вещания. Можем посадить туда наших людей и несколько человек, согласных с нами. — И он умолк.
— Продолжайте, — сказал Хоуден.
— Я хочу лицензию на ТВ в… — Он назвал город — самый процветающий в стране промышленный центр. — На имя моего племянника.
Джеймс Хоуден тихонько свистнул. Такое решение приведет к широкой раздаче должностей. Лицензия на ТВ — это лакомый кусочек. А в очереди уже стояло немало охотников получить такой куш — в том числе люди с большими деньгами.
— Это же стоит два миллиона долларов, — сказал Хоуден.
— Я знаю. — Харви Уоррендер, казалось, слегка волновался. — Но я думаю о старости. Профессорам колледжа не платят больших денег, а я, занимаясь политикой, не сумел ничего сэкономить.
— Если это откроется…
— Никак не смогут, — сказал Харви. — Уж я об этом позабочусь. Мое имя нигде не появится. Подозревать можно что угодно, но получить доказательства они не сумеют.
Хоуден с сомнением покачал головой. Снаружи донесся новый взрыв шума — теперь уже мяукали, и кто-то иронически запел.
— Я дам вам обещание, Джим, — сказал Харви Уоррен-дер. — Если я стану тонуть — из-за этого или из-за чего другого, всю вину я возьму на себя, и вы тут будете ни при чем. Но если вы выгоните меня или не поддержите по достойному делу, я утащу с собой и вас.
— Но вы же не сможете доказать…
— Я хочу, чтобы это было написано, — сказал Харви. И жестом указал на зал: — Прежде чем мы войдем туда. Иначе пусть все решает голосование.
А результаты голосования будут очень близки. Оба знали это. Джеймс Хоуден увидел, как кубок, который он так хотел получить, выскальзывает из его рук.
— Хорошо, — сказал он. — Дайте мне что-нибудь, на чем написать.
Харви вручил ему программу съезда, и Хоуден написал на обороте — написал слова, которые окончательно уничтожат его, если их когда-либо увидят.
— Не волнуйтесь, — сказал Харви, кладя программу в карман. — Она будет в надежном месте. А когда мы оба уйдем из политики, я верну ее вам.
И они оба направились в зал: Харви Уоррендер — чтобы произнести речь, в которой он отказывался от руководства партией (кстати, одну из лучших речей, какую он произнес в своей жизни как политик), а Джеймс Хоуден — чтобы быть избранным и под приветственные крики пронесенным сквозь зал…
Уговор этот обе стороны сохраняли, несмотря на то что с течением лет престиж Джеймса Хоудена рос, а Харви Уоррендера, напротив, неуклонно падал. Теперь трудно было даже вспомнить, что Уоррендер считался когда-то серьезным претендентом на руководство партией, и, уж конечно, теперь он не стоял в ряду наследников престола. Но такие вещи часто случаются в политике: стоит человеку выйти из состязания за власть, как его рейтинг неизменно понижается, по мере того как идет время.
Машина Хоудена выехала с территории Дома Правительства и направилась на запад, к резиденции премьер-министра на Суссекс-драйв, 24.
— Мне иной раз кажется, — сказала Маргарет как бы про себя, — что Харви Уоррендер немного сумасшедший.
«В том-то и беда, — подумал Хоуден. — Харви действительно немного сумасшедший». Потому-то и нельзя быть уверенным в том, что он не вытащит на свет это наспех написанное соглашение девятилетней давности, даже если тем самым уничтожит себя.
Хоуден не знал, как относится теперь Харви к этой давней сделке. Насколько ему было известно, Харви Уоррендер всегда был честен в политике — до этого случая. А с тех пор племянник Харви получил лицензию на ТВ и, если верить слухам, нажил на этом состояние. Как, по всей вероятности, и Харви: его уровень жизни теперь стал много выше того, что мог позволить себе министр, — правда, по счастью, он не был болтлив и не требовал внезапных перемен.
В ту пору, когда племянник Харви получил лицензию на ТВ, было много критики и домыслов. Но ничто никогда не было доказано, и правительство Хоудена, только что выбранное палатой общин подавляющим большинством голосов, раздавило этих критиков, а со временем — Хоуден с самого начала знал, что так оно и будет, — люди устали от этой темы, и она исчезла с экранов телевизоров и из газет.
Но помнил ли об этом Харви? И не страдал ли немного от нечистой совести? И не пытался ли, возможно, каким-то извращенным, кружным путем, повиниться?
В последнее время что-то странное творилось с Харви: у него появилось почти назойливое желание делать все «по-правильному» и придерживаться закона, даже в мелочах. Последнее время на заседаниях кабинета министров то и дело возникали споры: Харви возражал против той или иной предлагаемой меры, потому что это выглядело политически целесообразным. Харви утверждал, что каждое положение закона, даже напечатанное петитом, должно скрупулезно соблюдаться. Когда такое происходило, Джеймс Хоуден не особенно задумывался над случившимся, считая это вспышкой эксцентричности. Но теперь, вспомнив, как подвыпивший Харви настаивал сегодня вечером на том, что закон об иммиграции должен соблюдаться в точности и буквально, он задумался.
