Юхан Теорин - Призрак кургана
Герлоф ожидал, что к нему выйдет кто-то в белом халате и с карандашом за ухом. Но в приемной неожиданно появился молодой парень в джинсах и с конским хвостом.
– Привет, я Ульрик, – сообщил парень. – Я аудионом.
– Агроном?
– Аудионом. Я должен проверить ваш слух, снять аудиограмму У Герлофа голова закружилась от новых слов. Его посадили в звукоизолированную клетку, дали наушники и попросили нажимать кнопку каждый раз, когда он слышит низко– или высокочастотные звуки.
Наушники долго молчали, потом он услышал звук, тут же нажал кнопку и сообразил, что все остальное время звуки тоже были. Он просто ничего не слышал.
– И как? – спросил он, не успел Ульрик выпустить его на свободу.
– Не особенно. Думаю, самое время для техники.
Какой еще техники? Теперь он будет ходить с головой, обмотанной кабелями? Герлоф вспомнил своего деда, легендарного скупердяя. У того тоже возникли нелады со слухом, когда ему было девяносто, так он собственными руками сделал рожок из жести от коробки из-под снюса. Дешево и сердито.
А теперь все из пластмассы. Герлофу сделали слепок ушных раковин – аппараты, сказал аудионом Ульрик, должны сидеть в ушах идеально – и отпустили на все четыре стороны.
В середине мая Ульрик неожиданно объявился у него в саду в обществе небольшого компьютера.
– Мы вообще-то не посещаем пациентов на дому – сообщил он с порога и широко улыбнулся. – Но я так люблю этот остров… солнце и все такое.
Герлоф почувствовал себя так, будто комплимент сделали ему, а не острову, и пригласил аудионома Ульрика на веранду. На краю каменного птичьего бассейна сидела одинокая оливково-зеленая птичка, чистила крылышки и время от времени открывала клюв.
– Зеленушка, – сказал Герлоф. – Их еще называют лесными канарейками. И поет, как канарейка… если слышишь.
– Закончим, и вы услышите, – заверил Ульрик, поставил компьютер на стол и нажал какую-то кнопку. Экран ожил.
Маленькие, телесного цвета улитки, на которых стояли буквы «R» и «L», уместились в ушах плотно и необременительно.
Ульрик прицепил к улиткам какие-то кабели и уставился на маленький экран.
– Как сейчас? В ушах не воет?
Герлоф покачал головой – очень осторожно, чтобы, не дай бог, не оторвался какой-нибудь проводок, – и закрыл глаза, прислушиваясь к новым ощущениям.
Нет, ничего не выло. Он слышал только какой-то шум, похожий на шум ветра в кустах, – уже много лет он не слышал этого звука. Хотел пожаловаться, но в ту же секунду осознал, что звук не просто похож на шум ветра в кустах, это он и есть. Шум ветра в кустах. Никакие это не причуды слухового нерва. Это морской бриз шевелит упругие ветки можжевельника.
И на фоне этого непрерывного, то усиливающегося, то ослабевающего, шума ясно и четко пела птица. Зеленушка у бассейна. А откуда-то из кустов ей отвечала славка.
Герлоф открыл глаза и удивленно заморгал:
– Я опять их слышу! Птиц то есть…
– Вот и хорошо, – сказал аудионом. – Значит, мы на верном пути.
Пели и другие птицы, но, кроме зеленушки, он никого не видел. И это навело его на засевшее в памяти событие.
– А можно слышать звуки, которых нет?
– Как это? – вытаращил глаза Ульрик. – Что вы имеете в виду?
– Да… что я имею в виду… а имею я в виду вот что: можно иногда услышать странные звуки, вроде бы как, например, из-под земли… может, это галлюцинация какая-нибудь? Не зрительная… не то что там, к примеру, привидение увидел, а слуховая? Слуховая галлюцинация?
– Непростой вопрос. Насчет слуховых галлюцинаций – это к психиатрам. А что больные иногда слышат звуки, которые существуют только у них в голове, никакой не секрет. Это заболевание, тиннитус. Как будто шумит что-то в ушах.
– Не-е… это не шум. Кто-то стучал, и довольно сильно. Гроб опустили в землю, а оттуда кто-то стучать начал. Я в детстве такое слышал. И не только я, другие тоже слышали. Все, кто там был.
Он посмотрел на Ульрика, но тот только покачал головой:
– Я в привидениях слабоват. К сожалению.
Поляна, где набирал силу праздник, была уже близко, он даже слышал многоголосый гомон, напоминающий кипение воды в горных порогах. Танцы еще не начались, но скоро, скоро…
Герлоф, хоть и не выходил в последние дни, мог сказать с уверенностью, что народу понаехало много – напор воды в кране заметно упал. В жару на Эланде вода – дефицит и летом, когда разбор большой, течет иногда чуть не волосяной струйкой.
Мышцы болели, но он заставил себя идти побыстрее. От береговой дороги к морю шла тропинка. На мостках стояли несколько ребят и девушек в минимальных, будто нарисованных карандашом, бикини. Герлоф вспомнил купальники времен своей юности. Купальники были вязаные и пахли шерстью.
Он хотел было уже свернуть к майскому шесту у длинной галереи почтовых ящиков на стенде, как вдруг заметил незнакомого старика в его примерно возрасте. Высокий, седые волнистые волосы, в темно-коричневом пиджаке. На шее – старая фотокамера «Кодак».
Где-то он видел его раньше. Тень воспоминания мелькнула и тут же исчезла. Нет, наверное, приезжий. Похож на кого-то… а тогда на кого?
Незнакомец оглянулся, поднял камеру, будто хотел ею закрыться, и с дробным щелканьем провел пальцем по почтовым ящикам.
Герлоф вспомнил: он дал себе обещание быть повежливей с приезжими. Они ни в чем не виноваты, повторил он мысленно, и подошел к старику.
– Добрый день. – Он постарался быть как можно приветливей. – По-моему мы где-то виделись.
Незнакомец помедлил немного, отошел от ящиков и посмотрел на Герлофа:
– Да, похоже на то… Давным-давно.
Нет сомнений – островной. Эландский типичный диалект, хотя с каким-то акцентом. Герлоф подошел поближе и протянул руку:
– Давидссон. Герлоф Давидссон.
Старик пожал ему руку:
– Вот теперь вспоминаю… Джер-лофф… Или как правильно – Иерлофф? Мы как-то рыбу ловили… у тебя лодка была шикарная.
– Теперь уже не такая шикарная… – Герлоф поймал ускользнувшее воспоминание. – Ага! Ты же американский швед, да?
– Больше американский, чем швед, – кивнул старик. – Билл Карлсон, живу в Лэнсинге, штат Мичиган. Двоюродный брат Арне Карлсона из Лонгвика… Приехал детей его навестить.
Он замолчал и опять покосился на ящики. Оказывается, бывают и не особо разговорчивые американцы.
– Арне-то я хорошо знаю… добро пожаловать домой, Билл.
– Домой… – сказал американец неуверенно, будто стеснялся чего-то. – Да я и не жил здесь почти. Отец эмигрировал, а я-то был тогда… совсем young. Но дома говорили по-шведски, и я раз в пять лет приезжал сюда – родню навестить. Теперь-то почти никого не осталось… Вот, смотрю на почтовые ящики – может, попадется знакомая фамилия… Попадаются, конечно, но имена не те. Я почти никого не знаю.
– А кто знает? – сказал Герлоф. – Я, что ли? И я не знаю. Сюда летом столько народу приезжает, не протолкнешься… Зимой-то никого с собаками тут не сыщешь. – Он посмотрел на поляну, где шли последние приготовления к танцам: – Послушаем?
– А как же! The frogs… Лягушечки, лягушечки, смешно на вас смотреть…[6] Любимая песня, – улыбнулся Билл.
Они вместе пошли к шесту. Американец шагал широко и уверенно. Герлоф тут же отстал, но тоже заспешил – ему хотелось продолжить разговор.
– Сколько тебе лет, Билл? – спросил Герлоф, когда тот остановился. – Если не секрет.
– Такой секрет не утаишь, – улыбнулся американец. – Скоро восемьдесят шесть. Но чувствую я себя… самое большее на семьдесят.
Герлоф с завистью посмотрел на жилистого старика – тот легко перепрыгнул канавку и вышел на поляну. Обидно – старше его, а как огурчик. Некоторые просто-напросто отказываются стареть.
Лиза
Лиза плохо спала перед поездкой – Силас ушел вечером, а вернулся только под утро. В летнее время он пропадал надолго, жил непростой жизнью. Лиза встала около семи – он спал на диване, не раздевшись, можно подумать, что там валяется куча изношенной одежды.
Она не стала его будить и прощаться. Какой смысл? Тихо собрала вещи, осторожно прикрыла за собой дверь. Все равно он скоро позвонит. Силас всегда звонит.
На улице, недалеко от подъезда многоквартирного дома, стоял древний «пассат». Замок на дверце был ничуть не новее, чем все остальное, поэтому она предпочитала каждый раз относить гитару и диски в квартиру.
Сунула все в багажник и включила зажигание.
На юг.
В последний год она все чаще играла на выезде, почти каждые выходные; ездить приходилось много, она привыкла. Выехала на скоростную европейскую трассу и прибавила скорость. Педаль до отказа.
Примерно через час Лиза почувствовала странный запах в машине, не сильный, но довольно едкий. Паленая резина или что-то в этом роде. А может, просто страхи.
Страхи… Страхи страхами, но она опаздывала на выступление – на Иванов день непростительно.
Позевывая и моргая, поехала дальше – боролась со сном.
