Кейт О'Мара - Негодяйка
"ЛЮБОВНИЦА ПАРЛАМЕНТАРИЯ, ГЕРОЯ НАШИХ ОЧЕРКОВ О БРОШЕННОМ ДИТЯ ЛЮБВИ, БЕРЕМЕННА", – УТВЕРЖДАЕТ ЕГО НЕЗАКОННОРОЖДЕННАЯ ДОЧЬ.
Эксклюзивное интервью, подготовленное ТРЕВОРОМ ГРАНТЛИ И ТОНИ СНЕЛЛЕРОМ.
Аманда Уиллоуби, незаконнорожденная дочь министра экологии Симона Брентфорда, от которой он отказался девятнадцать лет назад после пылкого романа с грудастой актрисой Леони О'Брайен, призналась сегодня, что единственным человеком, в котором она нашла поддержку и утешение после истории с изнасилованием Робом Фентоном, была Шейла Маккензи, отвергнутая возлюбленная Симона Брентфорда. Шейла ждет от него ребенка, призналась она сегодня в эксклюзивном интервью газете "Глоуб". Аманда подробно рассказывает о своей встрече с красоткой Шейлой, 29 лет, которая была неизменной спутницей Брентфорда последние несколько месяцев. Супруга парламентария, хрупкая блондинка Элизабет, пока отказывается от комментариев. Читайте подробности на страницах "Глоуб".
Шейла с мрачным удовлетворением вчитывалась в газетные строки. Ее старания увенчались успехом. Боль и муки последних дней бесследно исчезли. Неужели все так просто? И как сладка месть! Вот все и закончилось. Хотя нет, предстоит решить еще одну проблему: она должна избавиться от этого зародыша, что живет в ее чреве. Хорошо, если удастся выкинуть его самой. Шейла очень надеялась на это.
Однажды ей приснилось, что она родила чудовище. Очнувшись утром от кошмара, она поняла, что Должна действовать. Вспомнив все, что слышала когда-то о самопроизвольных абортах, она в тот же день приготовила горячую ванну, наполнив ее мыльными хлопьями. Затем медленно ввела во влагалище полую трубку, продвигая ее все глубже и глубже, пытаясь добраться до матки. Она знала, что должно быть больно, но к агонии, которую вызвала эта процедура, оказалась не готовой. Боль была настолько невыносимой, что Шейла, несмотря на свою решимость, после третьей попытки вынуждена была отказаться от своей затеи.
Мысль о необходимости прервать беременность теперь уже не покидала ее. На следующий же день после опубликования статьи в "Глоуб" она отправилась в Илинг, район Западного Лондона, и получила от врача направление на аборт. В указанное время – девять сорок пять утра – она подъехала на такси к клинике и прошла в приемный покой, где уже томились в ожидании девушки и женщины всех форм, размеров и национальностей. Некоторые казались совсем молоденькими, другим было около сорока, но выглядели они намного старше, утомленные не одной беременностью, не в силах выдержать очередную. Большинство женщин были католичками, как догадалась Шейла, но были и мусульманки. Оглядевшись вокруг, Шейла почувствовала, как вновь закипает в ней ненависть к мужскому полу; ей даже захотелось крикнуть об этом во весь голос, но она лишь сжала кулаки и поднесла их к губам.
Внезапно прозвучало ее имя, и Шейлу проводили по длинному пустынному коридору в предоперационную. Это была маленькая комната, где умещались лишь кушетка на колесах, умывальник и тележка, уставленная металлическими емкостями и хирургическими инструментами. Здесь Шейла разделась и облачилась в свеженакрахмаленную больничную рубашку. Няня сложила все ее вещи в большой полиэтиленовый пакет и, надписав имя на клейкой ленте, прикрепила ее к пакету. Шейла легла на кушетку, и ее руку тут же протерли ваткой, смоченной спиртом. После этого сделали инъекцию. Очень скоро Шейла почувствовала, как разливается в голове дурман, и последним четким воспоминанием была ярко освещенная комната, в которую ее привезли. Кто-то закопошился над ней; ноги ее, ставшие ватными, развели широко в стороны. Она почувствовала, как что-то высасывают из ее чрева, и затем чей-то голос произнес: "Все, можете увозить". Больше она не помнила ничего.
Очнулась Шейла в большой палате, уставленной узкими кроватями, все еще одетая в больничную рубашку и укрытая простыней. Няня предложила ей чашку чая, и Шейла с благодарностью приняла ее. После чая Шейле сказали одеваться и идти домой. Покидая клинику, она улыбалась другим женщинам, тоже освободившимся от тяжкого бремени, и те улыбались ей в ответ. В этот момент она испытала удивительное чувство единения с этими женщинами. Она почему-то вспомнила Лорну, которая поддержала ее в трудный час, терпеливую страдалицу Элизабет, других женщин, которых Симон Брентфорд, пресытившись, с легкостью бросал. Такси уносило ее домой, и она чувствовала себя свободной, счастливой и умиротворенной. Она вновь была чиста. Шейла словно одержала победу от лица всех женщин мира. Она ликовала.
Элизабет сидела молча, безучастно наблюдая за мужем из угла комнаты. Они уединились в его кабинете, чтобы обсудить последние разоблачения в газетах по поводу романа Симона с Шейлой Маккензи. И ее беременности. Сама того не ожидая, Элизабет вдруг испытала облегчение. По крайней мере, теперь она знала обо всем. К сожалению, знал об этом и весь мир. Что ж, философски рассудила она, это избавит ее от необходимости объяснять своим кузенам и кузинам в Новой Зеландии или друзьям в Канаде причины развода с Симоном. А развод неизбежен. Пока Симон соблюдал внешние приличия и изображал верного мужа, она еще могла как-то мириться с его изменами, делая вид, что ни о чем не подозревает. Но теперь, когда правда всплыла наружу, притворяться далее стало незачем.
Элизабет оценивающе оглядела мужа. Выглядел он ужасно: изможденный, с ввалившимися глазами; сейчас в его взгляде уже не осталось былого высокомерия. Он словно увял за эти дни, вокруг рта залегли горькие складки. Конечно, как только скандал утихнет, он вновь обретет прежнюю привлекательность. Да, через полгода, пожалуй, он опять станет красивым, хотя и будет выглядеть старше. Напряжение последних нескольких недель непременно скажется, ляжет сеточкой морщин на его лицо, и в глазах навсегда застынет суровость.
– Не оставляй меня, Лиз, умоляю, – тихо произнес он, избегая смотреть на нее.
– Приведи мне хотя бы один довод, почему я должна остаться, – резко сказала она.
– Я приведу их целых три, – не замедлил с ответом Симон.
"Неужели даже в таком состоянии он остается холодным политиком, просчитывающим все и вся?" – подумала Элизабет.
– Что ж, давай три.
– Мальчики. Ты никогда не сможешь оставить их…
– Я и не собираюсь оставлять их, – резко оборвала она его. – Естественно, я заберу их с собой.
– Мой адвокат может поспорить по этому поводу, – возразил Симон, – ну да ладно, не будем сейчас об этом. Вспомни свой брачный обет: "Всегда вместе, что бы ни случилось". Не думаю, что ты сможешь вот так легко отказаться от своих же слов.
– В таком случае ты переоценил мое терпение, – холодно заметила Элизабет. – По-моему, последние события никак не подпадают под определение "случайностей". Думаю, стоит называть вещи своими именами.
Симон проигнорировал это замечание. Элизабет словно подменили. Никогда она не была столь вызывающе дерзкой и строптивой. Симона это забавляло в других женщинах, но никак не в Элизабет. Он посчитал, что виной всему невероятное напряжение последних дней, и решил не заострять на этом внимания, а постараться смягчить Элизабет, пустив в ход свое неистощимое остроумие.
– И, в-третьих, ты самая отважная женщина из всех, кого я знаю. В тяжелые минуты ты всегда на высоте, тебя же не может сломить ни одно испытание. И вот сейчас мы с тобой вступили в жесточайшую схватку, и выйти из нее победителями мы можем только вместе, Лиз.
– Пожалуй, ты был бы неплох в качестве главы военного ведомства, – сухо заметила она. – Но, боюсь, ты ошибаешься в оценке моей скромной персоны. Да, я умею стойко переносить невзгоды, но я, в отличие от тебя, не искательница приключений – да-да, не отрицай этого, – настойчиво сказала она, заметив, что Симон пытается возразить ей. – Тебе нравится ходить по краю пропасти, жить в предвкушении схватки, но, как большинство главнокомандующих, ты слишком полагаешься на исполнительность своего адъютанта: в твоем случае – Чарльза, и отвагу рядовых воинов – таких, как я. Что ж, я слишком много времени провела на полях сражений. И, как ты на днях заметил, не заслуживаю этого. Нет, не заслуживаю. Думаю, я достойна лучшей участи, так же, впрочем, как и наши дети. – Элизабет отвернулась, чтобы скрыть охватившее ее волнение, и, прокашлявшись, собралась продолжить.
Симон не перебивал ее. Он всегда давал возможность оппоненту высказаться до конца и лишь потом брал слово, ловко опрокидывая доводы противника своим непревзойденным красноречием.
– Признаю, что на все это я шла добровольно, никто меня не принуждал, – продолжала Элизабет. – Но я тогда была молода и полна сил. Слишком много сражений пришлось мне провести за эти годы – о, ты многого не знаешь. – Голос ее поневоле начал срываться на крик – во взгляде Симона она не увидела понимания. Он словно и не догадывался, что она имеет в виду. – Так вот: я устала бороться и думаю, что заслужила отдых.
