Бернар Миньер - Круг
— Почему?
— Я люблю другого.
Худшая из причин…
Больше Сервас ничего не спросил, только посмотрел на Марианну тем особенным — циничным — взглядом (во всяком случае, он очень на это надеялся!).
— Убирайся.
— Мартен, я…
— Пошла вон.
Марианна ушла, не промолвив ни слова, и он не сразу узнал, на кого она его променяла. Двойное предательство… Сервас много месяцев надеялся, что она вернется, а потом встретил Александру. Он убрал фотографию в ящик. Сегодня утром у него было одно желание — разорвать проклятый снимок на мелкие клочки. Сыщик провел ужасную ночь, его мучили кошмары, он просыпался в поту и судорогах и чувствовал себя на грани срыва.
Гиртман, Марсак, теперь это… Сервас напоминал натянутую до критического предела струну. Он вышел на балкон. Девять часов утра. Небо снова стало грозовым, с запада наплывали черные тучи. Город источал жару, раздраженно гудели машины. В наэлектризованном воздухе кружили крикливые стрижи.
Майор оделся и вышел. Выглядел он ужасно — всклокоченные волосы, щетина на щеках, исцарапанное во время ночной вылазки лицо, — но ему было плевать. Дойдя до площади Вильсона, он сел на террасе кафе и заказал двойной эспрессо с двойным сахаром. Очень сладкий, чтобы перебить горечь…
Сервас спрашивал себя, с кем он может поговорить, у кого спросить совета, — и понял, что поймет его только один человек. Он как наяву увидел ее прекрасное лицо, длинные рыжие волосы, изящный затылок, фантастическое тело и чудесную улыбку…
Он пил кофе, дожидаясь часа открытия, потом вышел на улицу Лаперуза, миновал вечную стройку на улице д’Альзас-Лоррен со стоящими без дела землеройными снарядами и повернул на улицу де ла Пом. Он знал, что галерея начинает работать в десять утра… 9.50, но дверь уже открыта, внутри пусто и тихо. Он заколебался.
Подошвы его ботинок попискивали на светлом паркете. Из маленьких колонок лилась тихая музыка. Джаз… Сервас не задержался у развешанных на стенах современных картин и сразу пошел к металлической винтовой лестнице.
Она была в своем кабинете, у стола, стоявшего перед большим сводчатым окном, и говорила по телефону. А потом увидела его.
— Я вам перезвоню.
Этим утром на Шарлен Эсперандье были светлый топ с одним плечом и пышные черные шаровары. На груди блестящими монетками вышито слово «ИСКУССТВО». Ее рыжие волосы сияли в утреннем свете, хотя солнце еще не взошло над улицей и освещало только верхние этажи здания из розового кирпича.
Шарлен была невыносимо прекрасна, и Сервас на мгновение подумал: вдруг она и есть та, кого он ищет? Женщина, что утешит его и заставит забыть всех других. Та, на кого он сможет опереться. Но это было не так, конечно, нет. Она — жена его подчиненного. Она больше не занимает все его мысли, как две зимы назад. Его сердце больше не бьется сильнее при мысли о ней. Она стала периферическим сигналом — несмотря на свою красоту, — приятной мыслью, но не самодостаточной, без боли, без огня…
— Мартен? Что-то случилось? Зачем ты здесь?
— Я бы выпил кофе, — ответил Сервас.
Она вышла из-за стола и расцеловала его в обе щеки. От нее приятно пахло шампунем и легкими духами с цитрусовой ноткой.
— Моя кофеварка не работает. Пойдем, мне тоже не мешает взбодриться. Между прочим, ты плохо выглядишь.
— Знаю-знаю, а еще мне не помешало бы принять душ.
Они прошли через площадь Капитолия к террасам под аркадами. Сервас шагал рядом с одной из самых красивых женщин Тулузы, выглядел как бродяга и думал о другой…
— Почему ты не отвечал на мои сообщения и звонки? — спросила она, сделав глоток кофе.
— Ты сама знаешь.
— Нет. Объясни мне.
Сервас вдруг понял, что ошибался, что он не может, не имеет права рассказать ей о Марианне. Что это ее ранит. Что она уязвима. Возможно, он хотел именно этого, пусть и неосознанно: причинить кому-нибудь боль, как когда-то поступили с ним.
Но он этого не сделает.
— Я получил мейл от Юлиана Гиртмана.
— Мне это известно. Венсан считал, что это дурацкая шутка, что у тебя расшалились нервы. Потом ты обнаружил вырезанные на дереве буквы… и он совсем растерялся, не знает, что и думать.
— Значит, ты в курсе…
Она взглянула ему в лицо своими дивными зелеными глазами.
— Да.
— И знаешь, где…
— Где ты их нашел? Вообще-то, да. Венсан меня просветил.
— И рассказал, при каких обстоятельствах?
Она кивнула.
— Шарлен, я…
— Молчи, Мартен. Ты не должен ничего мне объяснять.
— Венсан сказал, что речь идет о человеке, которого я когда-то знал?
— Нет.
— О человеке, которого я…
— Перестань, Мартен.
— Шарлен, я хочу, чтобы ты знала…
— Прекрати!
Официантка, подошедшая за деньгами, поспешила удалиться.
— Я серьезно, Мартен, в конце концов, мы не муж и жена… и не любовники… мы вообще друг другу никто…
Он промолчал.
— Кому есть дело до моих чувств…
— Шарлен…
— Скажи, Мартен, ты никогда ничего ко мне не испытывал? Мне показалось? Я все придумала? Проклятье!
Сервас посмотрел на Шарлен. Она была чертовски хороша, любой нормальный мужик пожелал бы ее. На сто километров вокруг не было женщины соблазнительней Шарлен Эсперандье. Так почему она выбрала его?
Он лгал себе все эти долгие месяцы. Да, у него было чувство к Шарлен… Возможно, она именно та женщина, которую он искал… Да, он думал о Шарлен чаще, чем готов был признать, и воображал ее рядом с собой в постели — и во множестве других мест. Но не мог не думать о Венсане. И о Меган. И о Марго. И обо всем остальном.
Не теперь…
Очевидно, она тоже почувствовала, что момент неподходящий, и сменила тему.
— Думаешь, мы в опасности… Меган что-то угрожает? — спросила она.
— Нет. Гиртман зациклился на мне. Он не станет цепляться ко всем тулузским полицейским.
— А если он не сможет достать тебя? — встревожилась Шарлен. — Если этот человек действительно осведомлен так хорошо, как вы полагаете, он должен знать, что Венсан твой друг и ближайший помощник. Об этом ты подумал?
— Да, конечно, я об этом думал… Сейчас мы даже не знаем, где он находится. Честно говоря, я не верю, что существует хоть малейшая опасность. Венсан никогда не видел Юлиана Гиртмана. Швейцарец понятия не имеет о существовании Венсана. Будьте чуть более осторожны и осмотрительны. Можешь поговорить с директором школы, где учится Меган: пусть убедятся, что никто не шатается вокруг здания, и не оставляют девочку одну.
Он попросил охрану для Марго. Возможно, стоит сделать то же самое для всех близких ему людей? Для Венсана, Александры?
Внезапно он вспомнил о Пюжоле. Проклятье! Если его подчиненный заступил на дежурство и занимается наблюдением, он увидит, как они с Шарлен ведут более чем оживленную беседу на террасе кафе… в отсутствие ее мужа. И что, скажите на милость, он об этом подумает? Пюжоль терпеть не может Венсана и не откажет себе в удовольствии разнести сплетню.
— Вот же черт… — пробормотал Сервас.
— В чем дело?
— Я забыл, что сам являюсь объектом слежки.
— Кто может за тобой следить?
— Члены команды… Из тех, кто не очень любит Венсана…
— Ты говоришь о тех, кого поставил на место два года назад?
— Вроде того.
— Думаешь, они нас видели?
— Понятия не имею, но рисковать не хочу. Сейчас ты встанешь, мы пожмем друг другу руки и разойдемся.
Она нахмурилась.
— Это просто смешно.
— Прошу тебя, Шарлен…
— Ладно, как скажешь… Позаботься о себе, Мартен. И о Марго…
Она помолчала.
— И еще… Я хочу, чтобы ты знал… я здесь и всегда буду здесь — для тебя. В любой момент.
Шарлен встала, протянула Сервасу руку через стол, ушла и ни разу не обернулась, а он не смотрел ей вслед.
34
Предварительный матч
В 10.30 его ждали в Генеральной инспекции. Когда он вошел в кабинет Сантоса, тот был занят разговором с женщиной лет пятидесяти в красном костюме. Очки на кончике носа, поджатые губы — вылитая школьная училка старого образца.
— Садитесь, майор, — пригласил Сантос. — Позвольте вам представить нашего психолога доктора Андриё.
Сервас посмотрел на психологиню — в кабинете было два свободных стула, но она осталась стоять! — и перевел взгляд на Сан Антонио.
— Вы будете посещать госпожу Андриё два раза в неделю, — сообщил тот.
Сыщик содрогнулся.
— Я не понимаю…
— Все вы понимаете.
— Скажите, что пошутили, Сантос!
— Вы склонны к депрессии, майор? — Женщина вмешалась в разговор, глядя на Серваса поверх очков.
— Я отстранен? — перегнувшись через стол, спросил Сервас у толстяка-комиссара.
Сантос взглянул на Серваса маленькими глазками из-под тяжелых, как у ящерицы, век.
