Лоуренс Сандерс - Торговцы плотью
— Не думаю. Мы регулярно встречаемся уже год, а он мне еще не наскучил. Нам хорошо вместе. Нам вовсе не надо придумывать себе развлечения или занятия или куда-то идти. Нам просто нравится быть рядом.
Мы сделали большой круг по дорожкам парка: на юг от Вест-Сайда до Пятьдесят девятой улицы, на восток, потом свернули на север. Я ехал достаточно медленно, чтобы следить за светофорами. Я тянул время.
— Послушай, прежде чем ты окончательно решишь…
— Я уже все решила.
— Позволь мне сказать то, что я хотел…
И я изложил свой план отказа от руководства жеребцами и от «сцен».
— Никаких спальных дел, — скулил я, — честно, Дженни. Вот…
Держа руль одной рукой, я полез в карман, вытащил маленькую бархатную коробочку, сунул ей:
— Возьми!
Но она не взяла.
— Это обручальное кольцо, — бормотал я. — Я хочу жениться на тебе, знаю, ты любишь меня. Знаю! И если оставляю работу, которая тебе не по душе, почему…
Тогда она заплакала, отвернувшись, чтобы я не видел ее слез. Но я слышал тихие всхлипы.
— Ты не сделаешь этого, — чуть слышно проговорила она. — Не сможешь.
— Да о чем ты? — рассердился я. — Могу выйти из дела в любой момент, когда захочу. Только глупо терять вложенный капитал. Но я не буду иметь абсолютно ничего общего с постельными делами.
— Ты снова вернешься к ним, — сморкаясь, сказала она. — Я знаю. Через месяц, через полгода, год… ты снова возьмешься за старое.
— Чтоб мне провалиться! — завопил я и принялся ее убеждать. Но не смог.
Говорить больше было не о чем. Мы завершили поездку в молчании. Я привез ее назад к дому.
— Желаю счастья тебе и Артуру, — официальным тоном произнес я, глядя куда-то вперед и вверх, на окно над подъездом.
Дженни вдруг прижалась ко мне и поцеловала в щеку.
— Ты прав, Питер, — сказала она. — Я люблю тебя. Но есть кое-что поважнее.
И ушла.
Я нажал на газ, мотор взревел, и машина помчалась по улице.
— Ублюдок трахнутый! — рявкнул я в свой адрес.
«Датсун» я бросил у подъезда «Питер-Плейс». Мне было все равно, наклеют ли мне сто квитанций, или уволокут эту чертову штуку прочь.
Я ввалился в клуб. Янси Барнет окинул меня бесстрастным взглядом.
— Рановато вернулись.
Я ринулся в офис, хлопнув дверью, упал в кресло, откинулся, задрал ноги на стол. Вытащил из кармана бархатную коробочку, открыл, посмотрел на кольцо и швырнул его в стену. Пропади все пропадом!
Вошел Янс с графином коньяку.
— Вот, — сказал он, — похоже, вы в этом нуждаетесь.
— Спасибо, — с признательностью ответил я. — В самом деле нуждаюсь.
Двумя глотками осушил бокал, перевел дух.
— Лучше? — спросил Янс.
— Не особенно. Как сегодня дела?
— Прекрасно. Прямо сейчас идут шесть «сцен». До полуночи запланировано еще пять.
— Жеребцы все на месте?
— Явились точно по расписанию.
— Черт возьми! — воскликнул я.
Он сочувственно улыбнулся и вышел. Я минутку подумал, потом кинулся искать свой жилет. Сложенная записка все еще лежала в кармане: Мейбл Хеттер, телефон и адрес. Юная леди, похожая на тыкву.
Она сняла трубку после второго гудка.
— Привет! — весело сказал я. — Это Питер из…
— Я поняла, — сказала она. — Просто сказка! Давай прямо сейчас.
Глава 151
Я хорошо помню это раннее утро 24 июля. Спустившись вниз в халате и тапочках, я увидел на кухне нежелательную компанию, понес свой кофе в «Зал грез» и устроился там за маленьким столиком.
Но Антони Каннис и Михаэль Гелеско с серьезными лицами вошли следом. Каннис шлепнул на столик утренний выпуск «Дейли ньюс».
— Четвертая страница, — сказал он.
Я взглянул на него и развернул газету на четвертой странице. Гелеско указывал, я следил за его жирным пальцем, пока не дошел до маленькой заметки:
«САМОУБИЙСТВО ДЕТЕКТИВА.
Тело детектива первого разряда Люка Футтера, ветерана, прослужившего в нью-йоркском полицейском департаменте двадцать лет, обнаружено прошлой ночью на переднем сиденье его собственного автомобиля, припаркованного возле Одиннадцатой авеню и Пятьдесят четвертой улицы. Рядом найден табельный пистолет детектива с одним стреляным патроном. После вскрытия и экспертизы вынесен вердикт о самоубийстве. Компетентные лица заявляют, что в последнее время детектив находился в состоянии депрессии, вызванном, вероятно, личными проблемами».
Я прочел сообщение дважды, потом медленно поднял глаза на Канниса и Гелеско:
— Какой ужас.
— Конечно, ужас, — кивнул Гелеско.
— Никогда не думал, что он способен на самоубийство, — размышлял я вслух.
— В газете сказано, — пояснил Каннис, — находился в состоянии депрессии.
— Ага, — добавил Гелеско, — вызванном, вероятно, личными проблемами. Эй, как насчет кофе? Два черных.
Я пошел на кухню попросить официанта принести кофе. Сам бы я не донес — руки дрожали.
Мы молчали, пока не вышел официант. Бандиты уселись, вздохнули, откинулись на спинки стульев.
— Мы послали своего парня пощупать этого Футтера, — сказал Каннис. — Он и правда делился, но не так щедро, как говорил. Сливки снимал — будь здоров.
— Жадность, — заметил Гелеско.
— Десятку сразу клал в карман, — добавил Каннис. — Как тебе это нравится?
Гелеско вытащил из кармана кассету и пустил ее через стол ко мне.
— Вот Мартина пленка. Она нам и не понадобилась.
— Опередил нас парень — пустил себе пулю в лоб, — посочувствовал Каннис. — Можешь представить?
— Ну и что теперь будет? — нервно спросил я.
— Мы тут с парнями потолковали, — сообщил Гелеско, — договорились по двенадцать пятьсот. Все полегче, чем двадцать, правда?
— И теперь, — добавил Каннис, — мы с Майком будем сами улаживать эти дела. О’кей, Питер?
— Спасибо, — от души поблагодарил я. — Не возражаю.
— Берем на себя протекцию, — пообещал Гелеско, — и прочие сложные проблемы, ну, там, трудовые конфликты, охрану… К чему вам обо всем хлопотать? А кофе хороший.
Они отодвинули кофейные чашки, встали и замерли на месте, пристально глядя на меня.
— Ты ходил к мистеру Цезарю, — сказал Антони Каннис, — жаловался, что мы с Майком крутимся в баре, а ведь мы хотели только дом друзьям показать.
— Я…
— Ничего, все в порядке, — сказал Гелеско. — Мы с Тони не обиделись, правда, Тони?
— Ну да.
— Но временами, — продолжал Гелеско, — нам кажется, что ты нас не уважаешь.
— Каждому хочется, чтоб его уважали, — с достоинством заметил Каннис. — Мы уважаем мистера Цезаря… Он достоин уважения.
— И мы считаем, ты мог бы немножко уважать нас, — добавил Гелеско. — Мы ведь партнеры, правда?
— Тогда… — резюмировал Каннис, — ты нас уважаешь, мы тебя уважаем.
— Абсолютно согласен, — сказал я так храбро, как только мог.
— Хороший парень, — сказал Гелеско и ущипнул меня за щеку.
Мне было больно.
Глава 152
В тот вечер, когда Дженни Толливер сообщила мне о своем намерении выйти замуж за Артура Эндерса, я помчался к Мейбл Хеттер и излил все свое разочарование и злобу на дубовую двуспальную кровать в ее спальне.
— Чудо! — счастливо сказала она.
Еще до полуночи я вернулся в «Питер-Плейс», но в благодарность за щедрое гостеприимство Мейбл согласился прийти к ней пообедать в следующую пятницу. Настоял, что сам принесу вино: бутылку шабли и «Поммар» 1978 года.
Обитала Мейбл в одном из похожих на линейные корабли многоквартирных домов на Западной Пятьдесят седьмой улице, в фасады которых, украшенные известняковыми гаргульями и загогулинами, семьдесят пять лет въедалась городская грязь и копоть. Там были открытые лифты-клетки и ванны, хромающие на все четыре ноги, готовые дать течь в любую минуту.
Поразительная старая постройка, изначально предназначавшаяся под студии художников. Паркет в гостиной и кафельный пол в ванной. Потолки в двенадцать футов высотой, ореховые панели на стенах. Раздвижные двери с бронзовыми ручками и замками. Подоконники, как водится, обтянуты бархатом.
В квартире Мейбл была одна спальня, и платила она за нее тысячу двести пятьдесят в месяц. Такие вот денежки, ясно? А поскольку она не работала, я понял, что текут они от папы и мамы из Канзаса. Папа, по ее словам, — владелец каких-то там силосных ям или башен, или чего-то в этом роде.
Она обставила квартиру в стиле Армии спасения — огромные кресла и кушетки, почти столь же древние, как сам дом. Множество ситцевых и кретоновых покрывал. Несколько хороших старинных безделушек, но в основном — хлам. Много живых красивых цветов. Поцарапанное пианино. Единственный кондиционер в окне спальни.
Она отрекомендовалась хорошей поварихой, но мне казалось, ее таланты ограничиваются пирогами и салатом из шпината. Заглянув на кухню, я понял, что к еде она относится серьезно.
