Эдди Шах - Оборотни
— Вопрос остается открытым. Как же это все связано с гибелью наших агентов? — продолжал ЗДА.
— Здесь мы не вполне уверены. Возможно, в тех массивах информации, которые обе наши стороны утратили, есть материалы для точных выводов. Но совершенно очевидна связь между смертью Триммлера, внезапным отлетом Гуденаха в Германию и упоминанием «Призраков Луцы» в их разговоре, подслушанном в отеле. Согласитесь, что это важнейшая нить, которую нам следует распутать.
Некоторое время все молчали, наконец исполнительный директор возобновил обсуждение:
— А есть ли у Москвы какие-нибудь замечания относительно нашего способа ведения этого дела?
— Нет, — ответил Зорге. Это как раз было велено подчеркнуть. — Мы надеемся, что вы сами найдете правильное решение.
— Уверен, что так оно и будет.
— Не могли бы вы назвать имена некоторых этих «Призраков Луцы»? — вмешался ЗДР. — Тех, которые в России. Как высоко они забрались?
Зорге наслаждался своим предстоящим ответом.
— Со временем, да. Но могу сказать определенно, что вы, например, зря затрачиваете свои усилия в поисках Мартина Бормана в Южной Америке. Он умер двадцать лет тому назад.
На лицах всех присутствующих читалось изумление. Они были глубоко потрясены.
После этого мало что было сказано, и вскоре Зорге в сопровождении Новака вновь оказался в подземном гараже. Пять минут спустя они уже возвращались в Вашингтон.
— Борман. Неуловимый Борман! Он все время был у них, — говорил изумленный ЗДР. — Как в это поверить? А если они заодно припрятали самого Гитлера?
— Да. Это действительно раскрыло нам глаза, — сказал исполнительный директор. — Но не будем забывать о своем текущем кризисе. Найти англичанина — вот наша главная цель, выявить его и посмотреть, что собрался делать этот негодяй.
Новоорлеанский экспресс
Атланта
Джорджия
Поезд отошел от вокзала Атланты в 7.39 вечера, на четыре минуты позже расписания.
Они хорошо поспали, хорошо поели, и в конце концов им наскучило проносившееся в окне сельское однообразие. Тем не менее Эдем настоял, чтобы они оставались в купе. Она не нашла достаточной причины, чтобы противоречить ему. Бесчисленный раз пролистывая газету «Ньюс тудей» в поисках чего-нибудь еще не прочитанного, он услышал ее короткий смешок. На фоне опустившейся ночи Билли сидела у окна на полюбившемся ей вращающемся стуле и озорно улыбалась.
— Что вас так забавляет? — мягко спросил он, откладывая газету.
— Вы наверняка знаете, как подарить девушке приятные воспоминания.
— Почему бы нет?
— Судя по кинофильмам и книгам, жизнь тайного агента полна очарования. Мы провели уже вместе двадцать четыре часа, и за это время меня искусали клопы в кровати для привокзальных шлюх, я связывала безногого парня и украла его кресло на колесиках, оставалась запертой в купе с привлекательным мужчиной и вела себя как девственница. Не истолкуйте это превратно, но Джеймс Бонд вел бы себя по-другому.
— Поскольку он шотландец, а я англичанин. Они предпочитают колотить направо и налево. Мы же более деликатны в своих действиях.
— А что произойдет дальше?
— В какой области?
— В той области, куда мы направляемся.
— Мы направляемся в Нордхаузен. Туда, где Триммлер договорился встретиться с Гуденахом.
— Триммлер мертв.
— А Гуденах убегает от русских, не желая вернуться под их начало. Из того, что я слышал, следует, что Германия все еще для них родной дом. А Нордхаузен — это место, где они вместе работали над чем-то особым. Они мечтали пробраться туда. Если Гуденах напуган и хочет спрятаться, это место для него не хуже других.
— Нордхаузен. Где это, поточнее?
— В Центральной Германии. К югу от Берлина, недалеко от прежней границы между Востоком и Западом. Промышленный город. Там во время войны нацисты выпускали большую часть своих ракет, «У-1» и «V-2». Насколько я знаю, они переместили туда основные свои мощности по производству ракет. Чтобы их не могли достать бомбардировщики, построили предприятие в горах. Там использовался рабский труд. Думаю, что масса людей погибла на этом предприятии еще до того, как ракеты были запущены в направлении Лондона.
— Почему их так тянуло туда?
— Не знаю. Может, из-за работы, которую они так и не закончили.
— Но они ведь чего-то добились? Запускали астронавтов в космос, на Луну. Разве это недостаточный успех?
— Они просто делали хорошую работу. Делали не для себя, не для Германии. Они работали на своих победителей.
— Вы как-то сказали, что все эти ученые, живя в Америке, не могли дождаться возвращения домой.
— Не все. Большинство из них стали хорошими американцами. И хорошими русскими, как я полагаю. Но эти двое хотели вернуться. Они всегда оставались немцами. Может быть, это и есть подлинный мотив их действий.
— Рок.
— Разве? Хотеть вернуться домой?
— К тому, что они восприняли в юности. Вернуться, чтобы вернуть утраченное.
— Разве мы все не стремимся к этому?
Она пожала плечами и задумалась.
— Пенни за ваши мысли, — сказал он.
— Я была… э… просто женщиной.
— Поделитесь.
— Думала о Питере.
— А! Уязвимое прошлое.
— Что поделаешь, мы такие, напрашиваемся на беды и Бог знает на что еще. Я в середине вашего рассказа о Нордхаузене переключилась памятью на Питера. Задаюсь постоянным вопросом, как он живет, что делает. Это эмоциональный женский склад ума.
— Перестаньте убиваться.
— Вносит разнообразие. Но обычно я предоставляю это вам.
Он засмеялся.
— О’кей, ушлый парень. Теперь вас что-то веселит?
— Ну вот, мы здесь, заточенные в небольшом купе поезда, несущегося через всю Америку, за нами охотятся ЦРУ, ФБР и черт знает кто еще, а вы беспокоитесь о сексуальной жизни бывшего супруга. Боже, наверное, достойный человек.
— Он был дерьмом.
— Зачем же тогда… — Эдем замолчал, развел руками.
— Затем, что некоторым из нас нравится дерьмо. Не спрашивайте почему. — Она засмеялась вместе с ним. — Он ведь был еще и дешевкой. Однажды купил мне ручную сумку Луиса Вюттона. Ваш чемодан, когда мы уходили из отеля, напомнил мне о ней. Это случилось на вторую годовщину нашей свадьбы. У сумочки сломался замок, и я отнесла ее обратно в магазин. Мне сказали, что это не Вюттон. Дешевая подделка из Гон-Конга. Можете ли вы в это поверить?
— А что он сказал?
— Что он купил ее в Нью-Йорке во время своей поездки туда. И если он вспомнит адрес магазина, то вернется и подаст в суд на мерзавцев. Вот вам и Питер. Дешевый лжец и бабник. А я не могу его забыть. Какая смешная патетика, правда?
— Нет, это просто человечно.
— Глубокое понимание. А что же вспоминаете вы?
— Не женщин, нет. Своих родителей, своего брата-близнеца.
— У вас есть близнец?
— Был. Все они умерли, когда мне исполнилось девять лет.
— Вы же говорили, что они уехали, что у вас были опекуны.
— У каждого есть что скрывать.
— И это был совершенно похожий на вас близнец?
— Да.
— Это значит, что вы произошли из одного яйца. Правильно?
— Как будто. — Верный своей обычной сдержанности, он не добавил, что когда-то тщательно изучал все, что касается близнецов и их взаимоотношений.
— В средней школе я дружила с одним мальчиком. Он был близнецом, его брат играл в футбольной команде. Если тот получал травму, мой мальчик тоже страдал. Мы обычно вместе ходили на игру, и мне приходилось видеть, как он вдруг начинал корчиться от боли. Вроде бы без причин. А я смотрела на поле и видела, что брата подковали.
— Да. Что-то вроде этого. — Он засмеялся. — Мне вспоминается, что однажды я получил от отца затрещину. Я что-то сделал неправильно. И я помню, он сказал, что ему стыдно наказывать нас обоих, когда лишь один из нас провинился. Та затрещина досталась нам обоим.
— Вы хорошо его помните?
— Он всегда со мной.
— Тогда вы счастливчик. Вы не одиноки. Разве это плохо?
— Но я не знаю, почему я жив, а он мертв.
— А как его звали?
— Маркус.
— Приятное имя. Я рада, что у вас есть, кого любить. Это важно.
Кремль
Москва
Они вместе вышли в коридор, Ростов чуть сзади, пропуская вперед более пожилого и старшего по званию человека.
— Ваша голова на плахе, — сказал председатель, когда они пошли рядом. — И вы это должны знать, верно?
Ростов пожал плечами. Он был в форме, при погонах.
Шли медленно, в темпе пожилого, молча. В этом коридоре власти, где даже стены имеют уши, не очень-то разговоришься.
— Быть президентом в такое время, — сказал председатель, — работа незавидная. Со всеми проблемами, которые у нас возникают в республиках. Я бы себе такого не пожелал.
