Мартин Лэнгфилд - Ларец Зла
— А другие?
— А другие во все посвящены. В общем, Адам ничем особенно не рискует, давая представление именно среди этой публики. Впрочем, кто знает…
— К чему все это? Не проще ли было избавиться от этих бумаг? Сдать в музей и забыть о них раз и навсегда?
— Они хранят секреты, значение которых невозможно переоценить.
— Чепуха!
С четвертым ударом гонга из-за ширмы показалась актриса в строгом черном костюме, и шум в саду быстро смолк. Приглядевшись, Роберт узнал в ней свою бывшую однокашницу, которая в тот памятный вечер в Кембридже, когда было учреждено студенческое общество «Единорог», нарядилась шлюхой.
— Леди и джентльмены! — громким голосом возвестила она, оглядев собравшихся. — Сэр Исаак Ньютон!
В следующую минуту из-за ширмы показался человек в камзоле XVII столетия и сером парике. Он быстрым шагом приблизился к столу и поклонился зрителям. Те ответили ему дружной овацией. Разумеется, это был Адам. Вслед за ним из-за ширмы показался третий участник спектакля — также весь в черном, — который принялся энергично хлопать, заводя зрительские ряды.
Актриса взяла со стола книгу, раскрыла, поднесла почти к самым глазам и громко, нараспев, прочитала:
— «Гордый и острый глаз Ньютона природы закон постигает. От него не укроются истоки и первопричины всего сущего. И слава его переживет столетья».
Третий актер подхватил вслед за ней:
— «Все тайны и секреты мирозданья, сокрытые в ночи, нагие пали пред гордым взором человека, который, подобно Господу, был в силах возвестить: „Да будет свет!“»
Публика разразилась аплодисментами, и Адам вновь стал усердно раскланиваться во все стороны. Затем он принялся ходить взад-вперед от деревца к столу и обратно.
— Я сэр Исаак Ньютон, господа. И я привык размышлять о первопричинах всего, что нас окружает, в мрачном уединении и покое.
Его коллеги по сцене эхом повторили за ним последние слова. На этом прелюдия закончилась и начался собственно спектакль. Монологи Ньютона сменялись чтением отрывков из разных книг. Самого же действия было минимум. Раз заняв свои места на импровизированной сцене, актеры не покидали ее и разыгрывали почти статичные сценки. Особенно порадовала публику та, в которой обыгрывался знаменитый эпизод с яблоком, упавшим на голову Ньютона с дерева, что позволило ему открыть законы гравитации.
В какой-то момент экс-проститутка процитировала отрывок из автобиографии Джона Мейнарда Кейнса — того самого, который в 1936 году купил алхимические рукописи Ньютона.
— «Ньютон был рационалистом… — торжественно зачитывала вслух актриса, — он научил нас мыслить, но не грезить. И все же он оставался не столько первым ученым нового времени, сколько последним магом старых эпох, последним вавилонянином, последним из шумеров. Он умел смотреть на этот мир глазами обладателей древних знаний и видеть то, что не дано другим. Он был Коперником и Фаустом в одном лице».
В другой сценке Ньютон прочитал пространный монолог, в котором выразил безмерное сожаление по поводу того, что человечество запомнило его лишь как традиционного ученого и мыслителя. Он с огорчением отметил, что научный метод познания, который — в том числе и благодаря ему, Ньютону, — стал властителем дум современных людей, на самом деле является далеко не единственным и уж точно далеко не бесспорным. Сценку разыграли в форме диспута, который Ньютон вел с молодым ученым-атеистом. Роль последнего играл третий актер.
— Вы создали все, во что я верю, что боготворю! — страстно восклицал тот. — Вы изгнали предрассудки и одолели суеверия! Вы доказали всем, что человеческий разум, наблюдательность и искания способны постичь все тайны мироздания, не прибегая к помощи ритуальных наскальных рисунков и шаманских плясок, бездумного обожествления природных явлений и повального возведения храмов и капищ!
Ньютон обратил к зрителям искаженное от гнева и возмущения лицо:
— Что он говорит?! Нет, вы только послушайте, что он говорит! Я рассчитывал познать Господа, но не убить его. А что получилось? Кто идет по моим следам? Вот эти нигилисты! О Боже правый! Воистину я изобрел новый закон — закон непреднамеренных последствий!
— О, не волнуйтесь, сэр Исаак! Вся жизнь ваша, все опыты ваши — наглядное доказательство того, что мир более не нуждается в Боге. Разуму человеческому больше нет необходимости сочинять сказки, чтобы объяснить то, что он пока еще не в силах постичь или проверить практикой. Бог — это болезнь и страх, химера, черная повязка, которую вы сорвали с наших глаз! И мы благодарны вам за это!
— Я ничего не срывал, не лгите!
— Мир познается наукой — вот чему вы нас научили. Всего остального же не существует!
— Ах ты, негодник! Бесстыдник и безбожник!
Третий актер все не сдавался:
— Вы забили последний гвоздь в крышке его гроба!
Адам едва не расплакался от обиды. Казалось, еще секунда — и он сорвет с себя парик и бросится в драку.
— Богохульник! Презренный богохульник! Прочь с глаз моих, прочь с глаз!
Третий актер, торопливо раскланявшись перед публикой, скрылся за ширмой.
— Я искал тайн и знаний, — провозгласил печальный Ньютон. — Я вступил на Путь, чтобы отыскать и собрать частички знаний, разнесенные по всему миру будто дьявольским ветром. Я находил отдельные фрагменты и складывал их вместе по мере сил своих. Но тысячи, многие тысячи, если не миллионы, других частиц по-прежнему разбросаны вокруг нас. И глаза наши не способны их увидеть. — Он сделал несколько шагов навстречу притихшей аудитории. — Лишь малое число из нас когда-нибудь повторит мой Путь и сделает то же, что я. А я сделал все, что мог. Я собрал столько, сколько было в моих силах. Когда-нибудь кто-то из вас сможет сказать то же самое. Он продолжит дело мое, пойдет по стопам моим и узнает то, что открылось мне. И в частности, узнает, что Путь таит частицы доброго знания и запретного знания. И если первое спасет наш мир, то второе его погубит. Аминь.
Нью-Йорк,
30 августа 2004 года
Адам протянул Роберту руку. Тот коснулся ладони, и его будто ударило током. В глазах друга застыла мука и немая мольба. Адам вцепился в его руку, как утопающий цепляется за брошенную ему веревку. Роберт на секунду зажмурился, потянулся мыслью к Адаму и содрогнулся, натолкнувшись на чернильно-темное облако, в которое друг был погружен как в саван.
Адам отстранился и прислонился к зеленой гранитной стене. Слева от него располагалась металлическая дверь.
— Что это? — спросил Роберт.
— Вход в Первый водный туннель, — отозвался Адам.
В голове у Роберта тут же промелькнули картинки событий в Юнион-сквер-парке, Медисон-сквер-парке и в других, дальше к северу по этой же невидимой линии.
— Сегодняшний день пройдет для меня под знаком цифры «пять», — пробормотал Роберт. — Под знаком пентаграммы, пятиконечной звезды. Вчера было «четыре» — куб. Завтра будет звезда Давида, Брайант-парк, Нью-Йоркская публичная библиотека.
— Думай о звезде Давида как о щите Давида — он тебе пригодится. Я вижу, ты довольно толково рассчитал свой маршрут. Но не обольщайся. Дойдя до очередного пункта, ты не выдержишь испытание, а только доберешься до его начала.
— Когда я пройду этот Путь до конца, что откроется мне с той стороны? Что будет потом?
— Надеюсь, ты спасешь нас всех и станешь другим человеком. Сделаешь то, что когда-то я. У меня тоже есть дар, хотя и не такой могучий, как у тебя. И мой дар позволил мне в прошлом году вычислить человека, который работал в ядерной лаборатории в Брукхейвене на Лонг-Айленде. Они работали на акселераторе, разгонявшем и сталкивавшем между собой мельчайшие частицы.
— Я уже слышал об этом. И я знаю, что ты сделал с тем человеком.
— Для начала я вычислил его. Потом отыскал. Потом удостоверился, что он изготовил и хотел взорвать свое устройство. Марифат. Последствия взрыва можно было бы сравнить с тем, что случилось одиннадцатого сентября с башнями-близнецами. Но это было бы не вполне корректное сравнение, так как последствия взрыва Марифата стали бы гораздо трагичнее. Это была бы вторая Хиросима. Четырнадцатого августа прошлого года я выследил того человека на Лонг-Айленде и вступил с ним в схватку.
— Я знаю. Как тебе удалось выжить?
— Собственно, я тогда не выжил. Отпущенное мне Богом время в тот день закончилось. А сейчас я живу как бы в долг.
Голос Адама дрогнул, скрипнули зубы. И Роберт вновь увидел, как заколыхалось вокруг него черное облако. Теперь ему даже не пришлось зажмуриваться для того, чтобы его почувствовать.
— Тот день закончился плохо. Я оказался спаян намертво с теми. И Терри тоже. Когда я шел туда, то думал, что очистился и что они не смогут ко мне подобраться. Но я ошибался. Во мне все-таки тлел страх и чувство вины за гибель брата. Они воспользовались этим и влезли в мою душу.
