Измайлов Андрей - Белый ферзь
Они вместе, но порознь спустились по лестнице. Площадка – гардероб, туалеты.
Ломакин-Гурген уверенно обратился к гардеробщику (и этот в камуфляже, и этот пенс на приработке, как охрана в «Чайке»!):
– Позвоню, отец?
Точно – Ломакин. Голос.
Колчин изобразил легкую досаду: тоже вот собирался звякнуть, но опередили. Не в зал же возвращаться. И не в сортире же коротать, пока трубка освободится. Но и стоять над душой – тоже как-то… Мало ли с кем у случайного «Гургена» разговор, конфиденциальный… «С человеком договорились. Он денег даст. Как раз на монтаж, на чтоб хвосты подобрать. Только в титрах нужно дать: съемочная группа! выражает благодарность фирме такой-то и лично такому-то за помощь в создании фильма». («Час червей», на памяти Колчина, застопорился уже на этапе после съемок, именно по причинам нехватки средств и грандиозной аферы спонсоров. Подробностей Колчин не знал, он – в Москве, Ломакин – в Питере, а потом и вовсе лег на дно, теперь вот, оказывается, и не Ломакин он, а Гурген. Так, мельком, что-то сочувствующе-укоряющее проговаривал Брадастый, мол, предупреждал ведь охломона, не советовал ввязываться!.. Однако если судить по сегодняшнему ломакинскому имиджу плейбоя-спортсмена, вывернулся Виктор, сделал некий сложно заряженный трюк – и не в кино, в жизни).
Колчин естественно спустился еще на лестничный отрезок ниже. Погодит он, перекурит (тьфу! не курит он!), воздухом свежим подышит. Дверь во двор – вот она, приоткрыта.
Он естественно, не таясь, вышел во двор. Никто за ним не смотрел, никто не окликал: «Вы куда? Туда нельзя!».
Двор и в самом деле оказался закоулистым и абсолютно не похожим на тот, что обозревался из окон Публички.
Ряды мусорных баков почетным караулом слева и справа по стеночкам от черного ресторанного хода. Далее – арка, выводящая наружу. Он выглянул из арки – короткий переулочек, главная достопримечательность – отделение милиции. Он вернулся во дворик, прошелся по закоулкам: окна домов – жилые, не учрежденческие и точно не библиотечные. Еще один закоулок – вообще тесный тупик, никуда не ведущий, глухая стена, без окон без дверей. Впрочем, одна дверь имеется – заколоченная, нефункциональная. По всему многорукавному дворику протоптаны хлюпающие снежно-грязевые дорожки – к подъездам. Тупичок припорошен снежком, и к заколоченной двери – ни следа. Сюда не ступала нога человека. Во всяком случае, с тех пор, как снежок просыпался. А где же общая с библиотекой площадь под открытым небом? Или обман зрения? Или в этих петербургских хитросплетенных подворотнях сам черт ногу сломит?
Колчин все же проверил – наследил в тупичке. Дернул дверь. Да, заколочена. Причем изнутри. Он поднажал, избегая резкостей, но приложив максимум, на который способен. Гвозди запищали, выпрастываясь из дерева.
Дверь распахнулась. Колчин еле удержался на ногах, балансируя в снежной кашице. Войти в темноту. И очень осторожно, не напороться на торчащие десятисантиметровым острием в лицо гвозди. Дверной проем был перекрещен грубыми досками, приколоченными, надо понимать, не только к самой двери, но и к дверной коробке. Колчин протиснулся сквозь «букву X». Несколько ступеней вверх. Ровно. Несколько ступеней вниз. Снова дверь. Теперь – из, а не в. Он ощупал ладонью. Скрипнуло. ЭТА дверь не заколачивалась. Открыл. И очутился в смежном дворике. Да, том самом, библиотечном. Вот «Циклон» – для очистки от опилок. Вот лестница пожарная-противопожарная. Подпрыгнуть и дотянуться – запросто. Вот «москвич»- «подснежник». Долгонько ему здесь стоять – без колеса. Вот (Колчин выглянул из-за угла) ворота, мимо которых он сегодня днем прогуливался, только по Садовой, а не изнутри. Да, и пост охраны вот он. Пост без обзора во двор. Колчин непринужденной походкой миновал открытое пространство – через решетку ворот его мог заметить случайный прохожий, но на то и случайный, чтобы не обращать внимания, на то и прохожий, чтобы пройти мимо – мало ли кто там за воротами бродит! Вот ведь милиция на посту, ей видней. Ей – не видней. Колчин оказался в «рукаве» двора, непосредственно ведущего к черному ходу библиотеки, тому, что опять же нынче днем Колчин исследовал на черной лестнице Публички.
Пока, пожалуй, достаточно. Дверь эта, помнится, теперь обклеена сигнализирующей фольгой. Да и балконные входы-выходы, до которых вроде бы запросто подпрыгнуть-дотянуться, тоже поблескивали фольгой. И окна, в том числе отдела редких рукописей, теперь обклеены, и «коридорные» (отдела эстампов) – тоже. Русский человек – он такой! Сначала пукнет, потом оглядывается. Нет бы наоборот!
В общем, резюме… Могло, вполне могло все произойти так, как Колчин вообразил. То есть вынести вынесли, а на улицу пробирались скорее всего не через арку в переулочек – все ж таки переть прямо на отделение милиции с добычей… Пробирались скорее всего через «Метрополь»: шасть – и ты уже на Садовой, а там машина. Но! «Метрополь», как стало известно опытным путем, «ранняя» ресторация, к полуночи замыкается. Хотя… «Но можно и задержаться», по словам учтивого официанта. Но! Еще проще свалить изъятое на квартире сообщника в одной из бесчисленных квартир, выходящих подъездами в тот первый дворик, откуда Колчин проник сюда, – через тупичок. А потом, когда первая истерика чрезвычайных мер схлынет, выносить под полой, под мышкой, в «дипломате»…
Нет, не своим делом сейчас занялся Колчин. Раритеты раритетами, рабочие версии рабочими версиями. Но книги-то уже найдены, расхитители-то уже схвачены. И подробности именно кражи уточняются в кабинетах, специально для этого если не приспособленных, то предназначенных (второй день пошел, Андрюша Зубарев, второй день… как-то там?..). Кража кражей, а Инна? Она каким образом причастна? Книжки под полой, под мышкой, в «дипломате» вынести можно. А взрослую женщину? А почему гнетущая тишина по такому немаловажному, ЗАМЕТНОМУ, поводу? Или все было не так, не так все было?
Послушаем-ка мы Святослава Михайловича Лозовских. Без нажима, без наезда. Мягонько. И – не сегодня. Он, Лозовских, должен быть раскован; ни духом, ни сном – о подлинном внутреннем состоянии ЮК. Ежели вломиться к нему среди ночи – не получится откровения. Ревнивая Даша, посредническая Галина, многословные оговорки «вы только не подумайте, что…». Лозовских надо брать на привычном для него рабочем месте, он там в своей тарелке, он там считает себя малоуязвимым.
Пора, пора обратно. Час – достаточно для посиделок в кабаке. Так кивнул Колчин официанту. С момента появления пары Колчин-Мыльникова прошло без малого сорок минут (нет! пары Мыльникова-и- кто-то-еще-с-ней!). С момента оставления блонды в одиночестве прошло… сколько же?… Да всего шесть минут. Достаточно для завершения туалетностей, достаточно для завершения телефонного разговора опередившего «Гургена». И – достаточно. Здесь, сейчас, Колчин ничего нового не узнает. И так – более чем достаточно.
Он вернулся тем же путем. Только в подъезде, в котором отжимал гвозди, шагнул вверх, на пролет – посмотреть. Что там? Ничего там. Заварено электросваркой, железный заслон. Вот ведь… Доступ на заброшенные этажи перекрыт непробиваемым железом, но доступ во дворик к «сокровищнице мыслей» – деревянным «X» и плохими гвоздями. О, Rus!
Он снова протиснулся в дощатую букву «X». Прикрыл дверь и нанес короткий, мощный гияку-цки. Гвозди торчащим острием заново впились в хлипкое опилочно-стружечное покрытие. Заперто. Как и было. Стучите по дереву. Чтоб не сглазить.
Еще полминуты он затратил на истаптывание тесноплощадного тупичка, дабы не оставлять цепочку, следов. Просто сплошная мокрая грязь. А почему не снег? А наверное, с улицы кто-нибудь заскочил в поисках опустошиться на стеночку. Вот и переминался в нетерпении, мотню расстегивая. А в дверь? А в дверь, иикто и не пытался – она же забита, нет?
Кстати, в сортир – надо. Не для погадить, но для почиститься. Колчин был аккуратен при вылазке туда-сюда-обратно, тем не менее разок мазнул плечом по стеночке, да и туфли заляпаны.
Он скользнул в коридор «Метрополя», неспешно поднялся до уровня гардероба-сортира. Камуфляжный раздатчик верхней одежды что-то такое колдовал с чайничком – головы не поднял, да и Колчин старался соблюсти бесшумность. «Гургена»-Ломакина в холле не было.
Зато он был в «предбаннике» сортира. Долго, тщательно мыл руки..
Колчин встал рядом, у следующей раковины, пустил воду, намочил платок, счистил меловое пятно на плече, отжал платок, нагнулся, принялся за туфли.
Зеркало по стене над рукомойниками было сплошной полосой – нетрудно углядеть реакцию рядомстоящего.
Реакция была… никакой. Ну пришел шпион с холода, в порядок себя приводит – кому какое дело?! «Гургену»-Ломакину – никакого дела! Хотя…
… было впечатление НЕСПЕШНОЙ ТОРОПЛИВОСТИ, с которой спортсмену-плейбою вдруг понадобилось руки мыть. Как если бы смотрел он в щелочку, ожидая возвращения незнакомца-Колчина, и прикидывал в уме: что будет непринужденней? столкнуться в холле, выскочив из сортира по касательной, ежели незнакомец проигнорирует небезынтересное заведение? либо отпрыгнуть от щелочки, удостоверившись в намерениях незнакомца таки посетить небезынтересное заведение, и проимитировать столь объяснимую процедуру мытья рук?
