Эдуард Тополь - Римский период, или Охота на вампира
– Что? – изумился я.
– Да, теперь вашей сестре в Израиле ничего не угрожает. Во всяком случае, войны там в ближайшее время не будет. А здесь… – Он умолк и уставился на меня своими серыми глазами в оборке темных век – не то от алкоголя, не то от бессонницы.
– Что здесь? – спросил я нетерпеливо, понимая, что вот мы и подошли к главному, из-за чего меня сюда позвали.
Но Грегори не ответил. Он открыл ящик письменного стола, достал из него чистый лист бумаги, вставил его в пишущую машинку, развернул ее ко мне клавиатурой и только после этого сказал:
– Что будет здесь в ближайшее время, я смогу вам сказать только после того, как вы напишете мне расписку о добровольном сотрудничестве и неразглашении. При этом я еще раз настойчиво повторяю, что вы не американский гражданин и я не имею права оказывать на вас никакого влияния, а по новому Исполнительному постановлению не имею права даже просить вас о кооперации…
– Грегори, cut the shit![52] – перебил я. – В чем дело? Диктуйте расписку.
– Хорошо, – сказал он, – пишите. Точнее, печатайте.
И я напечатал:
ПОДПИСКА О СОТРУДНИЧЕСТВЕ И НЕРАЗГЛАШЕНИИЯ, Вадим Плоткин, без гражданства, прибывший в Рим 5 февраля 1979 года по советской выездной визе № 5704-АЗ, письменно подтверждаю, что добровольно и по собственному желанию соглашаюсь помогать сотрудникам Американского посольства в Риме в операции «Pupil». При любом исходе этой операции обязуюсь в течение последующих 20 (двадцати) лет сохранять в тайне все ее обстоятельства, никогда не упоминать об этой операции ни в печати, ни в своих фильмах, ни в разговорах даже с самыми близкими друзьями и родственниками.
Подпись:(Вадим Плоткин)27 марта 1979 года
Американское посольство в Риме,
виа Венето, Рим, Италия
Отпечатав этот исторический документ, я расписался и протянул его Грегори.
– Ну? – сказал я нетерпеливо.
– «Ну, милая, трогай!..» – усмехнулся он, демонстрируя свое знание российской словесности.
Я промолчал. Грегори бросил мою расписку в ящик письменного стола и протянул мне другой лист бумаги – плотный, с водяными знаками и с маленьким гербом ЦРУ вверху. Текст на этом листе был отпечатан четким типографским шрифтом самой последней – «кулачковой» – модели пишущей машинки, но читал я его медленно, поскольку переводил с английского:
Мистеру Грегори Черни, срочно, суперсекретно
По нашим сведениям, Москва заслала в Италию каннибала, с тем чтобы 10–11 апреля, во время еврейской Пасхи, он под видом еврейского эмигранта совершил ритуальное убийство итальянского ребенка.
Никаких дополнительных сведений, к сожалению, не имеем…
58СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНОЗАШИФРОВАНОМосква, Центр, Иванову
В Риме повсеместно происходят многотысячные коммунистические митинги и демонстрации, Профессор и его ассистенты призывают к национальной забастовке.
Ваш Турист прибыл 27-го. Проходит стандартные процедуры.
Италия, Рим, 28.03.79
59Через час я вышел из посольства другим человеком. Я знал, что чуть выше по виа Венето, в доме на противоположной стороне, в окне его третьего этажа, находится НП советской разведки, что оттуда круглосуточно наблюдают за Американским посольством, прослушивают все его телефонные разговоры и специальной аппаратурой снимают звуковую информацию со всех его окон. Поэтому любые мало-мальски секретные разговоры сотрудники посольства проводят в комнатах без окон и без телефонов. Я знал, что там, в советском НП, зарегистрированы все мои встречи с Грегори Черни во время его обеденных перерывов, да и остальные, возможно, тоже. И теперь я выходил из посольства уже не на улицы вольного Рима, а словно на вражескую территорию, наполненную сотнями тайных советских, чешских, болгарских и восточногерманских шпионов, тысячами итальянских, арабских, японских и прочих террористов и еще миллионом итальянских коммунистов.
«Касабланка» переселилась в Рим, и я слегка трусил и старательно бодрился, как юный любовник перед первым постельным испытанием.
А виа Венето была такой же, как раньше, – с медленным потоком роскошных машин, с глянцевыми витринами роскошных магазинов и ресторанов, с богатыми туристами, которые, сидя в уличных кафе, попивали холодные соки в высоких запотевших бокалах и крохотные чашечки кофе-эспрессо по четыре мили за чашку, и с голенастыми, темноглазыми итальянскими студентками, которые походкой загорелых Афродит несли себя по улице навстречу весеннему солнцу и любовным приключениям.
Но все это, абсолютно все может измениться ровно через две недели – 11 апреля, в день нашей Пасхи. Все это может быть снесено погромами и революцией, если…
Но как, как найти этого вампира и монстра, которого вместе с нами, эмигрантами, прислала сюда Москва?
Ведь нас тут одиннадцать тысяч – это же как иголку искать в стоге сена и даже хуже – иголку можно обнаружить магнитом, металлоискателем. А чем и как обнаружить садиста, «зомби», психа и робота?
Конечно, кое-что американцы делают. В посольстве сидит бригада из четырех человек – Грегори, консул «Жванецкий» и только что прибывшие из Вашингтона специальный агент ЦРУ Питер Хеппс и цэрэушный врач-психиатр. Они спешно пересматривают все файлы эмигрантов, буквально через лупу изучают наши фотографии, а с завтрашнего дня вызывают в ХИАС на дополнительный медицинский осмотр всех мужчин-эмигрантов в возрасте от семнадцати до пятидесяти лет. Но даже руководство ХИАСа не посвящено в истинную причину этого осмотра, им сказано, что американский дерматолог будет осматривать мужчин на предмет венерических и кожных заболеваний. Хотя подлинная цель, конечно, одна – выявить мужчин без обрезания и провести всех подозрительных через lie detector[53]. Я, правда, высмеял эту затею и сказал, что в КГБ не такие идиоты – уж если там затеяли такую операцию, то или нашли еврея-вампира, или сделали обрезание вампиру-не-еврею.
– Еврей-каннибал быть не возможно! – пресек меня консул «Жванецкий» почти враждебно, его русский был хуже, чем у всех остальных.
– Спасибо, – ответил я. – Но если вы выбрали меня консультантом по советской психологии, то расскажите, как вы представляете себе развитие событий.
– Пожалуйста, – сказал Грегори. – Какую цель ставит КГБ перед этой операцией? Одиннадцатого апреля или, еще лучше, десятого, накануне Пасхи, происходит кровавое убийство итальянского ребенка. При этом убийство должно быть совершено если не на глазах, то под самым носом полиции, чтобы убийца сразу попал в их руки, а журналисты, завербованные Москвой и Прагой, могли тут же расписать все доказательства вашей вины: вампир – эмигрант из России, который на Пасху пьет кровь католического ребенка. Пресса в Италии, да и по всей Европе, поднимет невероятный шум, пара террористических групп начнут еврейские погромы, и – пошло-поехало! Полиция, конечно, будет обязана вас защищать, но возмущенный народ единым порывом сметет и полицию, и правительство. И тогда коммунисты возьмут власть в свои руки и «наведут порядок». А оставшихся в живых евреев (если такие будут) соберут в резервацию и спешно отправят либо в Израиль, либо назад в Россию, поскольку ни Америка, ни Канада, ни Австралия «убийц» и «вампиров», конечно, не возьмут…
Я ужаснулся простоте и логичности этого сценария, но сказал:
– Замечательно. Так неужели ради такой операции они не сделают обрезание своему вампиру?
– Наверно, сделают… – заметил Питер Хеппс, высокий пожилой мужик с профилем Пастернака, который все это время явно присматривался ко мне, и я предположил, что он какая-то шишка в русском отделе ЦРУ: его русский был совершенно правильный, но какой-то стерильно-правильный и без всякого сленга, которым так любит щегольнуть Грегори. – Но здесь есть второй вопрос, – продолжал он. – Как может убийца совершить преступление под носом полиции? – И он повернулся к доктору: – Он что – камикадзе? Такое возможно?
– Запросто, – ответил врач-психиатр настолько по-русски, что мне показалось, будто я сижу на редакционном совещании в «Мосфильме» или даже в КГБ. – В Нью-Йорке есть известный психиатр Эстабрук, он издал книгу «Гипноз», где утверждает, что специально подобранному и подготовленному субъекту можно ввести определенную информационно-деятельную программу и прикрыть ее внушенной амнезией. То есть до самого последнего момента вампир может не знать, что он вампир и что ему предстоит сделать.
– А как он потом будет это узнавать? – спросил консул.
