Том Вуд - Киллер
– Для чего вы мне рассказываете все это? – спросил Альварес.
Лефевр подался вперед:
– Потому что вы можете добиться в этом деле большего, чем я.
– Почему вы так считаете?
– Джон Кеннард, – сказал Лефевр.
Это имя вызвало в мозгу Альвареса образ мертвого парня. Зарезанного и лежащего на полу грязного уличного сортира.
– А в чем дело?
– Он ведь работал с вами, верно?
– Давайте договоримся: я здесь не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы, хорошо?
Лефевр кивнул.
– Как хотите. Я сообщаю вам то, что знаю, и ничего не прошу взамен. Но я надеюсь, что, когда я закончу, вы отнесетесь ко мне благосклоннее.
Подошла официантка и принесла их заказ. Альварес отхлебнул кофе.
– Продолжайте.
– На другой день после убийства Кеннарда по его карточке попытался получить деньги бомж, известный моим людям. Его задержали и допросили. При нем оказался и сотовый телефон вашего коллеги. После подробного допроса этот бомж сказал, что подобрал эти вещи в мусорном баке, увидев, как некто выбросил их туда. Я поверил ему. За ним не числилось случаев насилия, при нем не было ножа, а на его одежде, которую он никогда не только не стирал, но и не снимал, не было следов крови.
По словам этого бомжа, человек, выбросивший карточку и телефон, был одет в пальто и говорил с английским акцентом, – продолжал Лефевр. – Как вы легко можете понять, мне это показалось не очень похожим на типичный грабеж. Гораздо больше это было похоже на умышленное убийство. В рамках расследования были проверены последние телефонные разговоры Кеннарда. Он говорил с друзьями, членами семьи, коллегами – ничего подозрительного, кроме одного французского номера, с которого ему два раза звонили уже после его смерти.
Альварес изо всех сил старался не выказать своей заинтересованности.
– Телефон с этим номером находился в марсельской квартире, где мы обнаружили сложную коммуникационную аппаратуру. Мои марсельские коллеги нашли эту квартиру брошенной. Найденные в ней отпечатки пальцев совпали с теми, что были найдены в парижской квартире, где пытались задержать убийцу Озолса и откуда он скрылся вместе с американкой.
Альварес был поражен. Свой кофе он поставил на стол.
– Как видите, между вашим коллегой, американкой и убийцей Озолса существует какая-то связь. Я не знаю, что это за связь, и иду на большой риск, передавая вам все эти сведения. Насколько я знаю, вы тоже причастны к этому делу.
– Уверяю вас, это совершенно не так.
Лефевр кивнул так, словно его не нужно было убеждать.
– Я – офицер полиции. И моя работа – разыскивать преступников и передавать их в руки правосудия. Но я знаю, как работают разведки. Я знаю, что есть вещи, о которых мне никогда не скажут, которые мне знать не положено. Но что я могу сделать, не располагая всеми фактами?
Лефевр поднял с пола коричневый кожаный портфель и достал из него папку.
– Что это? – спросил Альварес, глядя на нее.
– Это для вас, – сказал Лефевр, передавая папку Альваресу. – Здесь все, что нам удалось пока узнать, все свидетельства.
Альварес взял папку и задал простой вопрос:
– Почему?
– Я уже сказал: потому, что вы можете сделать больше, чем я. Лучше пусть кто-то один из нас добьется успеха, чем мы оба потерпим поражение. Для меня правосудие важнее успеха. Погибли люди. Они заслуживают отмщения. Поэтому я полагаюсь на вас. Взамен я прошу лишь одного: когда вы добьетесь успеха, неофициально рассказать мне о нем.
Это был очень скромный запрос.
– Расскажу, – сказал Альварес. И он намеревался сдержать свое слово.
Лефевр указал на папку:
– Там есть отпечатки пальцев американки. Я предлагаю вам начать с выяснения, кто она такая.
– Не знаю, как и отблагодарить вас.
– Не стоит благодарности, – улыбнулся Лефевр.
Никосия, КипрЧетверг
23:49 СЕТ
Ребекка сидела на краю кровати, перебирая каналы спутникового телевидения отеля. Это была забавная смесь англо– и грекоязычных каналов с каналами местного кипрского телевидения. Виктор укладывал свой рюкзак. Любопытство побудило ее спросить, что за оборудование он добывал. К ее удивлению, он ответил. Во-первых, это был внешний жесткий диск большой емкости для копирования содержимого жестких дисков компьютеров компании. Во-вторых, это были радиопередатчик и радиоприемник для прослушивания телефонных разговоров на случай, если они не найдут на записях того, что им нужно. Назначение отверток, плоскогубцев, гаечных ключей, карандашей и бумаги ей не нужно было объяснять. Набор отмычек, стеклорез и присоска были уложены в отдельную сумочку, которая тоже была помещена в рюкзак.
– Думаете, все это понадобится? – спросила Ребекка.
Виктор покачал головой.
– Лучше я возьму то, что может не понадобиться, чем окажусь без чего-то нужного.
Когда все было как следует уложено, он взял комплект одежды, пошел в ванную и прикрыл за собой дверь. Дверь осталась закрытой не полностью, и через щель Ребекка могла видеть в зеркале, как он переодевается. Она мельком увидела его обнаженные руки, худые, но с твердыми выпуклыми мышцами. Она продолжала наблюдать, надеясь украдкой разглядеть остальные части его тела, и вздрогнула от увиденного.
Его торс был испещрен шрамами. В середине грудной клетки выделялся круглый синяк размером с кулак, были два шрама, похожие на следы пулевых ранений, и шрамы, которые она сочла следами ножевых ранений. Были и другие, разглядеть которые она не успела.
Пораженная и напуганная, она отвернулась.
– Ну что, красиво?
Ребекка подняла взгляд и увидела, что Виктор смотрит на нее в зеркало. Ее лицо вспыхнуло, и она отвела глаза. Прежде чем она набралась смелости ответить, Виктор захлопнул дверь. Она слышала, как щелкнул засов.
Через несколько минут он вышел, взял с прикроватного столика складной нож и сунул его в карман. Нож он купил в городе. Пытаться добыть пистолет не стоило, это привлекло бы слишком много внимания, объяснил он.
– Я думаю, что растворимый кофе вы не любите не меньше, чем я, поэтому я приготовила нам чай, – сказала Ребекка.
Виктор взял у нее кружку и сделал глоток. Видимо, ему понравилось, потому что следом он сделал второй, более долгий глоток.
– Я думаю, мне нужно пойти с вами, – сказала Ребекка.
Виктор не смотрел на нее.
– Я работаю один, – сказал он.
– Вряд ли это имеет значение, я…
– Кроме того, – прервал ее Виктор, – остаться здесь вам безопаснее.
Ребекка вздохнула. Спорить с ним было бесполезно. Он был как ребенок. Упрямый и ограниченный, слишком привыкший делать все по-своему, чтобы допустить, что кто-то другой может помочь ему.
– Запомните, – сказал он. – До утра не выходите из комнаты. Если к восходу солнца я не вернусь, значит, со мной что-то случилось, и я уже никогда не вернусь. Сразу же покиньте остров и исчезните. Уезжайте морем, а не на самолете…
– Я знаю, знаю. Мы уже обсуждали это.
– Но я буду повторять все это, пока не удостоверюсь, что вы все поняли.
– Было бы очень хорошо, если бы вы хоть немного доверились мне.
Какое-то мгновение он смотрел на нее.
– Я именно это и делаю.
Ребекка пыталась пробиться сквозь стену, которой он окружил себя, даже если для этого потребуется вывести его из терпения. Она хотела отколоть еще хоть маленький кусочек от этой стены, но вместо этого неожиданно для себя самой спросила:
– А почему вы занимаетесь этим?
Он безучастно посмотрел на нее.
– Что?
– Я спрашиваю, почему вы занимаетесь тем, чем занимаетесь?
Ребекка изучала его лицо, а он мучился над ее вопросом. Она ожидала какого-то резкого ответа, пренебрежительной усмешки, даже прямого отказа отвечать. Но нет, Виктор выглядел смущенным, даже огорченным, и Ребекка пожалела о своем вопросе.
– Ладно, – сказал она, пытаясь смягчить ситуацию. – Можете не отвечать.
– Это единственное дело, которое я когда-либо умел делать хорошо.
Ребекка видела, что это не оправдание и даже не признание, а исповедь, Виктор отвернулся и взял рюкзак с кровати. Она следила за ним, впервые начиная видеть в нем не убийцу, а человека.
– Как же вы умудряетесь спать по ночам?
– Сначала я закрываю глаза, – ответил он с каменным лицом. – Дальше все происходит естественным образом.
Ее щеки вспыхнули.
– Я думала, вы не умеете шутить.
– Я учусь.
На его лице она заметила самоуверенную полуулыбку. Он был доволен собой, но в его словах она видела стремление уйти от ответа.
– Назовите мне ваше имя.
– Что?
– Я знаю вас почти неделю, но до сих пор не знаю, как вас называть.
Ребекка и раньше хотела спросить его об имени, но ей не хватало смелости. А теперь она увидела, что смелости и не нужно. Она увидела его слабое место – боязнь того, что, заставив его говорить о себе, она подойдет к нему слишком близко.
Она смотрела, как он роется в своем рюкзаке, словно проверяя что-то.
