Ларс Кеплер - Гипнотизер
— Так.
— Он интересен для моего исследования, хотя я все еще не понял до конца, что с ним произошло. Когда я погружаю его в глубокий гипноз, он всегда попадает в одну и ту же комнату, вспоминает одно и то же: его заставляют мучить знакомых, мальчишек, с которыми он когда-то играл, — а потом что-то происходит.
— Под гипнозом?
— Да. Он отказывается идти дальше.
Майя что-то записала, полистала блокнот и подняла глаза.
Я решил не рассказывать о Лидии — как она соскользнула со стула под гипнозом. Вместо этого я начал излагать свои мысли о том, что свободная воля в гипнозе ограничена только неспособностью человека лгать самому себе.
Время шло, стало вечереть. Коридор за дверью моего кабинета был тихим и пустынным.
Майя сложила вещи в портфель, затянула шаль на шее и встала.
— Время пролетело незаметно, — извиняющимся тоном сказала она.
— Спасибо за беседу, — ответил я и протянул ей руку.
Майя поколебалась, но потом спросила:
— Можно вечером пригласить вас на стаканчик?
Я поразмыслил. Симоне с подружками отправится в Народную оперу на «Тоску» и вернется домой поздно. Беньямин спал у деда, а сам я собирался весь вечер работать.
— Не исключено, — ответил я с ощущением, будто делаю что-то противозаконное.
— Я знаю одно местечко на Рослагсгатан, — сказала Майя. — Называется «Петерсон — Бергер», там очень просто, но ужасно приятно.
Я просто ответил: «Идет», взял куртку, погасил в кабинете свет, вышел и запер дверь.
Мы прокатились на велосипедах мимо Хагаперкена, вдоль Бруннсвикена и спустились к Норртуллу. Улицы были почти пустыми. Времени — не больше половины восьмого. Весна дрожала в деревьях, в светлых голосах птиц.
Мы поставили велосипеды напротив маленького парка у старой таверны «Клаэс по Хёрнет». Войдя в ресторан и встретив приветливый взгляд хозяйки, я заколебался. Следует ли мне быть здесь? Что отвечать, если Симоне позвонит и спросит, чем я занимаюсь? Неприятное чувство нахлынуло и прошло. Майя — коллега, мы хотим продолжить наш разговор. Все равно Симоне сегодня вечером нет дома. Наверное, сейчас она с подругами как раз пьет вино в Народной опере.
У Майи был мечтательный вид. Я не понимал, что она вообще делает здесь со мной. Ослепительно красивая, юная, открытая. Я как минимум лет на пятнадцать старше ее и женат.
— Обожаю их куриный шашлык с кумином, — сказала она и пошла вперед, к столу в дальней части зала.
Мы сели, и к нам тут же подошла женщина с кувшином воды. Майя подперла щеки руками, посмотрела на стакан и тихо сказала:
— Если нам надоест, можно поехать ко мне домой.
— Майя, вы что, кокетничаете со мной?
Она засмеялась, и ямочки на щеках стали глубже.
— Мой папа всегда говорил, что я такой уродилась. Невыносимая, говорил, кокетка.
Я понял, что ничего не знаю о ней — о ней, явно глубоко изучившей все, что я делал.
— Ваш отец тоже был врачом? — спросил я.
Она кивнула:
— Профессор Ян Э. Свартлинг.
— Нейрохирург? — впечатлялся я.
— Или как там называется, когда кто-то копается в чужих мозгах, — горько ответила Майя.
В первый раз улыбка исчезла с ее лица.
Принесли заказанное. Ситуация все больше раздражала меня, я пил слишком быстро и заказал еще вина. Меня словно нервировали, лишали уверенности в себе взгляды официантов, их явная убежденность в том, что мы — парочка. Я опьянел, не глядя подписал счет, сгреб чек и промахнулся мимо корзины для бумаг в гардеробе. На улице, в теплом вечернем воздухе, я вознамерился ехать домой. Но Майя махнула на какую-то дверь и спросила, не хочу ли я подняться, посмотреть, как она живет, и выпить чашку чая.
— Майя, — сказал я, — вы невыносимы, ваш папа был совершенно прав.
Она фыркнула и взяла меня под руку.
В лифте мы стояли очень близко друг к другу. Я не мог оторвать глаз от ее полных улыбающихся губ, жемчужно-белых зубов, высокого лба и блестящих черных волос.
Она заметила это и осторожно погладила меня по щеке; я наклонился, собираясь поцеловать ее, но тут лифт дернулся и остановился.
— Пошли, — прошептала Майя и открыла дверь.
Квартира у нее была маленькая, но очень уютная.
Стены покрашены приятной голубой краской, на единственном окне белые льняные шторы. Кухонный уголок новенький, с белой клинкерной плиткой на полу и небольшой современной газовой плитой. Майя прошла на кухню, и я услышал, как она открывает бутылку вина.
— Я думал, мы будем пить чай, — заметил я, когда она вошла с бутылкой и двумя бокалами в руках.
— Вино полезнее для сердца.
— Тогда ладно. — Я взял у нее бокал, и вино выплеснулось мне на руку.
Майя вытерла мне руку кухонным полотенцем, села на узкую кровать и откинулась назад.
— Приятная квартира, — сказал я.
— Так странно, что ты здесь, — улыбнулась она. — Я так долго восхищалась тобой…
Она неожиданно встала и рассмеялась:
— Нужно тебя сфотографировать! Великолепный господин доктор у меня в гостях!
Майя принесла фотоаппарат, у нее стал сосредоточенный вид.
— Сделай серьезное лицо, — велела она и посмотрела на меня в видоискатель.
Хихикая, она стала фотографировать меня, велела позировать, шутила, твердила, какой я темпераментный, требовала вытянуть губы трубочкой.
— Невероятно сексуально, — беспечно смеялась она.
— Произведет фурор в «Вог»?
— Если только они не выберут меня, — сказала Майя и вручила мне фотоаппарат.
Я встал, чувствуя, что шатаюсь, и посмотрел в видоискатель. Майя раскинулась на кровати.
— Ты победила, — сказал я и нажал кнопку.
— Мой братец всегда звал меня пышкой. Как по-твоему, я толстая?
— Ты невероятно красивая, — прошептал я и увидел, что она уже сидит и стаскивает джемпер через голову. На полной груди обнаружился светло-зеленый шелковый бюстгальтер.
— А теперь сфотографируй меня, — прошептала Майя и расстегнула лифчик.
Она сильно покраснела и улыбнулась. Я навел резкость, посмотрел в темные блестящие глаза, на улыбающийся рот, большую молодую грудь со светло-розовыми сосками.
Я фотографировал Майю, а она позировала и махала мне рукой, веля подойти поближе.
— Сделаю фотографию с близкого расстояния, — пробормотал я и встал на колени, чувствуя, как внутри все гудит от вожделения.
Майя руками приподняла тяжелую грудь. Фотоаппарат сверкнул вспышкой. Майя прошептала, чтобы я подошел ближе. У меня была сильная эрекция, я ощущал тянущую боль. Опустил фотоаппарат, подался вперед и взял сосок в рот; Майя прижала грудь к моему лицу, и я стал лизать и сосать твердый сосок.
— Боже, — прошептала она, — боже, как прекрасно.
От ее горячей кожи веяло жаром. Майя стащила с себя джинсы, пинком отшвырнула их в сторону. Я встал на ноги с мыслью, что не должен спать с ней, нельзя, однако взял фотоаппарат и снова сфотографировал ее. На Майе остались только тонкие светло-зеленые трусики.
— Ну иди же, — прошептала она.
Я снова посмотрел на нее в видоискатель: она широко улыбнулась и раздвинула ноги, глядя на меня. Темные лобковые волосы вылезли за зеленую ткань трусов.
— Давай, — сказала она.
Я ответил:
— Не могу.
— А я думаю, можешь, — улыбнулась она.
— Майя, ты опасна, как же ты опасна, — сказал я и положил фотоаппарат рядом с собой.
— Я знаю, что я вредина.
— Пойми ты, я женатый человек.
— По-твоему, я некрасивая?
— Ты поразительно красивая.
— Красивее, чем твоя жена?
— Перестань.
— Но ты же хочешь меня? — прошептала она, хихикнула и снова посерьезнела.
Я кивнул, попятился и увидел, что Майя довольно улыбается.
— Но мне можно продолжить интервью?
— Разумеется, — сказал я, отступая к двери.
Она послала мне воздушный поцелуй, я ответил на него, вышел из квартиры, выбежал на улицу и сел на велосипед.
Ночью мне снился барельеф, изображавший трех нимф. Я проснулся от того, что что-то громко сказал — так громко, что услышал эхо собственного голоса в тихой темной спальне. Симоне вернулась домой, когда я уже спал; она пошевелилась рядом со мной во сне. Я весь вспотел, алкоголь все еще гнал кровь по жилам. Мимо окон, мигая, прогрохотала мусорка. В доме стояла тишина. Я выпил таблетку и попытался ни о чем не думать, но помнил, что произошло накануне вечером. Я снимал почти голую Майю Свартлинг. Я фотографировал ее грудь, ноги, ее травянисто-зеленые трусы. Но мы не переспали друг с другом, повторял я себе. Я об этом не думал, не хотел этого; я зашел далеко, но не изменил Симоне. Теперь я проснулся окончательно. Ледяное бодрствование. Что же со мной было? Боже мой, как я мог поддаться на уговоры и фотографировать голую Майю? Она была такой красивой, соблазнительной. И льстила мне. Неужели этого оказалось достаточно? Я с изумлением подумал, что обнаружил свое собственное слабое место: я тщеславен. Ничто во мне не говорило, что я влюблен в Майю. Мне было хорошо с ней из-за одного только тщеславия.
