Ларс Кеплер - Гипнотизер
— Очень мило с ее стороны.
— Она покупает мое молчание, — с таинственным видом пояснила Эва и встала за стулом, на котором накануне сидела Майя.
— Эва, не хотите рассказать, зачем вы пришли сюда?
— Уж не для того, чтобы хер тебе сосать, чтоб ты знал.
— Вам не обязательно посещать группу гипноза, — спокойно сказал я.
Она опустила глаза и промямлила:
— Я так и знала, что вы меня ненавидите.
— Нет, Эва, я просто говорю, что вам не обязательно ходить в эту группу. Некоторые люди не желают, чтобы их гипнотизировали, некоторые плохо поддаются гипнозу, хотя на самом деле хотят погрузиться в транс, некоторые…
— Вы меня ненавидите, — перебила она.
— Я только говорю, что не могу принять вас в группу, потому что вы не хотите, чтобы вас гипнотизировали.
— Я не хотела вас обидеть, — сказала Эва. — Но у тебя не выйдет сунуть хер мне в рот.
— Прекратите.
— Извините, — прошептала Эва и вынула что-то из сумочки. — Вот. Это вам от меня.
Я взял то, что она протягивала. Фотография. Фотография Беньямина, когда его крестили.
— Хорошенький, правда? — гордо сказала Эва.
Я почувствовал, как заколотилось сердце — быстро и тяжело.
— Где вы взяли эту фотографию? — спросил я.
— Это моя маленькая тайна.
— Отвечайте, Эва, как она у вас…
Она задиристо оборвала меня:
— На других насрешь — жизнь неплохо проживешь.
Я опять посмотрел на карточку. Взята из фотоальбома Беньямина — я ее прекрасно узнал. На обороте даже остались следы клея, которым мы ее приклеили. Сделав над собой усилие, я заговорил спокойно, хотя пульс грохотал в висках:
— Рассказывайте, как у вас оказалась фотография.
Эва села на диван, деловито расстегнула блузку и продемонстрировала мне грудь.
— Сунь сюда хер, — предложила она. — Тебе понравится.
— Вы были у меня дома.
— Вы были у меня дома, — упрямо ответила она. — Вы заставили меня открыть дверь…
— Эва, я сделал попытку загипнотизировать вас, это не то же самое, что влезть в дом.
— Я не влезала в дом, — бросила она.
— Вы разбили окно…
— Камень разбил окно.
Я начал уставать, почувствовал, что теряю терпение и уже готов сорваться на больного, почти невменяемого человека.
— Зачем вы взяли у меня фотографию?
— Это вы взяли! Вы, вы, вы! Какого черта вы говорите, что я у вас что-то украла? Каково мне, по-вашему?
Эва закрыла лицо руками и сказала, что ненавидит меня, ненавидит, она повторила это раз сто, прежде чем успокоилась.
— Поймите, я рассердилась на вас, — сказала она сосредоточенно. — Вы говорите, что я у вас что-то украла, а я подарила вам прелестную фотографию.
— Так.
Она широко улыбнулась и облизнула губы.
— Вы от меня кое-что получили, — продолжила она. — Теперь я хочу от вас кое-чего.
— Чего же? — спросил я спокойно.
— Не пытайтесь, — сказала она.
— Скажите…
— Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали, — объявила Эва.
— Зачем вы подложили розгу к моей двери?
Она уставилась на меня пустым взглядом.
— Что такое «розга»?
— Розгами наказывают детей, — твердо сказал я.
— Я ничего не подкладывала вам под дверь.
— Вы положили старую…
— Не врите! — закричала она.
Она встала и подошла к двери.
— Эва, если вы не поймете, где проходит граница, я обращусь в полицию. Оставьте меня и мою семью в покое.
— И мою семью, — сказала она.
— Вы меня слышали?
— Фашистская свинья! — выкрикнула Эва и вышла из кабинета.
Мои пациенты полукругом сидели предо мной. В этот раз загипнотизировать их оказалось легко. Мы все вместе медленно погружались в булькающую воду. Я продолжал работать с Шарлотте. Ее лицо было печально-расслабленным, глубокие круги под глазами, на подбородке небольшие складочки.
— Простите, — прошептала Шарлотте.
— С кем вы разговариваете? — спросил я.
На миг все ее лицо сжалось.
— Простите, — повторила она.
Я подождал. Было ясно, что Шарлотте пребывает в глубоком гипнозе. Она дышала тяжело, но тихо.
— Шарлотте, вы знаете, что с нами вы под защитой, — сказал я. — Ничто не может вам навредить, вы хорошо себя чувствуете и ощущаете приятное расслабление.
Она печально кивнула, и я понял, что она слышит меня, следует моим словам, не отличая больше реальности гипноза от действительности. В состоянии гипнотического транса она словно смотрела фильм, в котором сама играла. Шарлотте была и публикой, и актрисой, но не по отдельности, а одновременно.
— Не сердитесь, — прошептала она. — Простите, пожалуйста, простите. Я буду стараться, честное слово, буду стараться.
Я слышал вокруг себя глубокое дыхание своих пациентов и понимал, что мы в «вороньем замке», что мы добрались до страшной комнаты Шарлотте. Я хотел, чтобы она остановилась, чтобы обрела силу посмотреть вверх и что-нибудь увидела, в первый раз взглянула на то, что ее так пугает. Я хотел помочь ей, но в этот раз не собирался торопить события, чтобы не повторять ошибок прошлой недели.
— У дедушки в спортзале холодно, — вдруг сказала Шарлотте.
— Вы что-нибудь видите?
— Длинные доски пола, ведро, провод, — почти беззвучно проговорила она.
— Сделайте шаг назад, — сказал я.
Она покачала головой.
— Шарлотте, сейчас вы сделаете шаг назад и положите пальцы на ручку двери.
Я увидел, как у нее задрожали веки и из-под ресниц выкатилось несколько слезинок. Обнаженные, без украшений руки она всегда складывала на животе, как старушка.
— Вы беретесь за дверную ручку и знаете, что можете покинуть комнату, как только захотите, — сказал я.
— Можно?
— Поворачиваете ручку вниз и выходите.
— Это же лучше всего — если я смогу выйти…
Шарлотте замолчала, подняла подбородок и медленно повернула голову, по-детски приоткрыв рот.
— Я еще немного останусь, — тихо сказала она.
— Вы одна в комнате?
Она покачала головой и пробормотала:
— Я его слышу, но не вижу.
Она наморщила лоб, словно пытаясь расслышать неясные звуки, и вдруг сказала:
— Здесь какое-то животное.
— Что за животное?
— У папы есть большая собака…
— Папа здесь?
— Да, здесь, стоит в углу, возле шведской стенки, ему грустно, я вижу его глаза. Он говорит, что я его огорчила. Папе грустно.
— А собака?
— Собака вертится под ногами, нюхает. Она приближается, отступает. Теперь стоит рядом с отцом и сопит. Папа говорит, что собака будет следить за мной… Я не хочу, пусть она не смотрит на меня, она не…
Шарлотте тяжело перевела дух. Ей не стоило спешить — был риск, что тогда она резко выйдет из гипноза.
Страшная тень легла на ее лицо, и я подумал, что лучше вывести ее из транса, вернуть на поверхность черной воды. Мы нашли собаку, Шарлотте стоит и смотрит на нее. Это огромный успех. Пора выяснить, кто на самом деле был этой собакой.
Когда мы поднимались сквозь толщу воды, я увидел, как Марек разлепил губы и оскалился на Шарлотте. Лидия протянула руку сквозь темно-зеленое облако фукуса и морской травы, она словно пыталась погладить Пьера по щеке; Сибель и Юсси, пуская пузыри, поднимались вверх; мы встретили Эву, которая покачивалась прямо под поверхностью воды.
Мы почти проснулись. Граница реальности под влиянием гипноза всегда размывалась. Это же касалось обратного — возвращения на территорию сознания.
— Теперь сделаем перерыв, — сказал я и повернулся к Шарлотте. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Спасибо. — Она опустила глаза.
Марек поднялся, попросил у Сибель сигарету и вышел вместе с ней. Пьер остался сидеть рядом с Юсси. Он посмотрел в пол, потом быстро вытер глаза, словно плакал. Лидия медленно встала, медленно вытянула руки над головой и зевнула. Я подумал: надо сказать Шарлотте несколько слов, как я рад, что она решила еще немного задержаться в «вороньем замке», но Шарлотте уже не было в комнате.
Я достал блокнот, чтобы быстро записать кое-что, но меня прервала Лидия. Тихо звякнули украшения, и я почувствовал запах мускусных духов, когда она подошла ко мне и спросила:
— А моя очередь нескоро?
— В следующий раз, — ответил я, подняв глаза от записей.
— А почему не сегодня?
Я положил ручку и посмотрел Лидии в глаза.
— Потому что я собирался продолжить с Шарлотте, а потом поработать с Эвой.
— Кажется, Шарлотте говорила, что ей нужно домой.
Я улыбнулся Лидии:
— Там будет видно.
— А если она не вернется? — заупрямилась Лидия.
— Хорошо, Лидия, договорились.
Она еще немного постояла, глядя на меня, когда я снова взял ручку и начал писать.
— Сомневаюсь, что Эву можно погрузить в особенно глубокий гипноз, — неожиданно сказала она.
