Юхан Теорин - Мертвая зыбь
— Я вас оставлю на некоторое время.
С этими словами она вышла и закрыла за собой дверь. Казалось, после ее ухода в гостиной стало еще тише.
Йерлоф постоял несколько секунд и потом подошел к одному из стульев, стоявших у стены. Стул был в нескольких метрах от Мартина, но Йерлоф понимал, что ему будет тяжело подтащить его поближе, поэтому просто сел.
— Ну так, — произнес он, — теперь мы можем немного поговорить.
Мартин смотрел на него не отрываясь.
Йерлоф обратил внимание, что в гостиной ничто не напоминало о морском прошлом хозяина — в отличие от увешанной фотографиями судов прихожей или комнаты самого Йерлофа в Марнесском приюте. Никаких судовых фотографий, никаких морских картин, компасов и тому подобного.
— Ты по морю не скучаешь, Мартин? — спросил Йерлоф. — Я вот скучаю, даже в такой холодный ветреный день, когда лучше сидеть дома. Вот, я свой портфель сохранил. — Он поднял его. — В капитанские времена я в нем судовые документы хранил, да он и сейчас почти как новый. Я тебе одну вещь хотел показать… — Йерлоф раскрыл портфель и достал юбилейную книгу судовой компании Мальма. — Ты, наверное, сразу ее узнал… Я в эту книгу часто заглядывал и прочитал много интересного про твои суда и плаванья, Мартин. Но вот эта фотография, по-моему, особенная. — Йерлоф открыл книгу и нашел страницу со снимком в Рамнебю. — Вот здесь, — сказал он. — Кажется, это конец пятидесятых, как раз перед тем, как ты свой первый океанский корабль купил.
Он посмотрел на Мартина Мальма и понял, что сумел пробудить в старом моряке интерес. Мальм глядел, на фотографию, и Йерлоф заметил, что его правая рука шевельнулась, как будто бы он пытался поднять ее и на что-то показать.
— Узнаешь себя? — спросил Йерлоф. — Конечно, узнаешь. А шхуну? Ведь это вроде «Амелия»? Мы обычно рядом швартовались в Боргхольме — твоя «Амелия» и мой «Морской рыцарь».
Мартин Мальм посмотрел на фотографию, но ничего не сказал, он тяжело дышал, так, будто ему не хватало воздуха.
— А место ты помнишь, где вас фотографировали? Я-то сам чаще возил машинное масло в Оскархамн, когда ходил в Смоланд, а это вроде как южнее, верно?
Мартин ничего не ответил, он продолжал, не отрывая взгляда, смотреть на фотографию, которую показывал ему Йерлоф. Стоящие на причале у лесопилки люди смотрели со снимка на Мальма, и Йерлоф заметил, что голова Мартина опять задергалась.
— Это ведь лесопилка в Рамнебю, правильно? Под этой фотографией подписи нет, но мне Эрнст Адольфссон сказал — он место узнал. Когда эта фотография была сделана, мы все жили одной жизнью. У каждого из нас была своя шхуна, и мы плавали, чтобы более или менее сводить концы с концами…
Йерлоф опять указал на фотографию:
— А вот здесь сам владелец лесопилки Август Кант, брат Веры Кант из Стэнвика. Ну, Августа ты же вроде хорошо знаешь, верно? У вас же там какие-то общие дела имелись?
Мартин попробовал подняться из кресла-каталки, чтобы подойти ближе к Йерлофу. По крайней мере, ему так показалось, потому что плечи Мартина приподнялись, он чаще задышал, и на подставках кресла шевельнулись его ноги. Он продолжал смотреть на снимок, потом открыл рот.
— Фрр-шов, — произнес он неразборчиво.
— Извини, не расслышал. Что ты сказал, Мартин?
— Фрр-шов, — повторил Мальм.
Йерлоф озадаченно посмотрел на Мартина и закрыл книгу. Что же такое сказал Мартин? Было вроде похоже на «фритюр», может быть, «дядьев».
А может быть, это было имя?.. Риттьоф?
Или, может быть, Фритьоф?
Пуэрто-Лимон, июль 1963 годаНильс нетерпеливо ждал уже более получаса. Он стоял, повернувшись спиной к пляжу, в темноте под пальмами. Вокруг зудели комары. Он отмахивался от них и думал об Эланде. О том, как было здорово бродить по пустоши свободным и беспечным. Нильс все время прислушивался, но с берега не доносилось ни звука.
Наконец он услышал шуршание приближающихся шагов по песку.
— Понадобилось время, но сейчас он спит, — сказал Фритьоф.
— Хорошо.
Нильс пошел следом за Фритьофом обратно на пляж. Возле мерцающего костерка, как мешок с углем, валялся Пьянь. Голова лежала на песке, в руке — бутылка.
— Ну давай, приступай, — приказал Фритьоф.
— Кто, я?
— Именно ты. — Фритьоф пристально посмотрел на Нильса. — Я свою работу сделал: держал в чувствах этого алкаша всю дорогу. Тебе придется заканчивать.
Нильс посмотрел на Пьянь, но не сдвинулся с места.
— Он никто и ничто, Нильс, — сказал Фритьоф. — Он нужен только нам.
Нильс по-прежнему стоял не шевелясь.
— Ты что думаешь, из-за него в ад попадешь? — спросил Фритьоф.
Нильс покачал головой.
— Ничего подобного, — продолжал Фритьоф. — Ты сможешь поехать домой.
— Я уже попал, — сказал Нильс.
— Куда?
— В ад. Ад здесь, — проговорил Нильс.
— Понял, — усмехнулся Фритьоф. — Так пора тебе из него выбираться.
Нильс устало кивнул, наклонился и приподнял Пьянь. Тот что-то бормотал, но не сопротивлялся. Нильс потащил его по песку подальше от костра, поближе к черноте моря.
— Акул поберегись, — предупредил Фритьоф у него за спиной.
Вода была теплая, волны длинные, широкие, но слабые. Нильс спиной зашел прямо в Карибское море и потащил с собой Пьянь.
Неожиданно тот зашевелился. Пьянь закашлялся потому, что пена залила ему лицо. Он начал сопротивляться. Нильс стиснул зубы, продолжая пятиться дальше. Он прошел еще метра два, пока вода не дошла ему до пояса, и потом толкнул Пьянь вниз. Он держал Пьянь под водой и, закрыв глаза, считал: раз, два, три… Пьянь барахтался изо всех сил, пытался высунуть голову из воды. Но Нильс удерживал его под водой, думая об Эланде и продолжая считать: «Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят».
Ему казалось, что прошел по меньшей мере час, прежде чем тело Пьяни перестало трепыхаться в воде. Но Нильс все еще находился настороже и по-прежнему удерживал его. Он хотел быть уверенным, что вся жизнь до последней капли оставила Пьянь. Нильс надеялся, что если прождет так достаточно долго, то внутри тела ничего не останется, и тогда, может быть, Пьянь не будет приходить к Нильсу по ночам, как полицейский Хенрикссон.
— Ну что, готово? — крикнул ему Фритьоф с пляжа.
— Да.
— Молодец, Нильс.
Фритьоф зашел в воду, наклонился над Пьянью, приподнял его руку, потом отпустил — рука безжизненно упала.
— Хорошая работа.
Нильс молчал, он неподвижно стоял на месте. Его окатывали волны. Фритьоф потащил тело Пьяни к берегу. И тут Нильс неожиданно вспомнил своего младшего брата Акселя.
«Это был несчастный случай, Аксель, я не хотел».
Нильс чувствовал смерть. Ему необходимо было убить мертвецов, чтобы вернуться обратно. Собственно, Пьянь был тоже уже покойником.
Фритьоф выбрался на пляж, вытер лоб рукавом и перевел дух.
— Хорошо, дело сделано, — сказал он и повернулся к Нильсу. — Ну а теперь давай рассказывай.
— Рассказывать что?
Нильс неторопливо брел по воде и остановился перед Фритьофом.
— Про клад, который ты спрятал. Где он, Нильс?
Тело Пьяни лежало между ними на песке. Нильс чувствовал превосходство Фритьофа. Он зависел от него, но тем не менее не собирался сдаваться.
— Так как же тебя все-таки зовут, Фритьоф Андерссон, по-настоящему?
Тот ничего не ответил.
— Если ты привезешь меня домой, — сказал наконец Нильс, — тогда я достану клад.
— Понадобится еще время, — произнес Фритьоф, отмахиваясь от комаров. — Я все организую, но нужно время. Все по порядку: сначала тело должны привезти на Эланд… чтобы похоронили и все о тебе забыли, и вот только потом ты приедешь домой. Понимаешь?
Нильс кивнул. Фритьоф носком ботинка толкнул лежащее между ними тело Пьяни.
— Нам теперь надо затащить его опять в воду, покорежить ему чуток физиономию и притопить на дне, чтобы его рыбки с крабиками погрызли. Потом ни один черт разницы между вами не заметит.
Фритьоф указал на маленький мешок Пьяни возле костра.
— Не забудь его паспорт взять. Иначе ты в Мексику никаким чудом не попадешь.
— А потом? Ты обратно сюда вернешься?
— Ты остановишься в Мехико-Сити. А я вернусь сюда где-нибудь через неделю, вытащу покойничка, уберу свои следы и поеду в твой Лимон. Буду ходить и спрашивать, где мой шведский кореш Нильс. Лучше всего, конечно, было бы, чтобы кто-нибудь еще тело случайно нашел. Ну а если нет, тогда мне и этим придется заниматься.
Нильс начал раздеваться.
— Пора поменяться одеждой.
Фритьоф внимательно посмотрел на него:
— Что-нибудь еще? Ты ничего не забыл?
Нильс стянул с себя рубашку.
— Ты про что?
Фритьоф молча ткнул в левую руку Нильса, показывая на два его скрюченных пальца. Потом опустился на колени, взял руку Пьяни, отпустил ее на песок, а затем встал и ударил каблуком ботинка по среднему и безымянному пальцам. Сначала один раз, потом еще, до тех пор пока не послышался отчетливый хруст.
