Дуглас Кеннеди - Крупным планом
Я пожал плечами. Решил, что это самый безопасный ответ.
— Не пойми меня неправильно, — продолжала она. — Меня очень тронула твоя реакция. Только… она меня удивила, вот и все. Одинокий мужчина без детей… трудно ждать от него понимания всей глубины родительских чувств к ребенку. — Она помолчала, глядя мне прямо в глаза. — Ты хочешь детей?
Я не отвел глаз:
— Возможно. А ты?
— Тоже возможно.
Она нервно отпила глоток портвейна. Я осушил свой стакан. Мы быстро сменили тему.
Я спал крепко, но вскочил, расслышав маниакальный визг циркулярной пилы «Блэк и Декер» глубоко в своем коматозном мозгу.
— Ты в порядке? — спросила полусонная Анна.
— Просто дурной сон.
— Спи дальше, — сказала она, обхватив меня руками. — К утру все забудешь.
Если бы это было возможно.
Наконец я снова заснул, погрузившись в черную пустоту. Настоящий мертвый сон.
Глава седьмая
Внезапно я почувствовал, как кто-то сильно трясет меня за плечо:
— Гари, Гари…
Я очнулся. Надо мной стояла Анна. Она была одета и выглядела встревоженной. Очень встревоженной.
— Надо немедленно уезжать, — сказала она.
— Что?.. — В мозгах все еще был туман. Я взглянул на часы. Почти полдень. Немудрено, что я плохо соображаю.
— Нам надо немедленно уезжать, — сказала Анна.
— Господи, почему?
— Я тебе покажу, когда ты поднимешься. Но ты должен поскорее встать.
— Я ничего не…
— Гари… — Она практически стащила меня с кровати. — Шевелись!
Я послушался, быстро оделся, побросал грязные вещи в рюкзак. Анна тем временем бегала по дому, все закрывая.
Двигалась она быстро.
— Готов? — спросила она, когда я натянул сапоги.
— Ага. Почему такая спешка?
— Выйди наружу, — велела она.
Я поднял рюкзак и открыл дверь.
— Милостивый боже, — прошептал я, — милостивый боже.
Огонь ревел. Он уже поглотил часть леса. Он был меньше чем в миле от нас, языки пламени лизали верхушки сосен. Небо закрыло густое облако едкого дыма, сквозь которое даже солнца не было видно. Дул сильный ветер, раздувая пламя. Теперь я понял, почему Анна так торопилась поднять меня. Огонь надвигался на нас.
Я рванул к машине, открыл багажник, схватил сумку с камерой.
— Ты рехнулся? — ахнула Анна.
— Только пару снимков, — сказал я, открывая крышку «Роллейфлекса».
— Возьми «Илфорд I Р-4», — посоветовала она, видя, что я роюсь в сумке в поисках пленки. — У нее лучше разрешение.
Я улыбнулся ей:
— Слушаюсь, босс.
— И поторапливайся. У нас несколько минут.
Я навернул телеобъектив и сделал дюжину снимков сосен в огне. В снайперский видоискатель телевика они казались слишком большими именинными свечами. И ярко горели. Внезапно низовой сквозняк превратил огонь во вселенский пожар. Четко послышался зловещий звук ууух, и пламя словно бы сделало скачок, надвигаясь на нас.
— Давай скорее уматывать, — сказала Анна. — Я сяду за руль.
Я бросил ей ключи, и мы запрыгнули в машину. Она повернула ключ в зажигании.
Ничего не произошло.
Она снова повернула ключ. Ни звука.
— Надави на педаль газа, — посоветовал я.
Она несколько раз нажала на педаль, затем снова повернула ключ. Тишина.
Ветер усиливался. Мы уже ощущали запах горящих сосен, на нас накатывали клубы дыма.
— Что, черт возьми, происходит? — спросила Анна, продолжая в отчаянии давить на педаль.
— Прекрати, прекрати, — сказал я. — Зальешь свечи.
— Если она не заведется, мы умрем.
— Поставь вторую скорость, — сказал я. — Теперь поверни ключ и вдави педаль газа в пол.
Она послушалась. Я выскочил из машины, пристроился сзади и начал толкать. Сначала она отказывалась тронуться с места, но когда я исхитрился перепихнуть ее через небольшой бугорок, она начала легко катиться по наклонной дорожке.
— Отпусти педаль, — крикнул я, когда машина ускользнула от меня.
Внезапно послышался хлопок в ожившем моторе.
— Качай, качай, — крикнул я Анне, которая старалась воспользоваться этими признаками жизни. Но через пару секунд снова наступила тишина.
— Черт, черт, черт! — Анна снова повернула ключ в зажигании. Мрачный скрежет. Дым от пожара становился все гуще.
— Воткни снова вторую, — крикнул я, упираясь в машину сзади. — Педаль сцепления в пол.
— Да, — крикнула она. — Двигай.
Я изо всей силы толкнул машину и бежал за ней, так как она покатилась под уклон, оставляя меня позади.
— Сцепление!
Анна отпустила сцепление. Снова послышалось сдавленное механическое рыгание, затем уверенный рев мотора. Я догнал машину и вскочил в нее. Анна воткнула первую скорость, нажала на педаль газа, и мы двинулись вперед по ухабистой дороге. Она довела скорость до тридцати миль в час, но покрытие было таким неровным, что «эм-джи» трясло, как бормашину зубного техника. Анне пришлось сбросить скорость до двадцати миль в час.
— Гребаные британские машины, — пробормотала она, — один стиль, никакого содержания.
— Вообще-то их не для леса создавали, — заметил я.
— Как насчет тумана? — спросила она, когда ветер, снова набрал силу и на дорогу опустилось густое облако ядовитого дыма. Дым проник в окно, покрыв нас сажей. Дыхание перехватило. Мы с трудом закрыли окна, задыхаясь от кашля.
Видимость теперь была минимальной — наверное, не больше десяти футов. Анна наклонилась над рулевым колесом, пытаясь разглядеть хоть что-то впереди. За последнюю четверть часа мы не обменялись ни единым словом. Мы оба знали, что огонь совсем рядом. И если мы не выскочим из этой части леса в ближайшие минуты, он поглотит нас.
Дым был ужасным. Ядовитая вонь заполнила воздух, мешая дышать. Брезентовая крыша машины в нескольких местах была порвана и пропускала эти пары. Анна побелела. Она сжала зубы и изо всех сил старалась держать себя в руках. Разбитая дорога стала еще хуже, изобиловала кочками и рытвинами, но она вела машину с максимально возможной скоростью. Как раз когда туман на секунду рассеялся и мы увидели основную дорогу, послышался хлопок, и пламя сомкнулось за нашей спиной. Я обернулся и увидел, что дорога, по которой мы только что ехали, превратилась в преисподнюю. Пламя бежало вдоль машины, прорываясь сквозь лес с той же скоростью, что и мы.
— О господи! — вскрикнула Анна, когда ствол огромной пылающей сосны сломался пополам и навис над дорогой. Все ветви были в огне. Но как раз в тот момент, когда сосна должна была упасть на дорогу перед нами, в машину с огромной силой ударила струя воды. Она залила лобовое стекло, ослепив нас на мгновение. Но когда вода стекла, мы обнаружили, что выехали на основную дорогу и были спасены от огня местной пожарной бригадой.
Двое пожарных в форме подбежали к нам и вытащили нас из машины.
— Как вы себя чувствуете?
Мои легкие слегка обожгло, но Анна явно надышалась дыма больше, чем я, она судорожно хватала ртом воздух. Один из пожарных сразу же приложил к ее лицу кислородную маску. Я схватил камеру и подбежал к ней.
— Ты как? — спросил я.
Она кивнула, затем сняла маску и сказала:
— Иди работай.
— Слушаюсь.
— И мне нужны цветные, не только черно-белые.
Я наклонился и поцеловал ее:
— Мы отправим тебя в больницу, как только…
Она перебила меня:
— Не поеду ни в какую больницу. Я направлюсь в газету, как только будут готовы снимки…
— Мисс, — сказал пожарный, — наденьте, пожалуйста, маску.
Но она рылась в кармане куртки в поисках мобильного телефона.
— Мисс, вам необходим кислород. Наденьте маску. Сейчас же.
— Сначала позвоню в газету. Гари, работай.
Я принялся снимать двух пожарных, которые никак не могли справиться с прыгающим шлангом.
— Кто, черт побери, этот тип с камерой? — услышал я крик старшего офицера.
— Он фотограф из «Монтанан», — крикнула Анна. — Пусть делает свою работу.
— Маску, леди. Маску.
Я побежал вверх по дороге. Один молодой пожарный, все лицо которого было вымазано сажей, в шоке прислонился к машине. Я успел сделать пять кадров, затем перенес внимание на четверых пожарных, силуэты которых четко выделялись на фоне черных деревьев. В небе показались легкие самолеты, которые сбрасывали на пылающий лес тонны воды, затем возвращались за ней на озеро. С помощью телеобъектива я сделал потрясающий снимок пилота, который высунулся из кабины, чтобы посмотреть, как вода каскадом падает из его понтонов. На его лице было обычное выражение, как будто большой лесной пожар — всего лишь привычная работа.
Стену огня удалось слегка обуздать, и я перешел на «Фуджи-колор». Я сделал, отличный снимок пожилого пожарного, у которого кожа на лице напоминала потрескавшийся цемент, — он смотрел на пожар широко открытыми глазами, а красный отсвет падал на его лицо. Меньше чем за тридцать минут я отщелкал девять пленок. В небе теперь трудились три самолета, четыре мотора усиленно качали воду. Жар вокруг был таким сильным, что я был мокрым от пота. Но я продолжал работать. Экстремальность ситуации, сознание, что от смерти нас с Анной отделяли секунды, глушились острым ощущением опасности, тем, что я наконец-то находился в центре событий. Теперь я понимал, почему фоторепортеры на поле битвы всегда бежали туда, где стреляют. Было что-то неотразимое в том, чтобы находиться на грани смерти. Каким-то образом ты веришь, что поскольку ты смотришь на все через видоискатель — ты огражден от опасности. Камера становится чем-то вроде щита. Когда ты стоишь за ней, с тобой ничего не может случиться. Она дарует тебе избавление от опасности.
