Питер Джеймс - Антихрист
Он послушно допил виски. Стакан выпал у него из рук и исчез. Фергюс услышал звук бьющегося стекла, но тот шел откуда-то очень, очень издалека.
Затем человек с пистолетом сказал:
– Пожалуйста, возьмите из бара другой стакан.
– Мне… дсстатчно. – Язык Фергюса заплетался. Он похлопал по карманам в поисках сигарет. – Курите? Хотите сигарету?
– Курить очень вредно, – сказал Кунц.
Фергюс широко улыбнулся. Это было странно, но он вдруг совершенно успокоился.
– Пить… э… тоже.
– Курить вреднее, поверьте мне, мистер Донлеви. Я специально изучал этот вопрос. Хорошее здоровье – это дар, которым мы не должны разбрасываться. Пожалуйста, выпейте еще виски.
Пошатываясь, Фергюс подошел к бару, взял с полки еще один стакан, затем взял бутылку и, держа ее неверной рукой, налил.
Как только он сделал первый глоток, кто-то будто отпустил тормоз, и вся комната сдвинулась с места. Когда он попытался сделать второй глоток, пол, вращаясь, приблизился и ударил его по лицу.
Через некоторое время – Фергюс не знал, через какое, понял только, что на улице еще темно, – он очнулся. Его рот горел, в голове пульсировала боль. Что-то происходило, какое-то движение. Его или двигали, или тащили, или несли. Затем он снова отключился.
А потом пришла боль.
Его пах взорвался. Стальные пальцы снизу врезались в его тело, вцепились в мозг и потащили его вниз по пищеводу. Бронзовые крючья вонзились ему в желудок, печень, почки. Они вырывали ему из грудной клетки легкие, с бедренных и тазовых костей сдирали мясо…
Его крик не пошел дальше глотки – что-то случилось с его ртом, он будто исчез, испарился, и из-за этого боль была еще сильнее. Его тело стремилось сложиться пополам, но он не мог пошевелиться, что-то лежало на нем или держало его – он не знал что, ему было все равно, он не мог думать ни о чем, кроме боли.
Боль вернулась, и на этот раз она была еще сильнее. Все его тело сжалось, когда боль метнулась одновременно вверх, в живот, и вниз, в бедра. Она ворвалась ему в руки, в голову, затем откатилась назад, обволакивая каждую мышцу, каждую жилу – их сводило судорогой и отпускало, и тогда по его животу будто прокатывалось раскаленное пушечное ядро. Поры кожи выделяли обильный пот. Затем внутри его поднялась волна рвоты и остановилась, запертая в глотке. Фергюс попытался вдохнуть, но не смог. Рвота душила его.
Его вырвало через ноздри. В голове полоснула боль. Он смог вдохнуть немного воздуха, совсем немного, и закашлялся. Легкие просили еще. Он открыл глаза и увидел лицо. Мозг напомнил ему, что оно принадлежит человеку, приходившему ремонтировать телефонную линию.
Кунц улыбнулся. Фергюс Донлеви, привязанный к собственной постели, с тряпкой-кляпом во рту, со спущенными до щиколоток брюками и трусами, представлял собой весьма жалкое зрелище. Прежде чем привязывать Фергюса Донлеви, Кунц обернул его запястья и лодыжки полотенцами, так что следов от веревок у него на коже не останется.
Также не останется следов и от двух зажимов, висящих у него на мошонке и подсоединенных с помощью провода к трансформатору и автомобильному аккумулятору.
Кунц сказал:
– Значит, вы пришли в себя, мистер Донлеви? Есть, мой друг, несколько вещей, которые я хотел бы от вас услышать. Расскажите мне их. Просветите меня. Понимаете, иногда вы бываете в таких местах, откуда не очень хорошо принимаются сигналы. Может быть, начнем с вашего обеда в Скотленд-Ярде? Я даже не знаю, что вы ели. Обед был хорош? А хлеб? Мистер Сароцини как-то сказал мне, что по качеству подаваемого в ресторане хлеба можно легко судить о самом ресторане.
Фергюс поперхнулся, задыхаясь. Фамилия Сароцини пульсировала в его смятенном мозгу. Кунц понимал, что должен действовать очень аккуратно, если хочет максимально продлить получаемое удовольствие и полностью разделить его с Фергюсом Донлеви. Он хотел, очень хотел, чтобы этот умный, образованный человек воспринял от него хоть немного мудрости – не только его мудрости, но, что более важно, великой мудрости мистера Сароцини. Он надеялся, что сегодня ночью он научит Фергюса Донлеви, наряду с прочими вещами, пониманию Тринадцатой Истины, гласящей, что всякая истинная благодарность коренится в наказании.
Он очень хотел, чтобы Фергюс Донлеви почувствовал благодарность по отношению к нему.
Потому что, если Фергюс Донлеви будет благодарен ему, по-настоящему благодарен, его очищение будет гораздо более полным.
Сквозь исчезающую алкогольную дымку и сгущающуюся дымку боли Фергюс увидел окружающую Кунца ауру и содрогнулся. Его душа, подобно сведенному судорогой телу, сжалась от ужаса. Цвет ауры этого человека отличался от цвета ауры всех людей, виденных им за жизнь.
Теперь он точно знал, что сбылся самый худший из его страхов.
47
Под обоями оказался какой-то мусор, или пузырь воздуха, или еще какая-нибудь дрянь. Сьюзан много раз пыталась разгладить поверхность, но только гнала вздутие все дальше. В конце концов ей это надоело. И еще она не могла как следует выровнять стыки. Лучше бы она позвала маляра Гарри, а не изображала из себя всезнайку.
Но дело было в том, что она хотела сделать это сама – и не только для того, чтобы хоть чем-то заняться. Эта комната была особенной, и Сьюзан хотела во всех смыслах приложить к ней руки. Вчера она трудилась допоздна и надеялась сегодня закончить работу до приезда Джона. И у нее бы получилось, если бы не эти чертовы пузыри.
В дверь позвонили. Ее наручные часы показывали одиннадцать двадцать. Это может быть друг Гарри – мастер, который должен был приехать и посмотреть, что можно будет сделать с крышей: наверху, на потолке одной из спален для гостей, образовалось мокрое пятно, и Джон сказал, что это из-за того, что в кровле не хватает нескольких черепиц. Теперь наконец они могут позволить себе ремонт крыши, как им было рекомендовано при покупке дома.
Она открыла дверь и увидела щуплого мужчину, похожего на стареющего хиппи. У него были соломенного цвета волосы, собранные в хвост, узкие плечи и широкая теплая улыбка на небритом худом лице, отражавшаяся в его глазах. Еще до того, как он открыл рот, она заразилась его хорошим настроением и тоже заулыбалась.
– Проспал, – сказал он и виновато пожал плечами. – Вы уж простите.
– Джо? Вы Джо, верно?
– Точно, это я. А вы миссис Картер?
– Да. Я уже начала беспокоиться. Мне скоро нужно будет уехать. – Она взглянула на часы. – В полвторого я должна быть на Харлей-стрит. Проходите, пожалуйста.
– Вам крышу надо починить, верно?
– Да.
– Гарри сказал, что вы посчитали стоимость ремонта и поняли, что при покупке дома вас ободрали как липку.
– Да.
– Сначала я все проверю снаружи – лестницы я привез. – Он показал большим пальцем за спину, где на улице стоял большой ветхий фургон, выглядящий так, будто его не припарковали, а бросили.
– Хотите чаю?
– Убил бы за чашку. – Он потер лоб. – Ух, как болит голова. Похмелье не слишком приятная штука, верно?
Она улыбнулась:
– Может быть, дать вам пару таблеток парацетамола?
– Спасибо, но у меня их уже полное брюхо. – Он помотал головой и пошел к своему фургону – маленький человек в спецовке, мешковатых штанах и дырявых кедах – и поднял его заднюю дверь.
Джон приехал в девятом часу. Заводя свой БМВ задом на место стоянки, он сделал быстрый подсчет. Сегодня среда, 20 марта. Осталось всего пять недель. Пять недель, Сьюзан родит этого ребенка, и они забудут все это и получат назад свои жизни.
Он хотел вернуть себе свою жизнь больше всего на свете. «Диджитрак» процветал, и теперь у них были деньги и на капитальный ремонт дома, и на развлечения в выходные. Они могли обедать и ужинать в ресторанах, не задумываясь о том, сколько стоит то или иное блюдо. У них было достаточно денег, чтобы на всю катушку наслаждаться той свободой, какая была у них раньше, – и даже большей, потому что Сьюзан не работала теперь от зари до зари, – но они ничего такого не делали.
Они жили будто в капсуле, где время застыло и сдвинется с места только после рождения ребенка. Джон уже толком и не знал Сьюзан. Она всегда тепло встречала его, когда он возвращался домой, готовила великолепные ужины – разве что в них было слишком много оладий, – но ее жизнь и мысли вращались теперь исключительно вокруг ребенка, а не вокруг него.
Ее приступы пугали его, но покойный Харви Эддисон сказал, что беспокоиться не о чем. Майлз Ванроу утверждает, что киста уменьшается и что большая часть болей, которые она сейчас испытывает, имеют естественное происхождение. По правде говоря, Джона не удовлетворяло такое объяснение. Он специально затронул эту тему в разговоре с несколькими рожавшими женщинами, и – да, у них были боли, но и близко не такие сильные, как у Сьюзан. Сьюзан говорила с Лиз Гаррисон и Кейт Фокс, и у них тоже не было ничего похожего. Ванроу сказал Сьюзан, что здесь нельзя сравнивать, что ни одна беременность не похожа на другую. Может, это и правда. Но у Джона сердце все равно было не на месте.
