Марк Найканен - Парад скелетов
Но потом я заставил себя принять другое решение. Может быть, все не так. Может, буря в пустыне проделает всю работу за меня. Я было успокоился, но только дурак полагается на шансы, когда необходима полная уверенность. Я могу пристрелить их обеих, взорвать шахту, сбросив туда предварительно свое оружие, и убежать. Они никогда не найдут пистолет, а я начну игру на выжидание, выжду годы, за которые все забудут о мертвых, но, конечно, не обо мне.
Еще не все потеряно, но я должен действовать быстро. Что я и сделал, как только увидел, как эта нимфоманка, Шлюха от прессы, упала и покатилась, как выпавший из коляски младенец. «Поразительно, как легко решаются все проблемы, когда ты не поддаешься панике», – подумал я.
Я направился к Шлюхе, стараясь при этом не упускать из виду и Ее Светлость. Однако я быстро потерял ее среди игры теней и камней. И все же я знал, в каком направлении она побежала. Ночь еще только началась. Я также прекрасно знал, с чем столкнется Ее Светлость, убежав в темноту, если не сразу, то чуть-чуть погодя. Это приведет ее в ужас не меньше, чем меня. К тому же она сильно ослабела из-за отсутствия воды и пищи. Она давно мучается от жажды. Она недолго пробежит, прежде чем вынуждена будет остановиться и попить. А если она окажется такой же, как большинство обреченных в пустыне, то напьется до отвала при первой же возможности и тогда уже вряд ли сможет бежать.
Но что я не учел, так это коварство Шлюхи от прессы. Как только я направился к ней, она, словно калека в евангелическом телесериале, вскочила на ноги и, не подавая никаких признаков хромоты, припустила с дикой скоростью.
Поступок просто гнусный. Она вела себя как птица, которая изображает сломанное крыло, чтобы увести лису от гнезда с птенцами.
Теперь я опять столкнулся с новым затруднением. Она так старается сохранить дистанцию между нами, что я совершенно уверен: она просто хочет увести меня подальше от Ее Светлости. Иначе, зачем она так часто оборачивается? Очевидным ответом на это будет страх. Хотя я и льщу себе такой мыслью, даже с готовностью принимаю, что страх играет в этом свою роль, я бы обманывал себя, если бы не учел, что успех ее коварного плана ее взбодрил. Лицемерие. Бесчестие. Все это так свойственно ей. Мне не следует удивляться такому повороту событий. Единственное, что удивляет, так это то, что я попался на крючок коварства. Почему такое стало возможным? Это тот вопрос, на который мне придется ответить позже. Хотя бы для того, чтобы такое больше не могло повториться.
Но пока она бежит в сторону ранчо, мне не о чем беспокоиться. Я прекрасно представляю, что ее там ожидает. Возможно, она не представляет тех сюрпризов, которые может преподнести ночь в пустыне; те метаморфозы, которые может принести с собой такая сильная буря. Она не птица, изображающая сломанное крыло! Она – птица с оторванным крылом, которая вынуждена будет наблюдать, как лиса пожирает содержимое ее гнезда. Никакого ранчо этой ночью не будет. Никакой дороги. По крайней мере, для нее. Откуда я знаю? Потому что дождь мой безжалостный, жестокий союзник. Я вымок. Но и она вымокла. Вода падает стеной, жаля ей глаза. Я видел, как ее промокшие волосы полощутся на ветру. Каждый раз, как она оборачивается, я вижу, как струи воды стекают по лицу. Но самое лучшее, это то, что я вижу ее страх. Ее охватил неподдельный страх. Я хотел, чтобы ее лицо утонуло в нем. Хотел, чтобы за все те хлопоты, которые она мне доставила, ее лицо стало еще безобразней, еще больше скривилось.
Но я получил больше, чем хотел. Она и в самом деле поскользнулась и тяжело упала. На этот раз это уже не веселый трюк. Она и в самом деле схватилась за колено и принялась отчаянно тереть его. Встала. Пошла, но хромая. Наклонилась. Она пыталась держаться за колено и одновременно бежать. Теперь уже не так быстро, правда? Все изменилось? Между нами такое расстояние, что можно уже ей что-нибудь крикнуть. Я хотел ей предложить остановиться, поберечь силы и мои, и ее. Но затем я понял, что нахожусь на таком расстоянии от нее, когда можно уверенно стрелять. Все, что мне теперь надо, так это подстрелить этой птичке крыло. И она моя. Шлюха тоже поняла это, съежилась, как фольга.
Я поднял левую руку, положил дуло на сгиб локтя, чтобы зафиксировать пистолет. Я взял ее на мушку, как бы я делал, целясь в голубя, утку, оленя или собаку, и выстрелил.
Она вздрогнула. Но я промахнулся. А вздрогнула-то она не от пули. Я видел, как она на бегу хлопает себя по ноге, словно хочет стряхнуть каменную крошку, поцарапавшую кожу. Ближе, еще ближе.
Я хочу подойти ближе, прежде чем попробовать еще разок, так что я прибавляю шаг. Она уже не нянчится с коленкой. Полагаю, моя последняя порция страха заставила ее отвлечься от боли. Я начинаю подозревать, что она – бегун на длинные дистанции. Я кое-что понимаю в этом. Я участвовал в кроссах по пересеченной местности в высшей школе и несколько раз в двадцатикилометровках в колледже. Я не занимался бегом уже несколько лет, но я могу определить на вид хорошего бегуна. Так вот: она хороший бегун. Такое не изобразить. Она бежит как человек, не расходующий зря энергию на бесполезное размахивание руками и ногами. Если бы я не боялся отстать от нее, я бы сделал передышку. Должен признаться, к этому времени я стал уставать. От этого мои мысли стали еще черней. Она еще не знает, но со временем должна будет замедлить свой бег и остановиться, если не от усталости, то из-за коварства самой пустыни. Тут у нее нет монополии на двуличие. Пустыня не всегда такая, как кажется. Шлюха скоро это увидит.
А до тех пор мне надо стараться не отставать. Шлюха начинает увеличивать расстояние между нами, несомненно решив, что мы достаточно оторвались от ее маленькой подружки. В этом она права.
Я отставал на пятнадцать, может быть на десять метеров, а она все еще не проявляла признаков усталости. Но я должен был держаться за ней, не упускать ее из виду. Просто на всякий случай. Но это становится все трудней и трудней. Она – словно идиотский зайчик в телевизоре, который никогда не выдыхается. Я даже не мог успокоить себя мыслью о ее смерти. Все, что я мог сделать, так это не терять ее из виду.
И тут я услышал это, успокоился, перевел дыхание. Да, я услышал этот великолепный звук. Он там. Звук донесся до меня как самый желанный спаситель. Не надо даже бежать. Но я все же побежал, так как не хотел каких бы то ни было случайностей. Надо увидеть, не сведет ли она счеты с жизнью. Я видел это на ее лице: смесь отчаяния и глупости. Желание совершить невозможное.
Звук становился все громче. Когда я впервые услышал, рев был настолько живой, что меня мороз по коже пробрал. Я подошел ближе, почувствовал, как у меня под ногами дрожит земля, словно духи зла, если вы верите в подобные россказни, поднялись как призраки смерти, чтобы вступить во владение тьмой. И тут я увидел это. В небе сверкала луна, целых три четверти. Она залила поверхность ярким желтым светом.
Ну, вот он. Я теперь могу его видеть. А еще я хорошо видел Шлюху, пораженную зрелищем, парализованную этим дерзким присутствием. Она стоит, уставившись на пески. Она не знает, что делать. Лучше не подходи слишком близко, Шлюха от прессы, он моментально сожрет тебя.
Она смотрела на меня. Я улыбался в неровном свете, струящемся с неба. Я поднял руку с пистолетом и замедлил шаг. В прошлый раз я промахнулся, так как запыхался и находился слишком далеко от нее. Теперь я собирался проделать это без каких-либо трудностей, пристрелить ее в упор, как любят писать в газетах. Вот почему так важно сохранять уверенность в себе. А Шлюха?.. Она попала в ловушку, расставленную пустыней.
Я был доволен, что она не двигалась, не пыталась уйти. А куда ей идти? Она начала понимать, что Ее Светлость тоже загнана в угол, поймана моим великим союзником, чьи длинные сильные руки ожили вместе с дождем, чьи пересохшие русла наполнились быстрыми и глубокими водами, с таким сильным течением, что оно срывает с места валуны и увлекает их в глубь пустыни.
Вот так, Шлюха от прессы. Можешь глазеть на поток, сколько тебе заблагорассудится, но если ты попытаешься пересечь бушующие воды, ты умрешь. Ты подошла к одной из призрачных рек пустыни и теперь стоишь на зыбком берегу.
Она не рискнула подойти ближе. Я видел, как она смотрела направо и налево. Она может побежать вдоль берега. Но куда? Побежать направо, значит, привести меня к своей подружке, той, ради которой она собралась умереть, а побежать налево, значит, устремиться в утробу расширяющейся безумной полноводной реки, начавшей уже пожирать песчаные берега. Вот от берега оторвался целый кусок, и вода сожрала его. Шлюха едва отпрыгнула, . Она взглянула на меня. Расстояние между нами сократилось. Теперь настала ее очередь делать выбор. Умрет ли она в реке? Или упадет на колени и будет молить о пощаде, как нищий о жалкой подачке?
Ее глаза снова обратились к реке. Глубоко? Я почти слышу ее мысли. Глубоко, моя дорогая. Кажется неглубоко, но это до тех пор, пока ты не вступишь в поток, бурлящий, как в стиральной машине. Я находил тела людей и животных после бури. Их кожа и шкуры были покрыты синяками и местами разодраны от ударов о камни. На самом деле никакой разницы, если сравнить с потопами, обрушивающимися на наши города. В Лос-Анджелесе во время потопа широкая, одетая в бетон река ожила кроватными пружинами и старыми машинами, двухметровыми деревьями и рефрижераторами. Но больше было трупов людей. Никогда нельзя представить себе, насколько быстрый поток, пока не увидишь руку, торчащую из вращающейся грязной массы, которую быстро уносит в сторону моря. Одинокая рука, словно тянущаяся к свободе. Но вот и эта рука исчезает и больше уже не показывается из воды.
