Крейг Расселл - Брат Гримм
— Герр криминальгаупткомиссар, я получил возможность подробно обсудить в герром Ольсеном вопросы, в связи с которыми вы пожелали его допросить. Но прежде всего я хочу сделать заявление. Мой клиент не виновен в убийстве Лауры фон Клостерштадт и, более того, ни в каком ином убийстве. Однако он признает, что предпринял побег, вместо того чтобы сообщить полиции весьма важные сведения. Оправдывает его поведение лишь тот факт, что у него имелись все основания опасаться, что его информация подвергнется сомнению. Более того, он полностью признает свою вину в нападении на криминальобер-комиссаров Мейера и Клее, находившихся при исполнении служебных обязанностей. Однако в этой связи мы просим о снисхождении с учетом того, что герр Ольсен не намерен приносить жалобу на… ну, скажем… на тот чрезмерный энтузиазм, с которым фрау Клее осуществляла арест моего подзащитного.
— Вот как? — фыркнула Анна. — Три полицейских офицера пострадали, пытаясь доставить на допрос этого громилу, а вы просите о снисхождении. Мы располагаем неопровержимыми доказательствами его присутствия в том месте, где было совершено двойное убийство. Мы на собственном опыте смогли убедиться в его бешеном нраве и психопатических склонностях. Неужели вы полагаете, что мы станем с вами торговаться, опасаясь, что этот тип обратится в суд из-за той пустяковой царапины, которую получил, сопротивляясь аресту?
Адвокат Ольсена промолчал, лишь умоляюще взглянув на Фабеля.
— О’кей, — сказал Фабель. — Давайте прежде выслушаем то, что собирается нам поведать герр Ольсен.
Адвокат в ответ кивнул, а Ольсен наклонился вперед, поставив локти на стол. Наручники с него не сняли, и он слегка раздвинул ладони. Фабель обратил внимание на то, как могучи его руки. Точно такие же, как у Вайса. Они напоминали ему еще чьи-то лапы, но вспомнить, чьи именно, он не мог.
— Ну хорошо. Прежде всего я никого не убивал, — сказал Ольсен, глядя на Анну Вольф. — А свой нрав я унять не могу. Это мое состояние. У меня, как говорят, какое-то расстройство в генах, из-за которого я себя не могу остановить. Выхожу из себя.
— Синдром XYY? — спросил Фабель.
— Вроде того. Из-за этого синдрома я постоянно влипаю в дерьмо. Если меня кто-то разозлит, я сразу становлюсь бешеной гориллой. Ничего не могу с собой поделать.
— И это случилось с Ханной Грюнн? — вмешалась Анна. — Ты убил ее и Маркуса Шиллера, потому что «вышел из себя»?
Прежде чем Ольсен успел ответить, она извлекла из конверта фотографии и выложила четыре из них на стол перед Ольсеном. Она сделала это так, как обычно сдают при игре карты. На снимках были изображены тела Ханны Грюнн и Маркуса Шиллера. Как вместе, так и по отдельности. Пока Анна выкладывала фотографии, Фабель внимательно вглядывался в лицо Ольсена. Когда Ольсен увидел снимки, его лицо исказилось, и Фабель заметил, что у парня затряслись руки.
— Господи… — произнес Ольсен дрожащим голосом, — Господи… Прости… Прости меня! — В его глазах появились слезы.
— Ты ничего не хочешь нам сказать, Питер? — спросил Фабель ласковым, чуть ли не участливым голосом. — Зачем ты это сделал?
Ольсен в ответ затряс головой. Из уголка его глаза выкатилась слезинка и скрылась под марлевой наклейкой на щеке. Вид рыдающего Ольсена мог вывести из себя кого угодно, настолько это не соответствовало его могучему телосложению и грубым чертам лица.
— Я не делал этого! Я не делал этого…
Анна выложила перед ним еще две фотографии. На них были следы ботинок и рисунок протектора шин.
— Твои ботинки. Твой байк. Ты там был, и ты их убил. Ведь ты не мог простить Ханну, не так ли? За то, что она решила поменять большую обезьяну на большой бумажник. Ведь ты не мог этого вынести, признайся?
— Я ее так сильно ревновал. Я ее любил, а она меня просто использовала.
Анна наклонилась вперед и энергично, в своем стиле продолжила:
— Ты следил за ними не одну неделю. Наблюдал за тем, как они трахаются в его стильной машине. Ты прятался в тени деревьев. Ты следил, строил планы и рисовал себе картину, как они получат то, чего заслуживают. Я права?
Плечи Ольсена бессильно повисли, и он молча кивнул. Анна, не давая ему перевести дыхание, продолжила:
— И затем ты это сделал. Ты выдал им по полной программе. Они получили то, что заслужили. В этом случае я тебя понимаю, Питер. Правда понимаю. Но почему эта девочка на пляже? Почему модель? Почему какой-то торговец?
Ольсен вытер глаза запястьями, и на его лице вдруг появилась какая-то решительность или даже жесткость.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Я никого не убивал. Все, что вы сказали о Ханне и об этом мудиле Шиллере, — сущая правда. Я хотел их напугать. Измолотить по полной программе. И все.
— Но тебя понесло, не так ли? — сказала Анна. — Ты не смог укротить свой нрав. Это не твоя вина. Ты хотел их всего лишь напугать, но все кончилось тем, что ты их убил. Ведь твоя ярость неукротима.
Нет, здесь что-то не так, подумал Фабель. Убийства ничуть не похожи на спонтанное проявление ярости или потерю контроля… Совсем напротив, все указывает на их предумышленный характер. Он посмотрел на Анну, и та, поняв сигнал, неохотно опустилась на стул.
— Если вы их не убивали, — сказал Фабель, — и даже не могли как следует их побить, так за что же вы просите у Бога прощения?
Ольсен не мог оторвать глаз от фото Ханны Грюнн с располосованным горлом. Затем он с видимым усилием поднял умоляющий, полный боли взгляд на Фабеля и сказал:
— Я все это видел. Я видел его и не остановил.
Фабель вдруг ощутил, как по его спине пробежал холодок.
— Что вы видели, Питер? О ком вы говорите?
— Я их не убивал. Клянусь, не убивал. Я знал, что вы мне не поверите. Поэтому и убегал. Я вовсе не понимаю, что вы говорите о других убийствах. Но я был там, когда убивали Ханну и Шиллера. Я все видел. Видел и ничего не предпринял.
— Но почему, Питер? Вы желали им смерти?
— Нет. Боже мой, конечно, нет! — Он посмотрел прямо в глаза Фабеля и добавил: — Я испугался. Был в таком ужасе, что не мог двигаться. Я знал, что если он узнает, что я там, меня ждет такой же конец.
Фабель посмотрел на Ольсена, на его громадные ручищи, на мощные плечи… Было невозможно представить, что кто-то вообще может его напугать. Но Фабель знал, что Ольсен говорит правду. Он был напуган. Напуган до смерти. И был рад избавиться от своего ужаса, рассказывая им о том, что тогда произошло.
— Кто это был, Питер? Кто их убил?
— Не знаю. Какой-то здоровенный мужик. Такой же большой, как и я. Может быть, даже больше. — Он взглянул на Анну Вольф и продолжил: — Вы правы. Все, что вы сказали, соответствует истине. Я следил за ними и только ждал момента, когда можно будет напугать их до усрачки и выдать Шиллеру по полной. Но я никого не собирался убивать. Не знаю, может быть, я и прикончил бы Шиллера, если бы потерял над собой контроль. Но Ханну — никогда. Не важно, что она так со мной поступила. Вообще-то у меня был другой, значительно лучший план. Я собирался рассказать обо всем жене Шиллера. Та мигом поставила бы его на место, и Ханна увидела бы, чего стоят его обещания бросить жену и жениться на ней. Я хотел, чтобы она увидела, что ее просто используют. Так, как она использовала меня.
— О’кей, Питер, расскажите нам, что произошло.
— Я спрятался в лесу и стал ждать их появления. Вначале приехала она, а потом — он. Но до того как я успел что-то сделать, я увидел, как из леса выступила какая-то темная фигура. Вначале я даже подумал, что это вовсе не человек. Фигура была ужасно большой, во всем черном и с маской на лице. Такие иногда надевают на детских утренниках. Какое-то животное… медведь или лиса. А может быть, волк. Маска ему была мала. Очень мала. Она растянулась и оттого стала еще страшнее. Даже то, как он двигался, нагоняло страх. Показалось, что он просто возник в темноте из ничего. Затем он подошел к машине — Шиллер и Ханна к тому времени уже сидели в автомобиле — и постучал в окно. Шиллер опустил стекло. С моего места было плохо слышно, но, похоже, Шиллер разозлился и сразу стал орать. Не хотел, чтобы ему мешали. Но затем он увидел большого парня в маске и все такое. Я не слышал, что Шиллер говорил, но, судя по тону, он сильно испугался. Парень в маске молча стоял и слушал. Он не произнес ни слова. Затем это произошло. Я не верил своим глазам. Верзила поднял руку, и в лунном свете что-то блеснуло. Что-то похожее на большой нож. Затем он нанес удар через открытое окно машины. Я слышал, как завизжала Ханна, но ничего не смог сделать. Я испугался. Просто обдристался от страха. Вообще-то я могу разобраться почти с каждым, но тогда я знал, что стоит ему меня увидеть, как мне тоже будет крышка. — Он судорожно вздохнул, и на его глазах снова появились слезы. — Он был таким спокойным. Даже медлительным. Какое же это слово? Ах да, методичный… Он действовал методично. Так, словно владел всем временем мира. Он спокойно обошел вокруг машины, открыл дверцу и вытащил Ханну. Она вопила изо всех сил. Бедная Ханна! Я же стоял и ничего не делал. Мои ноги будто вросли в землю. Вы должны меня понять, герр Фабель, я знал, что умру, если шевельнусь. Я не желал умирать.
