Монс Каллентофт - Осенний призрак
На другой стене висит еще одна картина в голубых тонах, выполненная в импрессионистической манере: одинокая женская фигура смотрит в окно, а там не видно ничего, кроме тумана. «Она тоскует», — думает Малин, глядя на женщину.
— Какие отношения связывали вас с Йерри Петерссоном? — спрашивает она Катарину.
Малин сама понимает неуместность этого вопроса, лицо Катарины искажает презрительная гримаса.
— У вас богатая фантазия, инспектор, однако сейчас, по-моему, не время давать ей волю.
Я видел, как ты выходила из дома Катарины, Малин, а сейчас ты входишь в двери полицейского участка.
Ты ищешь утешения в чужих несчастьях, разве не так? Ты думаешь, что тебе станет легче от того, что другие страдают так же, как ты.
Ты высокомерна, Малин.
Но у тебя хороший нюх, здесь я отдаю тебе должное. Не бояться следовать своим предчувствиям, узнавать себя в ближнем — только таким образом люди и могут понять друг друга.
Ведь мы паразитируем на любви, Малин. Мы добиваемся ее, когда того хотим, и в отчаянии пытаемся понять, чего же она от нас хочет. И что нам делать со всей этой любовью, дружбой, страхом и сомнениями?
Ты надеялась, что Катарина Фогельшё ответит тебе на этот вопрос?
Или что я прошепчу тебе об этом сейчас, когда мой рот находится всего в нескольких сантиметрах от твоего уха?
Вряд ли. Не все так просто.
Ты ответишь лучше нас, Малин.
А сейчас ты здороваешься со своим шефом Каримом Акбаром. Он не расскажет тебе, как только что отклонил предложение занять должность в миграционной службе, не признается в том, как ему хорошо здесь, в полицейском участке, что за время работы он научился ценить коллег гораздо выше, чем в начале своей карьеры.
И еще Карим думает о книге, которую сейчас пишет. Она посвящена вопросам интеграции иммигрантов в шведское общество, но работа над ней застопорилась и, похоже, надолго.
А ты, Малин?
Что ты собираешься предпринять?
Что ты думаешь делать со всей этой жизнью, зашедшей в тупик?
Одна мысль о «бумажном Аиде» способна вызвать приступ клаустрофобии.
Ловиса Сегерберг, Вальдемар Экенберг и Юхан Якобссон ездили в Эстгётабанк и на итальянскую виллу чтобы забрать бумаги Фредрика Фогельшё и два его компьютера, служебный и домашний.
На часах половина четвертого.
У регистрационной стойки толпятся стервятники, не теряющие надежды услышать более-менее обстоятельный рассказ об очередном убийстве. Но сегодня они не получат ничего, кроме коротенького пресс-релиза с именем жертвы. Карим отказался дать пресс-конференцию, не хотел мешать работе, как он только что выразился в буфете.
Юхан трет глаза и вспоминает свою жену, которая сейчас наверняка играет с детьми дома.
Теперь Фредрик Фогельшё.
Не успели они просмотреть и десятую часть документов Йерри Петерссона, как получили новую порцию бумаг в связи с другим преступлением.
Несмотря на молчание полиции, местное радио и телевидение вовсю вещают об этом убийстве. Они говорят о Фредрике Фогельшё и Йерри Петерссоне. Разумеется, на сайте «Коррен» эта информация на самом видном месте. Там же размещена большая статья того самого журналиста, с которым у Малин, по-видимому, роман — по крайней мере, время от времени они уж точно занимаются сексом. Этот писака считает, что второго убийства не было бы, если бы полиция преуспела в расследовании первого. Интересно, он вообще выезжал на место преступления?
У Вальдемара, попивающего сейчас крепкий кофе, измученный вид. Он пыхтит, стонет и, кажется, совсем не хочет работать. Ловиса, наоборот, с интересом просматривает содержание компьютера Фредрика Фогельшё, пролистывая документ за документом. Или она надеется найти там что-нибудь, связанное с Йохеном Гольдманом?
Вдруг Вальдемар вскакивает со стула, становится за спиной Ловисы и начинает массировать ей плечи.
— Тебе ведь приятно, не так ли?
Ловиса поднимается и поворачивается к Вальдемару.
— Не смей меня трогать! Не знаю, скольких женщин-полицейских ты успел ублажить за время своей работы, но со мной у тебя ничего не получится. Ты понял?
Вальдемар отступает, опуская руки и виновато улыбаясь.
— У тебя нет чувства юмора, крошка?
— Я получил письмо из Стокгольмского отделения Интерпола, — говорит Свен Шёман, приближаясь к столу Малин.
У той раскалывается голова. «Абстинентный синдром,[73] — думает она. — Ну, во всяком случае, не похмелье».
— Йохен Гольдман покинул Тенерифе, — продолжает Свен, — три дня назад.
— И куда он направился?
— В Стокгольм, через Мадрид. Но после того как его самолет приземлился в аэропорту Арланда, следы его затерялись.
— То есть он мог собственноручно опустить конверт с фотографиями в мой почтовый ящик?
— Вряд ли. Однако теперь есть основания полагать, что он как-то связан с последним убийством. Ведь ему гораздо легче устроить это, находясь, например, в Стокгольме, чем на Тенерифе.
— То есть он был в Швеции, когда убили Фредрика Фогельшё, — задумчиво повторяет Малин.
— До сих пор никакой связи между ним и Фредриком не обнаружено, но посмотрим, что еще всплывет в бумагах, — отвечает Шёман.
— У нас ничего нет на него, — говорит Малин. — Он делает, что хочет. А фотографии в конверте, по-видимому, просто дурацкая шутка.
— Никак не могу понять, — недоумевает Свен, — зачем он прилетел в Швецию именно сейчас?
— Кто знает, — отвечает Малин. — Но я не сомневаюсь, что эти снимки — его рук дело. Ничего другого не приходит мне в голову. Аронссон навела справки: среди тех, кто недавно вышел на свободу, нет ни одного, у кого были бы основания мне мстить.
Шеф с шумом втягивает в себя воздух и сообщает ей, что летучка начнется через пять минут.
— Мы должны сделать какие-нибудь выводы из всего этого, Малин. Стервятники за дверью ждут результатов.
Усталые полицейские рассаживаются вокруг стола в зале заседаний. Они обмениваются версиями, подают идеи. Расследование застопорилось; любая встреча, любая свежая мысль может подтолкнуть его, дать ему новый заряд, пусть даже и чисто эмоциональный.
Детская площадка за окном пуста.
Свен Шёман подводит итоги.
— Мы продолжаем заниматься документами Петерссона. Пока не всплыло ничего достойного внимания; не обнаружено ни новых родственников, ни других людей, что-либо значивших в его жизни. До сих пор не найдено орудие убийства. Следует внимательнее присмотреться к его отношениям с семьей Фогельшё, особенно с Фредриком и Катариной. Нельзя упускать из виду и Гольдмана, а также всего того, что касается той автокатастрофы.
Свен замолкает.
— Есть что-нибудь новое? — спрашивает он Ловису Сегерберг.
Та качает головой:
— Ничего.
— Зато чертовски много бумаг, — шипит Вальдемар Экенберг. — Такое чувство, что мы никогда не сдвинемся с места.
— Копайте глубже, — возвышает голос Карим Акбар, словно подбадривая полицейских. Но Малин кажется, что он старается поддержать скорее самого себя, чем своих подчиненных.
— Нам надо куда-то двигаться со всем этим, — продолжает Карим. — У нас ведь до сих пор ничего нет.
— В этом ты прав, — соглашается Малин.
— А журналисты словно с ума посходили. Через два часа у меня пресс-конференция.
— Что касается фотографий твоих родителей, — продолжает Свен, обращаясь к Малин, — мы по-прежнему считаем, что за этим стоит Гольдман.
Малин не слушает его, когда он рассказывает о снимках.
Потом комиссар переходит к расследованию убийства Фредрика Фогельшё, говорит о сомнительном алиби Катарины и Акселя и о том, что показания Кристины подтвердили ее родители.
— Большинство убийств совершается внутри семьи, — говорит Вальдемар. — Вполне возможно, что Аксель и Катарина решили избавиться от этой паршивой овцы в семействе Фогельшё после того, как он разорил их. Или боялись, что он может проболтаться о чем-то.
— Ты действительно веришь, что они способны на это? Убить собственного брата и сына, пусть даже и такого?
— Даже если Аксель и Катарина не делали этого сами, они могли нанять кого-нибудь. Причем в обоих случаях.
— А зачем им понадобился весь этот спектакль в часовне?
— Чтобы направить нас по ложному следу, — отвечает Вальдемар.
— Как бы то ни было, мы должны проработать эту линию, — говорит Свен. — Сейчас Фогельшё наши главные подозреваемые. Нужно проверить, с кем они общались в последнее время, запросить распечатку разговоров по их мобильным телефонам.
— И проверить электронную почту? — добавляет Юхан.
