Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Уайт Лорет Энн

— О чем ты думаешь? — спросила она. Ее завораживающие голубые глаза светились, переброшенная через плечо темная коса поблескивала в свете очага. Она поставила на стол дымящуюся кастрюлю.

— Я подумал о том, что моя мать была бы впечатлена.

Сильвер вопросительно приподняла бровь.

— Почему?

— Ты — женщина, которая не только готовит, но и стреляет, и умеет освежевать подстреленную дичь. Да, мою мать это впечатлило бы. Однако моя младшая сестра, — его улыбка стала шире, а на сердце стало тепло, стоило ему подумать о роде Карузо, — вегетарианка.

— Она бы здесь долго не протянула, — сказала Сильвер с улыбкой, ставя кастрюлю на стол. — Охота — это наш способ выживания, и так было всегда.

— Я знаю. — Он подумал о Стайгере, о том, что слово «охота» имело для него совершенно другое значение. Для Стайгера это был кровавый спорт, острые ощущения, преследование живого существа с намерением обладать им, полностью подавить его волю ради собственного удовольствия. Речь шла о доминировании. Речь шла о том, чтобы полностью подчинить себе другое человеческое существо.

Он взглянул на дверь. Он видел, что она заперла ее. Ставни также были плотно закрыты. Ее собаки лежали у очага, казалось бы, спокойно, однако при каждом малейшем звуке их уши вставали торчком.

Если кто-нибудь приблизится к ее хижине, собаки первыми поднимут тревогу. Его ружье лежало на столе, ее дробовик — на стеллаже. Его табельный пистолет был на расстоянии вытянутой руки. В целом он чувствовал себя в безо-пасности. Главным образом потому, что интуиция подсказывала ему — Стайгер не нападет на них здесь.

Это не было бы забавой.

Это не было бы охотой.

Он останется на ночь и присмотрит за Сильвер. Утром отвезет ее на общее собрание жителей поселка, где постарается уговорить кого-нибудь из мужчин выступить в роли ее телохранителя, а сам отправится заманивать Стайгера в лес.

Один.

— Твоя мать хорошо готовит? — спросила Сильвер, усаживаясь напротив него, и протянула сервировочную ложку, жестом предлагая ему положить на тарелку рагу.

— В лучших итальянских традициях, — ответил он, беря ложку и выкладывая на тарелку тушеное мясо. От насыщенного запаха у него тотчас потекли слюнки. — Жизнь нашей семьи полностью вращалась вокруг кухни. Что бы ни случилось, — хорошее или плохое, — долг нашей матери состоял в том, чтобы всех накормить.

— Ты говоришь в прошедшем времени.

Он замер с ложкой в руке, почему-то почувствовав себя виноватым.

Она наклонила голову и в упор посмотрела на него.

— У вас большая семья?

— Три брата и младшая сестра. Племянницы, племянники, дяди, тети, бабушки и дедушки — как и положено.

Она взяла у него ложку, по ее губам скользнула кривая улыбка.

— Забавно, но, глядя на такого парня в форме, как ты, сержанта, можно сказать, большого начальника, даже не подумаешь, что у него есть мать. — Она начала накладывать себе еду на тарелку. — Ты часто видишься со своей семьей?

— Не слишком часто.

Ни разу с момента похорон — ни со своей семьей, ни с семьей Джии.

Видит бог, они все пытались связаться с ним. Но он не мог справиться ни с молчаливым обвинением, которое — он чувствовал это кожей — исходило от родственников Джии, ни с сочувствием в глазах своей собственной семьи, когда они, чтобы не ранить его и не усугублять боль его потери, пытались приуменьшить собственные достижения и хорошие новости о рождении детей и свадьбах.

Они отлично знали, как сильно он с Джией хотел детей, как они планировали продолжить семейную традицию Карузо.

Гейб также отрезал себя от друзей. Не считая Тома и нескольких других сотрудников полиции, он главным образом держался особняком.

Теперь он собирался это изменить. В нем самом что-то изменилось. Он хотел найти обратный путь.

Но чтобы добраться туда, он должен уничтожить Стайгера — раз и навсегда.

Она сидела близко, глядя на потрескивающее пламя. Гейб невольно поймал себя на том, что внутри него чувство тепла и уюта борется с физическим желанием. Он с удивлением понял, что хочет ее. Всю, целиком. Он почувствовал, как у него напряглось в паху.

Он скользнул по ней взглядом, рассматривая ее профиль. Сильвер приняла душ, и ее влажные волосы свободно разметались по плечам. В мягкой фланелевой рубашке, свежих джинсах и мокасинах она вновь поразила Гейба своей яркой, естественной красотой, высокими, аристократическими скулами, гладкой медно-коричневой кожей.

Он сглотнул, чувствуя неуверенность в себе. Или в ней. Она была парадоксом, этакой ходячей загадкой. Он вспомнил уверенную улыбку, которой она одарила его на взлетно-посадочной полосе в день его прилета. И тотчас сравнил ее с нерешительным изгибом губ, которым она поприветствовала его в своем доме несколько часов назад. Как смело она поцеловала его, а затем, как только он взял на себя доминирующую роль, испуганно отступила.

За независимостью Сильвер Гейб чувствовал тщательно оберегаемую личную жизнь, вполне реальную уязвимость. Интересно, что таится за всем этим? Ему захотлось узнать ее лучше. Как можно лучше. И сила этой потребности удивила его самого.

Что касалось женщин, Гейб был вынужден признаться, что склонен к старомодным взглядам. Он верил в родство душ, верил, что нашел такую родственную душу в Джии. Ее смерть оставила в его сердце незаживающую рану. Он даже не мечтал, что в его жизни будет еще кто-то, кроме нее, что он снова сможет испытать волнение в сердце и крови. Это одновременно и возбуждало, и раздражало.

Он оторвал взгляд от ее профиля и посмотрел на фотографию на каминной полке — ее и сына. Интересно, кто был отцом ее ребенка?

Но Гейб на себе испытал тяжесть от непрекращающихся вопросов о его личной утрате, эти вопросы постоянно опустошали его. Ему была ненавистна беспомощность в глазах людей, когда он рассказывал им о том, что произошло. Ненавистно бессилие, сопровождавшее невозможность скрыть их неловкость при виде его горя.

Гораздо проще было вообще не разговаривать.

Поэтому он не произнес вслух те вопросы, ответы на которые хотел услышать, — о ее сыне, о мужчинах в ее прошлой жизни. Он уважал ее личную жизнь. И одновременно хотел знать о ней все.

До самых сокровенных, личных подробностей.

— Мы можем выследить его, Гейб. — Ее пронзительные голубые глаза внезапно вспыхнули. Глядя на языки пламени, она думала о Стайгере. — Мы можем выследить его, выманить из того места, где он прячется.

— А потом? — спросил он, слегка озадаченный ее словами.

Ее глаза зажглись холодным, жестоким огнем, как у ее волкособак. При виде этой внезапной свирепости у Гейба екнуло сердце.

— В убийстве человека нет никакой славы, Сильвер. Ее нет и никогда не должно быть.

Она посмотрела на него с необузданной животной яростью, от которой у него по спине пробежали мурашки.

— Ты хочешь сказать, что не стал бы в него стрелять? Если там, в глуши, где никто, ни один свидетель не увидит, что произошло, ты загонишь этого зверя в ловушку и пощадишь его?

Он выдержал ее взгляд, но ничего не сказал. Помня о своем полицейском значке, о верховенстве закона. Помня о своей клятве охранять жизнь граждан. Помня, что оружие выдано ему для того, чтобы сохранять жизнь, а не отнимать ее, что его можно извлечь лишь при столкновении со смертельной опасностью.

Но он также осознавал, что застрелит Стайгера, даже если это не будет явной самообороной.

Его мучил вопрос, когда именно он пересек в своем сознании эту черту. И в его душу закрался зловещий холод.

— Это было бы противозаконно, — тихо произнес он, уклоняясь от ответа.

Она резко отвернулась, как будто получила пощечину.

Он протянул руку и коснулся ее. Она напряглась еще сильнее.

— Сильвер, — тихо сказал он, чувствуя, что она на каком-то уровне испытывает его. Его тревожило то, что может скрываться за ее вопросами. Ему было не по себе от того, что он вынужден говорить об этом открытым текстом, что ему приходится заглянуть в себя.