Майкл Бонд - Огонь подобный солнцу
– Звонил тебе?
– Вечерами по понедельникам я должна была быть у себя в квартире, находившейся в одной из новостроек на окраине. Иногда он звонил, сообщал какую-то информацию, задавал вопросы или просил меня достать что-то, запертое в определенном месте, для чего присылал мне ключи. Случалось, что он звонил и в другое время. Несмотря на то что они так активно занимались прослушиванием телефонных разговоров, мой телефон, казалось, их не особенно беспокоил. Первыми, с кем я столкнулась лицом к лицу, были Рауль, затем – Макс и Эмиль на Крите.
– Где они?
– Бог их знает. Они просто подстраховывали. Когда я уехала в тот последний день в Ви, я направилась к их домику, чтобы отвлечь их от тебя на время, за которое ты мог бы исчезнуть. Позже Эмиль был очень рассержен и беспрестанно бубнил на своем корявом английском, что я погубила его и что ему теперь конец.
– Он был немец?
– Аргентинец. Я могла судить по тому, как он говорил по-немецки. Так же, как и Макс, который тоже утверждал, что он немец. Я оставалась у них в домике до тех пор, пока они не вернулись, взмокшие и чертыхавшиеся, и принялись связываться с кем-то по рации из своей машины. Эмиль отвез меня на «пежо» в Ситию и посадил там на первый автобус до Ираклиона, откуда мне было велено вылететь первым же рейсом в Афины, а потом – в Брюссель. Я ломала голову, как скрыться от них и попытаться разыскать тебя на Крите, но сомневалась, что у меня это получится, к тому же я понимала, что рискую навести их на тебя. Да и ты, наверное, убил бы меня прежде, чем я успела открыть рот. И с ними мне тоже было оставаться опасно, если судить по тому, как все складывалось. Вот я и решила отказаться от своего желания и подождать, пока не представится удобный случай. Я уже больше не ожидала увидеть тебя ни живым, ни мертвым. – Она сжала его руку. – Пойдем погуляем – у нас же медовый месяц; ведь сейчас апрель, и мы в Париже. Через несколько дней мы опять вернемся к своей обычной жизни в Де-Мойне, ты – в свой банк, а я – в свою ассоциацию.
– Молодожены не могут быть членами Учительско-родительской ассоциации. А что было, когда ты вернулась в Брюссель?
– Мне позвонили и сказали, что рассматривается вопрос о моем увольнении. Я понимала, что «увольнение» означало смерть – кажется, они в этих случаях отдавали предпочтение автокатастрофам. Поэтому я рассказала им о своем негодовании по поводу того, что Эмиль с Максом все сорвали, выдав себя и чуть не погубив меня; что ты уже был полностью в моих руках, пока они все не испортили, и о том, как я ненавижу тебя и пойду на что угодно, лишь бы мне дали какую-нибудь возможность. То же самое я твердила и Морту.
– А кто был тот, что повал под грузовик?
– В Афинах? Возможно, он был одним из них – тем, кого они называют «страховым наездником», о котором они мне намеренно не говорили; а может, он был из какой-нибудь другой группы, следившей за тобой.
– Но он ехал в аэропорт не за мной, а за тобой.
– Может быть, он хотел выяснить, куда я еду и, сообщив об этом кому надо, вернуться к тебе. А может, просто какой-то несчастный, раздавленный судьбой.
– Ты действительно собиралась уехать?
– Я хотела только бежать, бежать и бежать. От них и от тебя. Я была в таком смятении. Думала, что тебе будет безопаснее без меня, что я ставлю тебя под угрозу. Оставив тебя, я уже не могла вернуться к ним. Я прикидывала, как бы нам исчезнуть вместе, но понимала, что ты на это не согласишься. Когда я позвонила и узнала, что они решили убрать тебя без моей помощи, я увезла тебя на Крит, сказав им, что ты сам на этом настоял. Боже, какое это было напряжение – все это было сплошной нервотрепкой, давай наслаждаться этими мгновениями. – Она взяла его под руку, и они вышли из ресторана в полумрак ночных фонарей.
Когда они перешли улицу Мермоз, их остановил полицейский в черной форме с поднятым автоматом.
– Ваши документы?
Коэн уставился в мрачно зияющее дуло. Она схватила его руку.
– Pourquoi, Monsieur? – воскликнула она.
Наклонившись, полицейский заглянул в ее лицо. – Вы арабы?
– Конечно же нет. Почему вы спрашиваете? Почему вы наставляете на нас оружие?. Во Франции теперь так принято – угрожать туристам на улице?
– Вы знаете, где находитесь? – Полицейский махнул рукой в черной перчатке в сторону переулка напротив них. – Это же посольство Израиля, разве вы не знаете? А я здесь для того, чтобы его охранять.
Бело-голубой флаг свешивался с длинного желтого здания посередине улицы Рабеле.
– А мы не знали, – сказала она. – Мы сами евреи.
– Откуда?
– Из Англии.
– А Ваш приятель?
– Он не говорит по-французски. Он тоже англичанин.
– Ваши паспорта, пожалуйста.
– Мы из ЕЭС...
– Ваши документы?
– Они остались в номере. Принести?
– Где это?
– На этой же улице, в гостинице.
– Я пойду с вами. – Перейдя улицу, он что-то сказал другому полицейскому, у которого тоже висел автомат.
– Чья это идейка была прикинуться ливанцами? – зашептал Коэн. – Восьмая улица, такая тихая и неприметная, и за углом это чертово израильское посольство. – Он прикусил губу. – И еще эта проклятая полиция.
Взглянув на него, она улыбнулась.
– Успокойся, мы что-нибудь придумаем. Полицейский вернулся к ним.
– On у va?
Провожаемые любопытными взглядами прохожих они подошли к гостинице. Полицейский, тяжело ступая и держа автомат наготове, поднялся за ними по лестнице. У двери Коэн нагнулся, чтобы вставить ключ. Полицейский остался стоять на лестнице, поставив одну ногу на площадку.
Они вошли в номер.
– Entrez, – позвала она.
– Я подожду здесь, – ответил полицейский.
За дверью она стащила с себя свитер и бюстгальтер. Схватив с комода брошюрку, она сунула ее Козну.
– Дай ему это. А когда я буду проходить, двинь ему.
Коэн приблизился к черному стволу.
– Voici, Monsieur, – сказал он на ломаном французском, протягивая ему брошюрку. Полицейский подался вперед: его глаза округлились, когда в раскрытой двери он увидел проходившую мимо Клэр. В этот момент Коэн дернул автомат. Потеряв равновесие, полицейский, чертыхаясь, упал; автомат зацепился за его шею. Коэн ударил его сверху прикладом по голове.
– Осторожнее, – прошептала она. Зажав полицейскому рукой рот, они втащили его в номер и, связав руки бюстгальтером, заткнули ему рот рубашкой. Клэр натянула свитер и плащ. – Скорей, у нас всего две минуты.
– У нас нет ни одной. – Коэн быстро выглянул в окно. – А вот и L'Ecole Militaire. – Он вытолкнул Клэр в коридор, побежал за ней вверх по лестнице на шестой этаж, потом вылез на крышу и, хромая, пробежал по липкому от вара настилу, спрыгнул на прилегавшую крышу. Дверь на чердак была заперта; они перепрыгнули на соседний дом. Крючок на другой двери с треском отлетел. С улицы послышались пронзительные свистки.
Глава 21
Они промчались вниз по лестнице мимо испуганной женщины, стоявшей с ведром воды на площадке третьего этажа. Добежав до первого этажа, они увидели внутренний дворик, огороженный стеной, за которой виднелась задняя часть соседнего дома. Он подсадил ее на стену, она подтащила его вверх и помогла ему залезть; верх стены был выложен битым стеклом. «Salauds», – выругалась она, слизывая с рук кровь.
Они пробежали по какому-то вестибюлю мимо стоявшего у двери лифта мужчины с газетой и остановились, тяжело дыша, на тротуаре. На углу раздались свистки и вой сирены.
– Ближайшая станция – «Миромениль», – крикнула она и бросилась бежать по улице.
– К «альфе»!
– Потом.
В метро было тесно, люди откровенно глазели на них. Он старался смотреть вниз, скрипя зубами от боли в колене и пытаясь дышать ровнее. Она сидела, спрятав окровавленные руки в свитер, под табличкой «Места для инвалидов и ветеранов войны».
– Если я буду сидеть здесь, – улыбнулась она, – все будут принимать меня за француженку.
– Мне жаль того парня. У него будет болеть голова.
– Такова у него работа.
– Нет, ему просто не повезло.
Выйдя на «Трокадеро», они перешли на другую линию.
– Надо выбираться отсюда. А то они перекроют все выхода.!.
Когда поезд замедлил ход, она встала.
– Я выйду здесь; а ты проедешь еще одну остановку до «Ля Мотт Пике». Встретимся на улице Эмиля Золя, 143, на крыше, – сказала она и выскочила из вагона.
Поезд стал набирать скорость. Коэн старательно отворачивался от парня в армейской робе и шапочке маляра, который с улыбкой и любопытством разглядывал его. «Я, должно быть, нелепо выгляжу. Да еще эта хромота. Боже, уже десятый час. Опаздываю в Серпент. А вдруг все это кончится тем, что меня сцапают в день встречи с Полом?»
Поморщившись, он встал и подошел к схеме метро на стенке. Поезд начал тормозить перед станцией «Ля Мотт Пике», и он, потеряв равновесие, свалился на парня в малярной шапочке. «Pardon», – сказал он, хватаясь за поручни. Замелькала станция «Ля Мотт Пике»: голая загорелая спина женщины – на одном рекламном щите, мальчик, с улыбкой чистящий зубы, – на другом. По схеме от «Ля Мотт Пике» шла другая ветка к Одеону. – Рискнуть? Не опаснее, чем другие варианты. Я еду. Пол".
