Дж. Лэнкфорд - Чёрная мадонна
Боже, как можно быть таким легкомысленным, крепко держа при этом в руках людские жизни? Льюистон, в пиджаке и при галстуке, сел в шезлонг и принялся наблюдать за Корал. За годы работы в больнице он насмотрелся самых разных женских тел, причем в большинстве своем красивых. Так что произвести на него впечатление было трудно. Но все же Корал сумела это сделать. Подплыв к бортику, она высунула из воды руку и, как маленькая девочка, потянула его за одну штанину, после чего игриво подмигнула.
– Не хочешь составить мне компанию? – спросила она и улыбнулась. Вернее, улыбнулись лишь ее губы, но не глаза.
– Не знаю, не уверен, – со вздохом ответил Льюистон.
– Не торопись, – сказала Корал. – Я тоже никуда не спешу. – С этими словами она повернулась и поплыла на другую сторону бассейна, а доплыв, крикнула: – У меня уже бывали черные мужчины.
Чак усмехнулся. С чего это она взяла, что это так важно?
– Вот как? И кто они такие?
– Какой-то баскетболист. Имя не помню, но ты его точно знаешь. А так главным образом африканские дипломаты.
– Ну и как? Понравилось? – спросил Льюистон.
Корал ответила не сразу.
– Еще как.
Льюистон продолжал слушать моцартовскую арию. Браун завел ее в очередной раз. Никакая другая музыка не волновала его так, как эта. Теомунд выяснил это, прослушивая комнату Сэма. Льюистону показалось, будто он актер, который играет заглавную роль в фильме о собственной жизни, и эта ария была лейтмотивом кинокартины.
– Корал, когда тебя просят составить компанию мужчинам, ты чувствуешь себя одинокой? – спросил он.
Услышав его вопрос, она отвернулась.
– Обычно я говорю, что я уже взрослая девушка.
Между тем стало жарко. Льюистон снял пиджак и галстук и вновь посмотрел на Корал.
– Ты волшебная.
Корал рассмеялась.
– Наверно, раньше была волшебной. А теперь я просто женщина, распиленная пополам на потеху толпе. Давай ко мне, – сказала она и вновь подплыла к бортику бассейна.
– Что ж, очень даже может быть, – сказал Льюистон, вставая.
– Только ничего не надевай на себя, договорились? – В голосе ее звучала доброта. Под ярким итальянским солнцем Льюистон разделся донага, однако сразу в воду заходить не стал. Вместо этого он сделал шаг назад, чтобы ощутить босыми ногами траву. Ему тотчас вспомнилось, как он в последний раз делал это в Африке. Тогда Чак посещал лекаря в одном из племен масаев. Он пробыл там целую неделю. Сильные молодые воины, одетые в красные одежды и обвешанные бусами, с копьями и посохами, с разлетающимися красными косами учили его, как нужно прыгать в траве. Ему с трудом верилось, что можно прыгать так высоко, крепко прижав руки к телу. Вскоре он был вынужден делать это сам.
Льюистон пошевелил в траве пальцами, вспоминая, как пытался сделать свои ступни такими же твердыми, как у масаев. Потому что их ступни были едва ли не каменными и они могли босиком ходить по саванне и бушу. Затем он снялся с места и, разбежавшись, нырнул в воду и проплыл почти всю длину бассейна. А когда вынырнул, то услышал в свой адрес аплодисменты. К тому времени, когда он вытер с лица капли воды, бикини Корал уже одиноко плавало в лазурной воде. Женщина подплыла к нему, и они посмотрели друг на друга. Льюистон нежно провел большим пальцем по ее щеке.
– Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой.
Корал улыбнулась, на этот раз глазами, как это делали масайские женщины.
– Вряд ли. После Сэма мне уже ничего не страшно.
Чак предостерегающе поднял палец. Неужели она забыла, что у Брауна здесь все на прослушке?
– Мы можем говорить, – возразила Корал, хитро улыбаясь, и указала куда-то вверх.
– Ты имеешь в виду музыку?
Льюистон расхохотался. Браун наверняка хотел поддразнить его, раз за разом проигрывая одну и ту же моцартовскую арию, но она давала им возможность свободно разговаривать друг с другом. Уже в который раз они слышали нежный плач скрипок и чудный голос Чечилии Бартоли: «Если ты когда-нибудь почувствуешь на лице мое предсмертное дыхание».
– Извини меня за то, что Сэм сделал с тобой, – сказал он.
– Да, я знаю. Это был не первый случай, просто самый худший. Спасибо, что проявил сочувствие.
– Не за что.
– Куда больше меня злило то, – продолжала Корал, – что Браун вновь отправил меня в постель к Сэму.
Несколько мгновений они покачивались на волнах под пение скрипок.
– Давай поплаваем, – предложил Льюистон.
Они несколько раз проплыли по всей длине бассейна, стараясь не наглотаться воды, и смеялись, когда у них это не получалось. Корал продемонстрировала ему подводный балет. Льюистон – технику плавания на спине и то, как он умел стоять в воде на голове. Они смеялись так, что не могли больше плавать и остановились, держась за бортик.
Чак посмотрел на лицо Корал и увидел на нем нечто похожее на радость. Если есть на земле женщина более красивая, чем она, то он еще такой не встречал. Красота ее проистекала из женственности, не имевшей ничего общего с цветом ее кожи. Как жаль, что она здесь, с Брауном, отдается любому, кому ей приказали. Нет, эта ария не о нем, она о Корал, о том, что сделал с ней Красавчик Джонс и что продолжал каждый день делать с ней Браун.
Впрочем, Чак сам мало чем от нее отличается. Он такая же марионетка в руках Брауна, как и она. Но больше всего его терзало то, что он не знал, зачем их хозяину понадобился мальчик-клон, зачем его нужно убивать. И если для этого Теомунд нанял его, Чака Льюистона, то он наверняка имеет право знать, зачем это нужно.
– Есть ли что-то такое, чего Браун боится? – спросил он вслух.
Глядя на солнце, Корал в такт музыке томно покачивалась на спине. Льюистон приблизился к ней, чувствуя, как в нем борются нежность к ней и ненависть к Брауну.
– Что заставляет его поступать именно так? Почему ему нравится мучить людей?
Корал положила руки на грудь и сжала соски. Льюистон отреагировал мгновенно, против собственного желания. Корал повернулась к нему и принялась его гладить. Он простонал, однако тут же остановил ее руку и отстранился.
– Я не позволю, чтобы Браун использовал меня для того, чтобы сделать больно тебе.
Они гребли на одном месте, глядя друг на друга, пока не успокоилось дыхание.
– Господи, я хочу лишь узнать, есть ли что-то такое, чего он боится!
Если ты когда-нибудь почувствуешь на своем лице мое предсмертное…
Корал чуть отплыла назад и пристально посмотрела на него.
– Ты действительно хочешь это знать? – прошептала она, но ему ее слова показались оглушающим грохотом. Льюистон застыл на месте.
– Да, – прошептал он, затем вздохнул и добавил: – То есть нет.
– Как хочешь.
– Корал, ради бога, он наверняка сделает с тобой что-то ужасное, если узнает, что ты рассказала мне.
Женщина подставила лицо жаркому итальянскому солнцу.
– Он уже много чего со мной сделал. Так что за ним должок.
Сердце Льюистона едва не выпрыгнуло из груди.
– Думаю, частично это как-то связано с католической церковью. Он всегда разговаривал с кардиналом. Но настоящая причина кроется в чем-то другом. Есть одна книжка в кожаном переплете. Он держит ее в ящике стола. На обложке золотыми буквами написано «Гороскопы смерти». Это название придумал один астролог, который составил их для отца Брауна.
– Кроме шуток?
– Какие тут шутки! Абсолютно серьезно. Например, в одном из них было сказано, что его отец утонет в чужой стране.
– И как? Утонул?
– Утонул. В яхту его отца попала молния, и судно село на мель недалеко от побережья Мальты. Вот тогда Браун и начал воспринимать эти гороскопы всерьез.
– О, господи!
– Тот астролог составил гороскоп и для самого Брауна. Там сказано, что он должен погибнуть от рук убийцы.
– Ну и ну!
– И еще. Это как-то связано с Вифлеемской звездой. Астролог сказал, что каждые двадцать лет случается некая конфигурация звезд, и она находится в его Доме Смерти или как там это называется. Я не разбираюсь в астрологии.
– Ты хочешь сказать, что…
– Ну да. Он до ужаса напуган этим клоном Иисуса. Он всячески пытается не показывать вида, но я-то знаю!
Если ты когда-нибудь почувствуешь на своем лице…
Льюистон в упор смотрел на женщину, которая только что ради него подставила под удар собственную жизнь. А ведь они едва знакомы. И в то же время прекрасно понимали друг друга. Корал послала ему воздушный поцелуй и вылезла из бассейна. На губах ее играла довольная улыбка. Стоя на бортике, она надела туфли на высоком каблуке и в чем мать родила направилась к залитой солнцем вилле, волоча за собой по тропинке край очередного яркого парео. Настоящая богиня любви.
Когда она исчезла из вида, Льюистон тоже вылез из воды. Он насухо вытерся, с намерением вновь одеться, однако как приятно было чувствовать траву под ногами, солнце на коже и дуновение ветерка! Чак прищурился, представляя себе акации с плоскими кронами – их ветки масаи использовали при постройке изгородей вокруг своих домов. Он представил себе ни с чем не сравнимые запахи травы после дождя, когда все, казалось, пробуждалось к новой жизни – густая смесь запахов и радости бытия.
