Алексис Парнис - Мафиози
- Этот пистолет, мальчик мой, был первым инструментом, которым я пользовался, едва ступил на землю Америки. Мой, так сказать, первый заступ.
- То есть? Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду, что убивал им людей. Я начал свою жизнь в Нью-Йорке в октябре 1945 года как наемный убийца мафии!
Марио едва успел осознать страшный смысл первого откровения, когда последовало сокрушительное второе.
- На следующий год я поехал в Чикаго. Там у меня уже был не только пистолет, но целый пулемет. Тогда мне и дали кличку Паганини, которая затем стала моим признанным именем. И знаешь, почему меня так назвали? Я был первой скрипкой, мальчик мой! То есть первым пулеметом на языке жаргона...
Не давая Марио перевести дыхание, он приблизился к противоположной стене и снял с нее тот самый футляр от виолончели.
- Вот здесь я прятал свой пулемет... Храню его как память...
У него было сейчас звериное, садистское выражение лица - в первый раз Марио видел его таким - глаза полуприкрыты, как у тигра. Он, похоже, наслаждался тем душевным землетрясением, которое буквально превратило Марио в развалины.
- Я вижу, ты испугался. Для Паганини отсутствие хладнокровия - это очень плохо... Но я тебя прощаю ради первого раза, - сказал он строго и понимающе.
Марио был недвижим. Он потерял ощущение места и времени, окаменев словно мумия.
- Позвать слугу, чтобы он принес что-нибудь выпить? Если хочешь, сделаем маленький перерыв, прежде чем я продолжу, - добавил отец.
- Нет, - сказал Марио с неожиданной решимостью. - Хочу все это услышать немедленно.
- Итак, продолжать? - спросил отец.
- Продолжайте... Продолжайте!
Глава 5
- Я приехал в Нью-Йорк зайцем, без гроша в кармане и не зная языка. Но мне посчастливилось встретить друга детства из Неаполя. Прожженный мафиози, он сразу же взял меня на работу...
- На мафиозную?
- А на какую же другую, Марио?
- И ты так сразу согласился?
- Голодная собака хватает ту жратву, какую ей бросают. А я был как раз голодной, бездомной собакой, но с душой волка. Три года на войне, да еще два в плену - я хорошо изучил философию этого мира: жизнь твоя в глазах других не стоит и цента. Следовательно, и жизнь других в твоих глазах ничего не должна стоить. Ты, надеюсь, понимаешь, это была хорошая теоретическая основа для моей карьеры в мафии. Практическое применение этого кредо было того лучше. Уже через полгода я стал главарем в группе убийц в большом клане знаменитого Тиволино. А знаешь, кто у меня был первым помощником? Тот самый мой друг, который меня завербовал... Бедняга Риакони! Он совершенно не завидовал моему стремительному возвышению. Наоборот...
- Риакони звали твоего друга?
- Да...
- Что-то мне напоминает это имя.
- Естественно, коль ты знаком с его сыном. Джузеппе Риакони был отцом Валентино…
- Теперь понятно, почему ты его поддерживаешь с таким фанатизмом...
- Это сын моего первого покровителя на американской земле. Бедный мой Риакони! Его убил позже клан Джулиано, который был на ножах с Тиволино. Устроили смерть в пять приемов... Да, да, мой бамбино... Каждую неделю ему отрубали по одной части тела в притоне, куда его заманили. Сперва руки, затем ноги и, наконец, его мужские органы. А потом то, что осталось, запаковали и бросили перед его домом...
- Какой ужас! - прошептал Марио, чувствуя себя на грани обморока.
- Отмщение мое было еще более ужасным, - сказал Игнацио, усмехнувшись с таким невинным самодовольством, будто рассказывал о своих спортивных достижениях в юности. - Знаешь, как я отомстил, дорогой мой мальчик, тому, кто заманил моего дружка Риакони? Я убил по очереди пять членов его семьи у него на глазах. Пятью различными способами...
- Воды... - прошипел Марио, уже в полушаге от обморока.
Игнацио наполнил из графина на столе стакан и протянул с отеческой заботой.
- Знаю, что пугаю тебя всем этим... Я это делаю, чтобы мой ответ на твой справедливый вопрос, бамбино мио, был воистину убедительным. Теперь ты наконец поймешь подлинную причину, почему я все это время берег тебя. В своей молодости я был преступником. Я убивал и ждал каждый миг, что меня убьют. Мог ли я тебя взять к себе, Марио? Ответь мне! Мог ли я тебя подвергнуть стольким опасностям? Даже если бы я послал тебе письмо, существовала опасность, что его перехватят мои враги. Они были способны приехать в Афины и найти тебя. И самым ужасным способом убить сына ненавистного Паганини. Я зажал свое отцовское сердце, чтобы оно не выдало кому-нибудь самую дорогую тайну. Я обожал моего ребенка, как свет солнца. Однако предпочитал оставаться в темноте, чтобы солнце не рухнуло в ночь смерти...
Толстокожий американский динамизм преуспевающего гангстера полностью исчез с лица, как простой макияж под дождем. Слезы катились из его глаз с безудержной средиземноморской стремительностью. Жесты обрели душераздирающую выразительность простолюдина из Неаполя в минуты священного пафоса.
- Мадонна, - вымолвил он, взглянув вверх со скорбью раскаявшегося Вараввы. - Помоги сыну моему понять его бедного отца...
Волнующие арии милосердия отозвались в душе Марио оркестровым сопровождением, в котором его труба играла, естественно, первую роль. Сам бог был здесь маэстро, воплощенный во второго Тосканини. В конце концов, случай с его отцом был не первым и не вторым в этой противоречивой стране. Разве не читал Марио в Афинах в приложении к какой-то газете захватывающую биографию старика Кеннеди? Все знали, что первые свои большие деньги он сколотил, собирая запрещенные плоды сухого закона. И тем не менее алкоголь греха теряет свою дьявольскую сущность, перемешавшись со священной влагой последующего раскаяния.
- Бедный папино... В какую трясину бросил ты свою молодость, - сказал он нежно, сострадательно.
- Да... Это было болото черно-красной крови. И я находился по горло в нем, - скорбно согласился Игнацио. - К счастью, я не долго оставался на этом месте...
- Значит, ты вовремя сумел избежать этой несчастной судьбы? - спросил с некоторым облегчением Марио.
- О да - воскликнул торжествующе отец. - Я быстро стал заместителем главы . А затем главой... В крупнейшей мафиозной «семье» Америки. Больше не было нужды убивать собственноручно. Другие убивали за меня...
Он выглядел полным энтузиазма от этого поворота жизни. И ожидал увидеть то же воодушевление во взгляде Марио, однако тот оцепенел в кресле, и лицо его почернело - можно было подумать, что он сидит на электрическом стуле.
- Почему ты так смотришь на меня? Я стал главой, Марио! Я создал великий клан Паганини.
- Ты и сейчас глава?
- Конечно, пока я жив. Только смерть может сбросить меня с трона. Но теперь она мне не страшна. Ибо если я и уйду, вновь будет царствовать Паганини. Ты!
- Я? - содрогнулся от нового электрошока Марио.
- Разве у меня есть другой наследник, помимо тебя, сын мой?
- Ты считаешь, и я стану мафиози?
- Избранным из избранных.
- То есть архимафиози?
- Кем же еще может стать мой сын? Я тебя не пошлю, конечно, начинать снизу, вместе с отбросами преступного мира, пусть даже и под покровительством, как Валентино. С теми, кто убивает ножами, пистолетами и удавками. Нет! Я не допущу, чтобы ты прошел мои собственные мучения. Научу сразу командовать. Сам займусь твоим воспитанием.
- Даже не спросив сперва, хочу ли я?
- Шутник ты, бамбино, - улыбнулся тот покровительственно младенческим шалостям сына. - Знаешь ли ты какого-нибудь царя, который стал бы спрашивать своего сына, хочет ли тот царствовать? Такое само собой разумеется, мальчик мой.
- Ты считаешь, я соглашусь, чтобы ты сделал из меня царя преступного мира? И тем более американского, наиболее свирепого? Никогда я не совершу преступления. Никогда! - вскочил на ноги Марио, топнув упрямо ногой по черно-белым плиткам.
- Но ты уже совершил преступление, Марио! Убив мое сердце своим отказом. И ты сделал это самым простым способом. Знаешь почему, бамбино мио? Преступление, уже готовое, у тебя внутри, как спящая почка. Как и у всех людей. Ты меня понимаешь, Марио?
Он говорил медленно, торжественно, как священник новой религии, следя за выражением лица Марио и часто повторяя одну и ту же фразу на двух языках, чтобы быть уверенным, что тот понял его как следует...
- Капито, бамбино? Понял? Все люди совершают преступления, мой мальчик! Все до одного. По той или иной причине. С одной лишь разницей. Сильные убивают по-настоящему. Слабые - мысленно...
Он взял щипцами уголек из камина и зажег свою сигару. Его потные руки покраснели от отсветов пламени и блестели, будто обагренные кровью. Большое полено трещало, искры взметались, как плодородные семена сатанинского посева преисподней внутри его души. Марио инстинктивно отодвинул кресло подальше от камина.
- Я погорел... - сказал он отцу и себе одновременно.
- Думал ли ты, мой мальчик, над тем, что в эти дни, пока ты живешь жизнью принца, сколько людей ежедневно тебя убивают?
