Алексис Парнис - Мафиози
Девушка была фантастически красива, настоящее белокурое видение с алебастровыми, точеными ножками и твердой высокой девственной грудью. Ее изваяли из наиболее ангельских материалов наиболее черные демоны похоти - золотая тень лобка была их печатью: «Сделано в аду». Он вскочил, протирая глаза, койка колыхнулась, однако девушка не проснулась, лишь изменила свою позу - со спины повернулась на правый бок. Тогда он увидел на ее спине другую печать: это была записка для него, написанная несмываемой краской и притом человеческой рукой: «Подарок от Валентино Риакони».
«Вот сводник...» - удивился Марио и улыбнулся, польщенный, как античный бог, получивший дороге подношение. Он почувствовал внезапную симпатию и щедрому дарителю - скорее своднику, как надо бы его назвать, однако подобная фраза показалась святотатственной, не столько по отношению к Валентино, сколько к девушке. Ее внешность нереиды была точной копией того идеального женского облика, который он лелеял в своих самых сокровенных сексуальных мечтах - можно было подумать, сам он и породил ее этой ночью из своей головы, как Зевс Афину. Лишь один раз Марио испытал подобное ощущение с той датчаночкой-стриптизницей, работавшей только один вечер - возможно, по недоразумению - в дешевом ночном клубе. Конечно, он не осмелился даже поднять глаз на эту смелую, неосуществимую мечту. Она виделась ему гордым императорским лебедем, ночной клуб - затхлым болотом, а сам он себе - бедной лягушкой в липкой воде. Как же быстро он превратился в принца...
Он, однако, никак не мог вспомнить, когда же ее подбросили, как убранную золотом священную жертву в личный храм похоти, представленный его каютой. Воспоминание о прошлой ночи напоминало движущуюся лестницу эскалатора, по которой напрасно стараешься взбежать против хода и все время оказываешься на одной точке. Клетки мозга глубоко спали, словно его напоили не алкоголем, а хлороформом. Неожиданно Марио заметил в пепельнице на тумбочке длинную потухшую сигарету с характерным запахом марихуаны. Он открыл иллюминатор, чтобы проветрить каюту, и затем вышел в коридор, повязав свои голые чресла полотенцем.
Было там четыре большие каюты - две с каждой стороны - с мягкими коврами и хранящими тайну спущенными занавесками. Неожиданно он увидел открытые настежь двери, мужские и женские тела, совершенно голые, на постелях и на полу. Идолопоклонники секса спали глубоким спокойным сном. В серой полутьме они казались покойниками, покрытыми пепельной, застывшей лавой, которую изверг уже потухший вулкан вчерашней оргии. Старческие, безжизненные тела лежали в обнимку со статуеподобными девушками, желтыми от всенощного смоления марихуаны, распростертыми теперь в некрофильских позах. Мертвая тишина кладбища царила в этом гнусном притоне, выделяющемся роскошью изощренной деградации...
Начало выворачивать желудок, он отшатнулся и поднялся на палубу. Солнце ослепило, будто он выбрался из тьмы могилы. Затем Марио увидел за канатной бухтой Валентино. Совершенно голый, волосатый, как горилла, он храпел на чем свет стоит, держа в руке бич. Рядом с ним спали, купаясь в океане удовлетворенного мазохизма, две крупнотелые девицы - их кобылиные крупы напоминали луны, испещренные черно-красными пятнами.
Он легонько толкнул Валентино в огромный подбородок.
- Что здесь вчера произошло? На какую оргию ты меня привел?
Тот открыл лишь один глаз и посмотрел с выражением тупоумного Полифема. Затем вспомнил:
- Я тебя обещал познакомить с самыми значительными лицами в Лос-Анджелесе. Я имел в виду самые значительные ж...пы. Что одно и то же!
Он один засмеялся этой шутке и перевернулся на другой бок, чтобы опять заснуть.
Когда Марио вновь спустился в каюту, девушка уже проснулась. Тут он увидел ее глаза - редкие, голубовато-зеленые глаза укрощенного дикого зверя, которого держали в специальном зоопарке для развлечения властителей.
- Как тебя зовут? - спросил он ее по-английски.
- Я Клаудиа, - сразу ответила она по-итальянски с напевным, медовым произношением.
- Меня зовут Марио Паганини, - сказал он.
- Только кому-нибудь из Паганини мог уступить меня с такой самоотверженностью мой хозяин... - ответила она, подразумевая, конечно, Валентино.
Она потянула его с изяществом опытной одалиски в постель и до обеда пока они оставались вместе, показала ему, что, собственно, представляет собой бог эротики...
Он пригласил ее поехать с ним в Нью-Йорк, она с готовностью согласилась. Впрочем, у нее была своя квартира в Бронксе. Так он приобрел свою первую постоянную любовницу на американской земле.
Швейцары, «ребятки», вся прочая прислуга «Плазы» в пингвиновой черно-белой одежде сладострастно воспринимали ее, когда она приходила к Марио, как благоухание экзотического плода, висящего на высоком дереве, до которого могут дотянуться лишь великаны.
Сегодня он вновь ждал ее, без нетерпеливого сердцебиения, с олимпийской самоуверенностью, которую ему принесла жизнь в роду великанов в течение сорока дней. У него, конечно, были намечены дела в это предвечернее время: урок английского с мистером Шапиро, нью-йоркским профессором оксфордского произношения, а затем часок вождения автомобиля по какой-нибудь тихой улочке Центрального парка с особым инструктором, готовившим его к экзаменам, нет, естественно, не перед комиссией дорожной полиции - уж за это он был спокоен, - а перед отцом. «Только если я лично поверю, что ты не рискуешь врезаться в какой-нибудь столб, разрешу тебе сесть одному за руль автомобиля, который я тебе подарил», - сказал тот. А еще урок хорошего тона с соответствующими вспомогательными инструментами - вилками, ножами, ложками, солонками, салфетками, посудой, - преподаваемый разорившейся итальянской графиней, не из-за денег, конечно, а из признательности. Милосердный Игнацио Паганини помог ее беспутному сыну- картежнику выпутаться из грязной истории... Помимо всего этого был и спортзал, где он постигал бокс и каратэ по требованию отца: «Паганини не часто приходится бить самому, но если ему случается это делать, он должен бить крепко...» Вся эта перегруженная программа была отменена, когда разразилась пурга, зарядившая меланхоличной апатией его душу. Рикардо, опытный камердинер, выдрессированный отцом слуга, знал, как противостоять подобному перепаду, как морской волк противостоит изменениям погоды. «Пусть господин не беспокоится. Я все улажу», - сказал он и вышел, прихрамывая на правую ногу, чтобы начать свою сложную телефонную алхимическую возню.
Было пять часов, и должна была появиться Клаудиа, но неожиданно зазвонил телефон, и Марио услышал голос отца, непривычно официальный.
- Сегодня мне бы хотелось побеседовать с тобой на известную тему. Жди меня у входа в отель. Я заеду и заберу тебя...
Отец приехал на черном «роллс-ройсе», который использовал по официальным случаям. Он и сам был одет соответственно, в черном пальто и шляпе.
Они выехали из лабиринтов Манхэттена на открытый воздух шоссе, однако загадочное молчание отца было вторым лабиринтом для Марио на протяжении всего пути. Снег становился все более белым, а лесистые участки все более черными по мере сгущения сумерек. Это противостояние в классическом черно-белом сочетании имело для Марио почти апокрифический смысл - не в эти ли два цвета была одета судьба, когда постучала в его дверь в Афинах?
- В пригороде, куда мы едем, находится мой дом... Наш дом, Марио... Он оставался закрытым после смерти моего третьего сына. Но сейчас мы его вновь откроем... - сказал наконец отец.
- Ты мне в первый раз говоришь о существовании этого дома, - заметил Марио.
Они въехали на узкую лесную дорогу, которая привела их к идиллической бухте, покрытой молчаливыми, недвижными яхтами. Проехав по ее орошаемой морем подкове, они направились вдоль побережья с закрытыми, безлюдными виллами. Наконец, фары автомобиля осветили огромную стену забора, необычайно высокую. Она была ярко-белой и фосфоресцировала, как занавес театра теней. Затем появились и тени - двое крупных мужчин стояли на страже у больших металлических решетчатых ворот, которые открылись автоматически для проезда автомобиля.
Сад, вероятно, был очень велик, потому что им пришлось пройти некоторое расстояние, прежде чем они увидели дом. Он тоже казался пустынным и затемненным, но, когда вошли в холл, с коврами и ценными произведениями искусств, у Марио заслепило глаза от яркого света. Тут он заметил огромные темные шторы на зарешеченных окнах.
Безмолвный слуга в белом смокинге принял их пальто. Отец также молча взял под руку Марио и привел в какое-то помещение, выстланное плиткой и пустое, как зал средневекового замка. Меблировка была соответствующей. Резные деревянные кресла с высокими спинками, длинный стол, покрытый белым сукном. На стенах висели головы диких кабанов, оленей с ветвистыми рогами, оружие, мечи, стилеты всех эпох и большой футляр от виолончели, который удивил Марио, потому что был поношен и испорчен дырой посредине. Огромное полено горело в камине, шкура гигантского белого медведя была постелена перед ним, усиливая тепло. Отец пододвинул два кресла и столик к огню, кивком пригласил Марио сесть и безо всякой подготовки сразу же перешел к теме. Быстрыми движениями открыл маленький скрытый сейф и вытащил короткоствольный пистолет «беретта». Он положил его на столик и посмотрел Марио прямо в глаза.
