Джон Гришем - Адвокат
– Успокойся, – мягко сказала она, коснувшись моего плеча. – Тебе приснился дурной сон.
– Принеси, пожалуйста, воды.
Я рассказал Клер все, что был в состоянии вспомнить.
Она одной рукой ласково поглаживала мне колено, в другой держала стакан с водой и внимательно слушала, вставляя замечания. На протяжении последних лет не часто нам приходилось столь доверительно беседовать.
Клер нужно было к семи в госпиталь. Приготовленный вместе завтрак – жареный бекон с хрустящими вафлями мы съели, сидя у кухонной стойки перед телевизором. Шестичасовой выпуск новостей начался с сообщения о взятии заложников. В кадрах мелькали окна моего офиса, собравшаяся у входа толпа. Вертолет, чей рокот мы слышали в конференц-зале, принадлежал телекомпании. Оператору удалось крупным планом снять Мистера, когда тот на несколько секунд раздвинул створки жалюзи, чтобы глянуть вниз.
Выяснилось, что Мистера звали Девон Харди, ему стукнуло сорок пять лет, он был ветераном вьетнамской войны и не в первый раз нарушал закон. На экране появился фотоснимок из полицейского архива, сделанный сразу после ареста Харди за кражу со взломом. Мне показалось, что Мистер и показанный мужчина – абсолютно разные люди: у того, что на фотографии, не было ни бороды, ни очков, и на вид он выглядел моложе. Из досье следовало, что Харди – бездомный, давно подсевший на дурь. Что его подтолкнуло к наркотикам, неизвестно. Родственников, если они у него были, конечно, судьба Харди не интересовала.
Никаких комментариев от нашей фирмы не поступило, происшествие по-прежнему представлялось загадкой.
Последовавший за репортажем метеопрогноз обещал сильный снегопад во второй половине дня. Для середины февраля (сегодня двенадцатое) в этом не было ничего странного.
Клер довезла меня до офиса, и я ничуть не удивился, обнаружив без четверти семь утра свой оставленный на стоянке “лексус” среди прочих машин. Парковка никогда не пустовала – кое-кто из наших даже ночи проводил в кабинете.
Я обещал жене позвонить около полудня, может быть, удастся вместе пообедать на территории госпиталя. Клер порекомендовала мне расслабиться и ничего не принимать близко к сердцу.
Интересно, чем мне заняться? Писать на диване, глотая таблетки? Мы сошлись на том, что выходной мне не помешает, а уж потом можно будет вернуться в привычный ритм будней.
Поприветствовав двух весьма настороженных охранников в вестибюле, я прошел к лифтам. Три кабины из четырех были свободны, я выбрал ту, в которой вчера поднялся на этаж вместе с Мистером. Время замедлило бег. Пространство заполнил рой вопросительных знаков. Почему он решил зайти именно к нам? Где находился до этого? Куда смотрели охранники, обычно стоящие перед дверями? Что заставило его остановить выбор на мне? За день через вестибюль проходят сотни юристов. Почему ему приглянулся шестой этаж?
Вообще, что он хотел? Трудно поверить, будто Девон Харди сознательно поставил на карту собственную жизнь или опоясал себя взрывчаткой с единственной целью поиздеваться над скупостью состоятельных юристов. Наверняка можно было найти людей и побогаче нас. Даже более жадных.
Его вопрос о “выселителях” так и остался без ответа. Но вряд ли надолго.
Лифт остановился, я вышел – на сей раз за мной никто не следовал. Мадам Девье еще спала: этаж был погружен в тишину. Я задержался у ее стола, вглядываясь в двери конференц-зала. Медленно распахнул ближайшую – ту, у которой стоял Амстед, когда пролетевшая мимо него пуля разнесла голову Мистера. Наконец глубоко вдохнул и включил верхний свет.
В зале как будто ничего не произошло. Длинный стол Для заседаний стоял на обычном месте, вокруг аккуратно были расставлены кресла. Дорогой ковер, на котором нашел свою смерть Мистер, поменяли на более роскошный. Стены заново покрасили. Исчезла дырка в потолке от просвистевшей над головой Рафтера пули.
Руководство фирмы не пожалело денег, чтобы в спешном порядке ликвидировать малейшие следы вчерашнего на редкость неприятного инцидента. Мало ли кому вздумается заглянуть сюда в течение дня! Теперь глазеть абсолютно не на что. Самому любопытному служащему с избытком хватит минуты-другой для того, чтобы убедиться в этом. В наших чертогах нет и не может быть даже намека на беспорядок и панику.
Все признаки разыгравшейся трагедии были хладнокровно уничтожены. Как ни печально, пришлось признать, что это разумно. Ведь и сам я принадлежал к белым богатеям.
Тогда чего ждал? Мемориальной доски? Букетов роз от уличных приятелей Мистера?
Не знаю, чего я ждал. Но от запаха свежей краски меня замутило.
Каждое утро на одном и том же месте рабочего стола я находил “Уолл-стрит джорнэл” и “Вашингтон пост”. Одно время я даже помнил имя человека, приносившего мне газеты, но потом оно вылетело из памяти. На первой странице “Вашингтон пост”, в разделе городских новостей, посреди пространной заметки о вчерашней истории был помещен знакомый портрет Харди.
Я пробежал заметку глазами. По идее, детали события были известны мне лучше, нежели самому пронырливому репортеру. Однако в заметке обнаружилось кое-что новое.
Красные трубочки оказались вовсе не динамитными шашками. Мистер купил пару рождественских свечей, разрезал на части и опутал безобидной проволокой. Грозный вид бутафории вогнал нас в неописуемый ужас. Автоматический пистолет сорок четвертого калибра Мистер украл. Поскольку это была “Вашингтон пост”, в статейке больше говорилось о Харди, чем о его жертвах, хотя, собственно, ни один сотрудник “Дрейк энд Суини”, к моему большому удовлетворению, с журналистами не обмолвился и словом.
Зато некий Мордехай Грин, директор адвокатской конторы на Четырнадцатой улице, сообщил, что Харди долгое время работал сторожем в Национальном древесном питомнике и потерял должность в результате сокращения бюджетных ассигнований. Отсидев несколько месяцев за кражу со взломом, он очутился на улице. Стал пить, пристрастился к наркотикам, неоднократно задерживался полицией за мелкое воровство в магазинах. Конторе Грина приходилось брать на себя защиту его интересов. Если у Харди и была семья, то адвокаты о ней ничего не знали.
Относительно мотивов происшедшего у Грина имелась одна версия. Не так давно Девон Харди был в принудительном порядке выселен со старого склада, где жил.
Принудительное выселение является законной процедурой, осуществляемой юристами. У меня было совершенно четкое представление, какое именно учреждение из сотен разбросанных по городу выбросило Мистера на улицу.
По словам Грина, адвокатская контора на Четырнадцатой улице существовала на деньги благотворительных фондов и занималась только бродягами. “В те годы, когда мы пользовались поддержкой федерального бюджета, в конторе работали восемь профессионалов. Теперь их осталось двое”, – сказал он.
Не мудрено, что “Уолл-стрит джорнэл” попросту умолчала об этом. Если бы убитым или слегка раненным оказался кто-то из юридической фирмы, пятой в стране по количеству сотрудников, – о, такой сенсации газета отвела бы всю первую полосу.
Слава Богу, до этого не дошло.
Сидя за столом, я разбирал документы. Работы было по горло.
А ведь сейчас я мог бы лежать в морге рядышком с Мистером.
За несколько минут до восьми появилась Полли и с радостной улыбкой поставила на стол тарелку с домашним печеньем. Ее ничуть не удивил мой приход.
На работу вышли все вчерашние заложники, причем большинство даже на час-другой раньше, чем положено. Остаться дома, чтобы понежиться в сочувственных объятиях супруги, было непозволительной слабостью.
– Артур на проводе, – сообщила Полли.
По коридорам расхаживало не менее десятка Артуров, но лишь одного все знали и без фамилии. Старший компаньон фирмы Артур Джейкобс был ее душой и мозгом, главной движущей силой, он пользовался нашим безграничным уважением. Им восхищались. За семь лет работы мне посчастливилось трижды разговаривать с ним.
На вопрос о самочувствии я доложил: “Превосходное”.
Слушая похвалы моему мужеству и благородству, я и вправду начал ощущать себя героем. Интересно, откуда ему все известно? Наверное, успел пообщаться с Маламудом и решил спуститься по иерархической лестнице, снизойти до меня. Да, теперь неизбежно пойдут разговоры, а за ними и анекдоты.
История про Амстеда и фарфоровую вазу войдет в анналы.
Артур поведал, что в десять часов хочет встретиться со всеми бывшими заложниками в конференц-зале, дабы записать их впечатления на видеопленку.
– Зачем? – поинтересовался я.
– Парни из отдела исков считают это необходимой предосторожностью, – с четкой, несмотря на восемьдесят лет, дикцией объяснил Артур. – Бродяга или, точнее, его семья может подать на полицию в суд.
– Вполне.
– Тогда нам придется быть ответчиками. Ты ведь знаешь, люди судятся и не по такому поводу.
