Александр Маркьянов - Презумпция лжи
Сюрприз, ради которого и состоялась эта встреча, американцы выложили на второй день переговоров, когда уже все вопросы были согласованы и стороны собирались расходиться. В этот момент слово взял представитель ЦРУ Харви Николс.
— Теперь, господа последний вопрос, который, надо сказать волнует нас больше, чем все предыдущие, вместе взятые. Во время первой встречи мы пришли к принципиальному согласию о том, что сферы влияния СССР и США являются закрепленными и без согласования ни одна из стран не переходит из сферы влияния одной договаривающейся стороны в сферу другой. Вы подтвердили свое согласие и клятвенно пообещали нам не разносить коммунистическую заразу без согласования с нами. Это так?
— Это так — без тени сомнений подтвердил Журавлев
— И что же происходит сейчас? Мы узнаем по своим каналам, что Советская армия готовит вторжение в Иран. Как это понимать, господа? Эта страна в нашей зоне влияния!
Высказав обвинение, Харви Николс уперся взглядом в глаза генерала Журавлева. Николс был опытным разведчиком, и многое мог понять по невербальным реакциям человека. И ему было важно не то, что сейчас скажут русские, а как они это скажут…
— Мы ничего не знаем об этом. Это дезинформация — безапелляционно заявил Журавлев почти без промедления
Несмотря на всю свою выдержку Николс вздрогнул. То, что он увидел, ему не понравилось. Очень. Если бы он увидел, что генерал Журавлев лжет — это значило бы, что русские ведут свою игру и сейчас они попались. Тогда нужно было просто договариваться заново. Но сейчас он видел, что по всем признакам генерал Журавлев сказал чистую правду, что он действительно ничего не знает об этом.
А это значило только одно. Все встречи, которые они проводили, все приманки, которые расставляли для русского медведя, заманивая его в капканы, оказались напрасными. Где-то в недрах советского аппарата управления существует мощная и никому не подконтрольная организация. Мощная настолько, что способна спланировать и осуществить военную операцию стратегического уровня. И эта организация неподконтрольна тем структурам, которые готовы на сотрудничество с Западом, и представители которых сейчас сидят напротив него за столом переговоров. Значит, всю схему надо переигрывать на ходу, русских же привлечь в союзники. В конце концов, эта организация больше опасна для них самих. Ни один человек из тех, кто у власти в СССР не хочет возврата тридцать седьмого года, никто не хочет оказаться в качестве врага народа перед спецтройкой, а потом и в расстрельном коридоре Лубянки. Да, план игры надо срочно менять…
— Я верю вам, товарищ Журавлев — улыбнулся Николс, доставая тонкую папку с документами — но материалы у нас есть и их надо проверить, чтобы между нами не оставалось никаких… недоговоренностей. Если мы ошибаемся — я буду только рад это узнать. Могу ли я просить вас проверить эти материалы? В конце концов — у вашей организации больше… возможностей проверить это, чем у нас, не правда ли?
Генерал Журавлев протянул руку за папкой.
Личное дело Гвишиани Джермен Михайлович(24 декабря 1928, Ахалцихе — 18 мая 2003) — советский философ и социолог. Член КПСС с 1951 года.
Сын генерала НКВД М. М. Гвишиани (ум. 1966). Брат Лауры Харадзе (ум. 1987), первой жены (с 1951 г.) Е. М. Примакова. Был женат на дочери А. Н. Косыгина Людмиле Алексеевне, дети Татьяна и Алексей.
Доктор философских наук, профессор, специалист в области управления. Академик АН СССР (1979), РАЕН (1990). Член Римского клуба, совместно с лордом Цукерманом организатор Международного института прикладного системного анализа (МИПСА) в Лаксенбурге, почётный доктор Пражской высшей экономической школы, член Шведской королевской академии инженерных наук, член Финской академии технических наук, почётный доктор Хельсинской школы экономики, член Американской академии управления, член Международной академии управления.
Почётный гражданин и посол доброй воли города Хьюстон (Техас, США).
Лауреат Государственной премии СССР.
Окончил Московский институт международных отношений (1951). В 1951-55 гг. служил в ВМФ. Закончил аспирантуру под руководством проф. Т. И. Ойзермана.
В 1965-85 годах работал в Государственном комитете Совета Министров СССР по науке и технике (ГКНТ СССР), был заместителем председателя. Во время работы в ГКНТ некоторое время одним из его подчинённых являлся полковник О. В. Пеньковский. В 1960-68 годах преподавал на философском факультете МГУ. Докторская диссертация «Американская теория организационного управления» (1969). Член-корреспондент АН СССР (1970). С 1977 г. директор, с 1992 г. почётный директор Института системного анализа АН (ранее ВНИИСИ). В 1985-86 годах заместитель председателя Госплана СССР.
Награждён орденом Трудового Красного Знамени и медалями, лауреат международной премии «Золотой Меркурий».
В его честь назван Международный фонд академика Гвишиани.
Афганистан, Баграм
Военный аэродром. 03 сентября 1978 года
Летели тяжело. На военно-транспортном самолете я летел первый раз, и поэтому было непривычно и тяжело. Самолет с ревом тащился по небу, то и дело проваливаясь в воздушные ямы. Штурман, который таких пассажиров перевидал в своей жизни немало, перед взлетом сунул пакет — для понятных целей. Но я решил — сдохну, но не опозорюсь. И не опозорился, хотя иногда подкатывало к самому горлу. Слава богу, рев турбовинтовых моторов самолета делал невозможными разговоры. Если бы начали вспоминать армейские порядки, кто и где служил — мне, с моей двухдневной интенсивной разведподготовкой пришлось бы кисло. По-моему, даже во время Великой отечественной войны самые ускоренные курсы разведчиков шли месяц, а тут два дня. Спасало только то, что вокруг — свои…
Самолет начал снижаться…
— На Кабул идем? — проорал я прямо в ухо бортмеханику, на котором в этот момент не оказалось наушников.
— На Баграм! — в ответ заорал он, посмотрел на меня с подозрением, мол, что — первый день замужем, что ли…
Вот и первый прокол. Как учил генерал Горин — держись с максимально наглым видом, даже если чувствуешь, что в чем-то «плывешь». Чем больше наглости — тем меньше желания переспрашивать, уточнять, на чем-то ловить…
Момент касания взлетной полосы почувствовали все, самолет был огромный, а полоса — не такая длинная, как в Союзе, Антеи садились «впритык» и «притирать самолет к полосе» возможности не было. Жесткий удар — и самолет покатился по взлетке, замедляя ход. Афганская земля…
— А мне сейчас куда? — глупо спросил я, когда самолет уже зарулил на стоянку и заглушил все четыре мотора…
Командир и штурман, которые уже собирались покидать самолет, подозрительно переглянулись…
— Вот уж не знаю, парень, куда тебе… — сказал командир — чтоб ты знал, ты у меня и в полетном плане не числишься, там ни про каких пассажиров не написано. Тебя с твоего ведомства должны встречать, а если не встречают — то я уж не знаю…
Нормально…
По узкой алюминиевой лестнице, вслед за экипажем покинул самолет, который уже начали разгружать (что мы везли — я так и не понял), отошел на несколько шагов от самолета, нетвердо ставя ноги, огляделся по сторонам. Русских нет, одни афганцы. Спрашивать их о чем-либо — занятие бессмысленное и бестолковое, только очередных неприятностей можно схлопотать. Еще раз поглядел по сторонам, выделил группу зданий вдалеке и решил, что самое крупное из них — это, наверное штаб. А раз штаб — должен же быть там хоть один советник. Вот там и разберусь. Подняв на плечо сумку с нехитрым скарбом, я поплелся в сторону штаба…
Штаба тут, конечно не было — тут вообще ничего толкового не было, строения оказались заброшенными. В отчаянии огляделся по сторонам и тут услышал за спиной голос
— Кого ищем, молодой человек?
Только секунде на пятой я сообразил, что меня спрашивают… по-русски! Обернулся — оперевшись на стену, за моей спиной стоял среднего роста человек в странной одежде — то ли военной форме то ли нет. Знаков различия на форме не было, человек этот зарос густой, черной с проседью бородой — но я сразу понял, что где-то я его видел…
— Что? Не узнал? — насмешливо спросил человек, и снова по-русски
Я смотрел на него во все глаза. Что-то вертелось у меня в голове — но узнать я не мог. Хоть убей…
— Как по чужим квартирам лазать так герой! — внезапно проворчал человек, довольно точно имитируя голос Горина — а как отвечать…
И тут прорвало… Боль в ноге, шорох чужих ног за спиной, мороз. Черная Волга, двое с автоматическими пистолетами Стечкина, безмолвное противостояние в центре зимней Москвы…
— Майор… майор Воронцов… — растерянно произнес я
— Я за него… — довольно улыбнулся человек — только не майор. И не Воронцов. Полковник Варяжцев Павел Степанович, прошу любить и жаловать. Не забыл, молодец. Память есть. А тебя как звать, величать, добрый молодец?
