Бернар Миньер - Круг
— Будем надеяться, что господин прокурор поступил так же, — сказал он.
Кто-то поставил штормовую лампу на лестничной площадке последнего этажа. Она распространяла вокруг зыбкий свет. И освещала единственную дверь.
Дом стонал под наскоками грозы. Сервас задержался у порога. Сверился с часами. 11.10. Немыслимо яркая молния осветила окно ванной комнаты и на мгновение ослепила их, когда они вошли. Следом прогремел раскат грома. Они сделали еще один шаг и обшарили лучами фонариков каморку под лестницей. Им следует поторопиться, пока не появились эксперты. Комната была погружена в темноту. За окном разыгрывалось пиротехническое действо, но ванну — светло-голубой прямоугольник на черном фоне — освещал находившийся на дне источник.
На манер бассейна… освещенного изнутри…
Сервас ощутил биение сердца в глотке и направил свет фонаря на пол, после чего подошел к ванне, пробираясь вдоль стены. Сделать это оказалось непросто — мешали расставленные повсюду флаконы и свечи, низкие пуфики, широкие чаши. Вешалка для полотенец и зеркало. Двойная занавеска закрывала ванну по периметру. Ее уже отодвинули, так что Сервас мог различить мерцание воды. И тень.
На дне что-то лежало… Что-то или, вернее, кто-то.
Ванна была старой модели — чугунная, с белой эмалировкой, на четырех ножках, двух метров в длину и очень глубокая, так что Сервасу пришлось подойти вплотную, чтобы разглядеть дно.
Он сделал еще один шаг — и едва удержался, чтобы не отпрянуть.
Она лежала там — и смотрела широко раскрытыми глазами, словно ждала его. Ее рот тоже был открыт, как будто она пыталась что-то сказать. Пыталась, но — увы — не могла, ведь взгляд ее был мертвым. В ней совсем не осталось жизни.
Бекер и Кастен оказались правы: зрелище и впрямь невыносимое. Хуже была разве что та обезглавленная лошадь в горах… Впрочем, Сервас, в отличие от судейских, умел справляться с эмоциями. Клер Дьемар связали веревкой немыслимой длины, обмотав ее бессчетное число раз вокруг туловища, шеи и рук, пропустив под мышками и между ног, расплющив грудь. Грубые узлы бугорчатой веревки глубоко впивались в кожу. Эсперандье подошел ближе и взглянул через плечо майора. На ум ему немедленно пришло слово «рабство». Путы и узлы были такими тесными и многочисленными, что Сервас невольно пожалел судмедэксперта: тому понадобится не один час, чтобы все разрезать и изучить в лаборатории. Он никогда прежде не видел такого… мотка. А вот убийца наверняка потратил не так много времени на «упаковку» жертвы, он действовал грубо и стремительно, а потом положил ее в ванну и открыл кран.
Кран был закрыт плохо, вода до сих пор капала.
Назойливый звук шлепка по воде в зловещей тишине комнаты.
Возможно, сначала он нанес ей удар. Сервасу хотелось опустить руку в ванну, вытащить голову жертвы из воды и ощупать затылочную и теменную кости — две из восьми плоских костей, образующих черепную коробку, — под длинными темными волосами. Ничего подобного он, конечно, не сделал, чтобы не отнимать хлеб у судебного медика.
Свет фонаря отражался в воде. Мартен погасил его, так что остался единственный источник света, от которого вода казалась испещренной блестками…
Сервас закрыл глаза, досчитал до трех и поднял веки: свет исходил не из ванны, а изо рта жертвы. Источником был фонарик цилиндрической формы не больше двух сантиметров в диаметре. Его затолкали Клер в горло, так что только конец торчал между ротоглоткой и язычком, освещая нёбо, язык, десны и зубы покойницы и преломляясь в воде.
Лампочка в абажуре из человеческой плоти…
Сервас задумался о значении «завершающего штриха» убийцы. Что это, подпись? Если судить по его бессмысленности — с точки зрения практической — и неоспоримому символическому значению, так оно и есть. Остается найти символ. Майор напряженно думал, пытаясь определить значение каждого элемента.
Вода…
Вода была ключевым элементом. Сервас разглядел на дне ванны какую-то «органику», ощутил легкий запах мочи и сделал вывод, что она умерла именно здесь, в этой холодной воде.
Вода здесь и вода снаружи… Шел дождь… Неужели убийца специально дожидался именно такой вот грозовой ночи?
Сервас не заметил никаких особых следов, когда поднимался по лестнице. Если тело обмотали веревками где-то в другом месте, а потом втащили сюда, на плинтусах неизбежно остались бы царапины, а на ковре — следы волочения. Он попросил экспертов внимательно осмотреть лестничную клетку и собрать возможные улики, хотя заранее знал, каким будет результат.
Сервас снова посмотрел на мертвое тело, и у него вдруг закружилась голова. У этой женщины было будущее. Никто не заслуживает участи умереть молодым. Судя по направлению взгляда — она смотрела на воду, — перед смертью ей было очень страшно. Клер поняла, что все кончено и состариться ей не доведется. О чем она думала? О прошлом или о будущем? Об упущенных возможностях, о «вторых шансах», которых не будет, о планах, которые никогда не осуществятся, о любовниках, об одной — большой — любви? Или просто о том, как выжить? Она боролась, как дикое животное, попавшее в капкан, но уже находилась в веревочном коконе и чувствовала, как вода поднимается — медленно и неумолимо. Касаясь ее кожи. Паника овладела рассудком Клер, ей хотелось кричать от ужаса, но она не могла — мешал маленький фонарик-карандаш, куда более эффективный, чем кляп. Клер могла дышать только носом, горло у нее болело и распухло, мозгу не хватало кислорода. Она наверняка начала икать, как только вода залилась ей в рот, а когда дошла до ноздрей, поднялась выше, до широко раскрытых глаз, на смену панике пришел чистый, первородный ужас…
Когда зажегся свет, все вздрогнули от неожиданности.
— Вот черт! — выругался Эсперандье.
— ОБЪЯСНИТЕ МНЕ, ПОЧЕМУ я должен доверить это расследование вам, майор.
Сервас поднял голову и взглянул на Кастена. Следователь достал сигарету и закурил, прикрывая огонек зажигалки ладонью. Стоя под дождем в свете фар, он напоминал фигуру языческого идола, равнодушно взирающего с высоты своего роста на жалкого смертного.
— Почему? Да потому, что все ждут от вас именно этого. И потому, что это самый разумный выбор. А еще потому, что, если вы этого не сделаете и расследование бесславно провалится, ВАС СПРОСЯТ, ПОЧЕМУ ВЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛИ.
Маленькие, глубоко посаженные глазки следователя сверкнули, но Сервас не смог угадать, разозлил он собеседника, позабавил — или и то и другое, вместе взятое. Великан был на редкость невозмутим и скуп во внешних проявлениях эмоций.
— Кати д’Юмьер вами не нахвалится. — В голосе Кастена прозвучал неприкрытый скепсис. — Она утверждает, что ваша группа — лучшая из всех, с которыми ей довелось работать. Весомый комплимент, не так ли?
Майор счел за лучшее промолчать.
— Я хочу быть в курсе всех ваших действий и любого — малейшего — продвижения в расследовании. Я ясно выразился?
Сервас согласно кивнул.
— Я свяжусь с Региональным отделением криминальной полиции и позвоню вашему директору. Правило номер один: никаких умолчаний и никаких, даже малейших, нарушений процедуры. Говоря иными словами: любое проявление инициативы — только с моего предварительного согласия.
Ролан Кастен вопросительно взглянул на Серваса, и тот снова кивнул.
— Правило номер два: с прессой общаюсь только я, вы разговоров с журналистами не ведете.
Ага, он тоже жаждет получить свои «пятнадцать минут славы». Провокационная фразочка Энди Уорхола[7] сделала свое дело — все и каждый теперь желают хоть раз погреться в лучах рампы, прежде чем исчезнуть со сцены: спортивные арбитры, усердствующие на стадионах, профсоюзные вожаки, берущие в заложники руководителей предприятий, чтобы защитить рабочие места и покрасоваться на телеэкране, и провинциальные прокуроры, делающие стойку на телекамеру.
— Вы бы, конечно, предпочли работать с Кати д’Юмьер, но вам придется смириться с моим присутствием. Если ваша работа покажется мне неубедительной, если расследование будет продвигаться недостаточно быстро, я попрошу судью передать дело в жандармерию. Но до тех пор у вас полная свобода рук.
Он повернулся и пошел к припаркованной неподалеку «Шкоде».
— Класс! — прокомментировал Венсан. — Какая, однако, приятная у нас работенка.
— Во всяком случае, мы точно знаем, чего от него ждать, — отреагировала Самира. — Какой там суд, в Оше?
Она подъехала в тот момент, когда ее коллеги спускались после осмотра, и немедленно привлекла внимание жандармов курткой в стиле «милитари» с надписью на спине «Зомби против вампиров».
— Суд Большой Инстанции…
— Все ясно.
Сервас понимал ход ее мыслей: можно было не сомневаться, что господин прокурор впервые получил в разработку столь сложное дело и решил «пометить территорию», дабы компенсировать недостаток опыта. Правосудие и полиция нередко действовали слаженно, но бывали случаи, когда каждый тянул одеяло на себя.
