Джошуа Спэньол - Изолятор
В ответ на мой вопрос Хелен сказала, что им не разрешали держать у себя животных. Вместе с соседками она каждое утро ездила автобусом на работу; служила за городом, в прачечной дома престарелых. Едва она упомянула место работы, у меня внутри все сжалось: меньше всего нам нужна какая-нибудь геморрагическая лихорадка, потрясающая и без того слабую иммунную систему пожилых людей. Название этого заведения Хелен вспомнить так и не смогла.
Я поинтересовался, видела ли больная каких-нибудь животных – мышей, или кошек, или собак, когда-нибудь, хоть один раз – в своем пансионате или в доме престарелых. Она поморщилась и ответила, что однажды на работе видела крысу, а возле своего дома несколько раз встречала кошек и собак.
Я спросил, болела ли она когда-нибудь раньше. Хелен не смогла вспомнить. Спросил, приходилось ли ей прежде бывать в больнице. Она не поняла. Я пояснил: в таком же месте, как это. Она отрицательно покачала головой. Потом мы выяснили, что смогли, насчет семьи и друзей, насчет того, где и как Хелен проводит выходные дни. Поговорили о том, какую получает почту, о личной гигиене. Пытаясь обнаружить какие-нибудь странности, я вернулся к еде и животным. Стрелки на стенных часах подползали к десяти. Нужно было двигаться вперед.
– А сексом вы занимаетесь?
Хелен быстро покачала головой, и я принял этот жест за выражение непонимания.
– Кто-нибудь из мужчин или женщин дотрагивался до интимных мест вашего тела?
Она снова покачала головой.
– А вы трогали их интимные места?
Она покраснела.
– А мужчина когда-нибудь касался вашего тела своим пенисом – своим интимным органом?
– Богу это не угодно, – ответила Хелен.
Потом натянула простыню до шеи и закрыла глаза.
Впоследствии мне предстояло осознать свою ошибку, но в тот момент я принял это движение за отрицательный ответ.
Я нашел Ферлаха в коридоре. Он сидел на металлическом стуле и что-то писал.
– Еще одно совещание, – произнес он, не поднимая головы.
– Какое?
– На сей раз административное. И на этом с Сент-Рэфом можно будет покончить. По крайней мере на сегодня.
– Мне никто ничего не говорил.
– Вот я говорю. Сам только что узнал. Получил сообщение на пейджер.
Я на минуту задумался.
– Вы идите, Херб. А я здесь закончу. Дело ведь не ждет. А кроме того, я не… ну, скажем так, будет лучше, если меня там не будет. Мне кажется, они меня невзлюбили.
– И все же вам следует там присутствовать.
– И все же я им очень не нравлюсь.
Пластиковый щит на лице не смог скрыть морщинок, собравшихся вокруг глаз Ферлаха. Он улыбался.
– Так, значит, вот чему вас учат в Атланте? Не ходить на совещания?
– Нет, это я сам придумал. Ненависть к заседаниям – моя личная особенность.
Ферлах поднялся и вставил свои записки в факс.
– Они вам сообщение не прислали? – поинтересовался он.
– Нет.
– Ну, так вы и не на крючке. И все равно, мне кажется, все это не случайно. Вас не позвали, но тем не менее считают, что вы должны прийти. И готовятся в случае неявки задать хорошую трепку.
– В мои способности не входит умение разгадывать интриги. А вот вызывать злость Джин Мэдисон мне, похоже, славно удается.
Факс запищал, сообщая, что передал документы. Ферлах положил свои заметки в папку с надписью «Филлмор, Дебора».
– Ну хорошо, – как бы между прочим заметил он. – Сделайте мне одолжение, Нат, ведите себя потише, хорошо? Я никому не позволю гадить у себя во дворе, в том числе и вам.
– Понял. Перехлестов не будет.
Ферлах усмехнулся и вышел.
7
Дебора Филлмор должна была находиться в реанимационной палате. Я понимал, почему она не там. Вовсе не по медицинским соображениям ее поместили сюда, достаточно далеко от специалистов, занимающихся самыми тяжелыми больными.
В палате сестра меняла на капельнице колбу с раствором. Я представился и спросил о состоянии больной.
– Это вы спец, – коротко ответила она.
Значит, вот так, подумал я. Действительно, слухи разносятся моментально.
Мисс Филлмор, чернокожая женщина двадцати семи лет от роду, лежала на спине без сознания. Из-под простыни к стоящей возле кровати капельнице тянулись сразу две трубки – одна из груди, вторая из паха. Я вынужден был отдать должное искусству медиков Сент-Рэфа: поставить капельницу человеку в таком состоянии очень трудно; каждый раз, когда игла прокалывает кровеносные сосуды, они лопаются и рвутся. Судя по всему, у них здесь имелся собственный «снайпер» – так мы называем тех, кто умеет точно попасть в такие сложные вены.
Дебби Филлмор находилась на искусственном дыхании. Респиратор, накачивающий в ее легкие кислород, наполнял палату шипением и щелканьем. Мигали три монитора. Они отслеживали работу сердца, уровень кислорода в крови, давление, функцию почек, частоту дыхания и подачу кислорода. Медиков волновал шок; и капельницы, и мониторы должны были поддерживать давление и не дать больной умереть.
Склонившись над кроватью, я внимательно вгляделся в губы и лицо Деборы Филлмор. Даже не отводя трубку респиратора, заметил красные пятна кровотечения. Приложил руку ко лбу: температура высоченная. Монитор показывает 40,2 Цельсия. То есть примерно 105 по Фаренгейту.
Я отклеил липкую ленту, которая удерживала респиратор, и отвел в сторону пластиковую маску. Однако рассмотреть удалось не слишком много.
– Здесь есть фонарик? – спросил я сестру.
– Нет, – ответила она.
– Постарайтесь найти, пожалуйста, – попросил я.
Она несколько секунд не отводила от меня сердитого взгляда.
– Сестра, – повторил я, подчеркнуто нажимая на обращение и тем самым восстанавливая иерархию, – фонарик есть в палате Хелен Джонс. Он мне нужен немедленно.
Она выскочила из палаты. Круг неприятелей стремительно расширялся. Однако жизнь успела научить меня одной непреложной истине: проблема не в том, что мы создаем себе врагов, а в том, что записываем в их число не тех, кого следует.
Осторожно, стараясь не задеть трубки, я развязал на шее рубашку. Большие темные пятна появились везде – расползлись по груди, по животу, по бокам. Инфекция, поразившая эту молодую женщину, стремилась атаковать сразу все тело.
Появилась сестра с фонариком.
– Спасибо, – поблагодарил я.
Она не ответила. Придерживая одной рукой отклеенный респиратор, держа в другой фонарик, я заглянул в горло. И в тот же момент невольно отдернул руки, едва не уронив фонарик – так, словно коснулся чего-то раскаленного. По сути, так оно и было.
Вся полость рта оказалась наполненной маленькими очагами кровотечений. Миндалины, распухшие до размера мячей для гольфа, тонули в толстом слое серо-желтого налета, словно покрытые строительным раствором. Казалось, они вот-вот разорвутся.
Я закрыл рот и приклеил на место респиратор.
Тот разрушительный удар, который наносят эти болезни человеческому телу, не перестает меня потрясать. И сейчас я всерьез, действительно всерьез испугался, что могу заразиться. Взглянул на медсестру и предложил своего рода перемирие.
– Что вы думаете? – спросил я ее.
– А что я знаю? – пожала она плечами. – Я всего лишь медсестра.
Я начал было выбирать между резким, но остроумным отпором и каким-нибудь более мирным вариантом ответа, и тут завибрировал пейджер. Поскольку не в моих правилах смотреть в зубы дареному коню, я тут же воспользовался возможностью и вышел из палаты, покинув исходящую злостью сестру.
8
Я разделся ровно настолько, чтобы посмотреть на пейджер: Ферлах. Подошел к телефону в маленьком вестибюле и позвонил ему.
– Вы уже далеко не самый непопулярный человек в этом госпитале, – сказал он.
– Отлично. Наверное, пришли материалы из моей рекламной фирмы.
– Мы закрываем заведение.
– Что, все крыло?
– Нет, весь госпиталь.
– Ух ты! Вот так сюрприз! То есть это, конечно, очень хорошо, очень разумно и осторожно – и все-таки…
Надо отдать Ферлаху должное – парень действует быстро. Я так ему и сказал:
– Быстро реагируете.
– Да, мы не привыкли здесь кота за хвост тянуть, – ответил он, натянуто засмеявшись. – И все-таки жаль, что вас не было рядом, чтобы разделить удар. Я-то ведь живу в этом городе.
– Возможно, уже недолго осталось. Они угрожали?
– Что-то вроде того. Президент госпиталя заявил – учтите, цитирую точно, – что если их не откроют через пять дней, то мои яйца окажутся у него на столе, в стеклянной банке. Да, кстати, туда же он обещал положить и ваши.
– Так передайте ему, что я свои отправил в Атланту – там целее будут.
– Храбрый паренек.
– Послушайте, Херб, эта штука страшная. Дебби Филлмор…
Я замолчал.
