К. Сэнсом - Камни вместо сердец
Постепенно она стала пользоваться этой своей хитростью, своим единственным оружием во враждебном мире, другими способами. Сперва я обещал посещать ее только «время от времени», однако она с ловкостью записного адвоката обратила эту фразу к собственной пользе. Поначалу мисс Феттиплейс уговорила меня приходить к ней раз в месяц, потом – каждые три недели, ибо она изголодалась по новостям, а потом, наконец, дело дошло до двух недель. Если я пропускал визит, то получал известие о том, что она заболела, но, всякий раз, поспешив в больницу, я обнаруживал, что она блаженно сидит у огня после внезапного выздоровления, утешая какого-нибудь взбудораженного страдальца. И в последние несколько месяцев до меня дошло, что проблему осложняет еще один элемент, который мне следовало бы распознать ранее. Эллен влюбилась в меня.
Люди представляют себе Бедлам мрачной крепостью, в которой безумцы, стеная и звеня цепями, сидят за решетками. Действительно, некоторые там и вправду сидят на цепи, да и стонут тоже многие, однако внутри этого сложенного из серого камня невысокого и длинного строения достаточно уютно. Сперва попадаешь в просторный двор, в тот день оказавшийся совершенно пустым, если не считать высокого и худого человека в покрытом пятнами сером дублете. Он ходил по кругу вдоль стен двора, не поднимая глаз от земли и торопливо шевеля губами. Должно быть, новый пациент, возможно, человек со средствами, разум которого помутился, а у родственников хватило денег отправить его сюда, чтобы не путался под ногами.
Я постучал в дверь. Мне открыл один из привратников по имени Хоб Гибонс, на поясе которого брякала внушительная связка ключей. Коренастый и плотный в свои пять с лишним десятков лет, Гибонс был не более чем тюремщиком. Он не интересовался пациентами, с которыми бывал иногда жесток, но я умел противостоять и смотрителю Бедлама, Эдвину Шоумсу, чью жестокость нельзя было назвать случайной. Еще Хоба можно было подкупить. Увидев меня, он осклабился в сардонической улыбке, показав серые зубы.
– Как она? – спросил я.
– Весела, как ягненок весной, сэр… с той поры как вы известили ее о том, что приедете. Ну, а до того считала, что подхватила эту самую хворь. Шоумс уже гневался, глядя на то, как она потеет – а она по-настоящему потела! – решив, что нас закроют на карантин. И тут приходит ваша записка, и через какой-то час ей уже стало лучше. Я бы назвал это чудом – если бы нынешняя церковь разрешала чудеса.
Я вошел внутрь. Даже в этот жаркий летний день в Бедламе было сыро. Налево за полуоткрытой дверью находилась гостиная, в которой за исцарапанным столом играли в кости несколько пациентов. В углу, на табуретке, тихо плакала женщина средних лет, крепко сжавшая пальцами деревянную куколку. Прочие пациенты не обращали на нее внимания: здесь быстро привыкаешь к подобным вещам. Справа начинался длинный каменный коридор, в который выходили палаты пациентов. Кто-то стучал в одну из дверей изнутри.
– Выпустите меня! – повторял мужской голос.
– А смотритель Шоумс у себя? – негромко спросил я у Хоба.
– Нет. Он отправился к попечителю Метвису.
– Мне хотелось бы переговорить с ним после того, как я повидаюсь с Эллен. Я не могу задержаться здесь больше чем на полчаса. Мне назначено другое свидание, которого я не могу пропустить. – Опустив руку на пояс, я звякнул кошельком, многозначительно глянув на Гибонса. Во время своих посещений я всегда давал ему кое-какую мелочишку, чтобы Эллен получала пристойную еду и постель.
– Хорошо, я буду в кабинете, – ответил привратник. – А она сейчас у себя в комнате.
Можно было не спрашивать у него, отперта ли ее дверь. В отношении этой пациентки можно было с уверенностью сказать одно: бежать отсюда она совершенно не намеревалась.
Пройдя по коридору, я постучал в ее дверь. Строго говоря, мне не подобало посещать одинокую женщину без свидетелей, однако в Бедламе обыкновенные правила хорошего тона считались избыточными. Эллен пригласила меня войти. Она сидела на соломенном тюфяке в чистом голубом платье с большим вырезом, сложив на коленях изящные руки. Узкое, орлиное лицо ее казалось спокойным, но темно-синие круглые глаза переполняли эмоции. Она вымыла свои длинные каштановые волосы, но их концы уже начинали сечься. Подобные подробности обыкновенно не замечаешь, если не испытываешь влечения к женщине. В этом и заключалась проблема.
Феттиплейс улыбнулась, блеснув крупными белыми зубами:
– Мэтью! Ты получил мою записку. Я была так больна!..
– Теперь тебе лучше? – спросил я. – Гибонс сказал, что у тебя была сильная лихорадка.
– Да. Я боялась лихорадки. – Женщина нервно улыбнулась. – Боялась.
Я сел на табурет в другой стороне комнаты.
– Мне так хочется услышать свежие новости, – проговорила моя собеседница. – Прошло больше двух недель с тех пор, когда я в последний раз видела тебя.
– Не больше двух недель, Эллен, – негромко поправил ее я.
– Что слышно о войне? Нам ничего не рассказывают, чтобы не расстроить нас. Но старине Бену Тадболлу позволили выйти, и он видел, как мимо проходил огромный отряд солдат…
– Говорят, что французы посылают флот, чтобы вторгнуться к нам. И что герцог Сомерсет повел войско к шотландской границе. Но все это только слухи. Никто не может сказать ничего определенного. Барак считает, что слухи распускают придворные короля.
– Но это отнюдь не значит, что они могут оказаться ошибочными.
– Нет.
«Какой острый и быстрый ум, – подумалось мне, – как непосредственно она интересуется миром. И, тем не менее, застряла здесь…» Посмотрев в сторону выходившего во двор зарешеченного окна, я вслушался в доносившиеся из коридора звуки: кто-то барабанил в дверь и просил выпустить его.
– Кто-то новый. Очередной бедолага, считающий, что находится в здравом уме, – предположила пациентка.
Атмосфера в ее комнате показалась мне затхлой. Я посмотрел на покрывавший пол слой тростника:
– Его нужно переменить. Хоб присмотрит за этим.
Посмотрев вниз, мисс Феттиплейс торопливо почесала запястье:
– Да, наверное. Я подумала, что это блохи. Я тоже подхватываю их.
– Почему бы тогда нам не постоять в дверях? – неспешно предложил я. – Посмотри-ка в передний двор! Солнышко светит…
Но моя приятельница покачала головой и обхватила себя руками, словно защищаясь от беды:
– Нет, я не могу этого сделать.
– Ты могла, когда мы познакомились с тобой, Эллен. Помнишь тот день, когда король женился на королеве? Мы стояли в дверях и слушали церковные колокола.
Женщина печально улыбнулась:
– Если я сделаю это, ты заставишь меня выйти наружу, Мэтью. Или ты думаешь, что я не понимаю этого? Разве ты не видишь, как мне страшно? – В голосе ее прозвучала горькая нотка, и она вновь потупилась. – Ты все не приходишь ко мне… а когда, наконец, приходишь, начинаешь давить на меня и пытаться обмануть. Мы так не договаривались.
– Я прихожу к тебе, Эллен. Даже тогда, когда, как теперь, у меня много дел и собственных тревог.
Лицо моей собеседницы смягчилось:
– В самом деле, Мэтью? Что же мучает тебя?
– Да сильно, собственно, ничего не мучает… Эллен, ты и в самом деле хочешь остаться здесь до конца дней своих? – спросил я, а затем, чуть помедлив, добавил: – А что случится, если тот, кто оплачивает твое пребывание здесь, прекратит это делать?
Больная напряглась:
– Я не могу даже говорить об этом. Ты знаешь это. Эта перспектива невыносимо терзает меня.
– И как, по-твоему, Шоумс позволит тебе остаться здесь из милосердия?
Феттиплейс вздрогнула, а потом уверенным тоном произнесла, глядя мне в лицо:
– Как тебе известно, я помогаю ему с пациентами. Я умею делать это. Он оставит меня при себе. Это все, чего я хочу от жизни, этого и… – Она отвернулась, и я заметил, что в уголках ее глаз блеснули слезы.
– Ну, хорошо, – сказал я. – Все хорошо.
Потом, поднявшись, я заставил себя улыбнуться.
Эллен тоже ответила мне бодрой улыбкой.
– А как дела у жены Барака? – спросила она. – Ей еще не пора рожать?
Я оставил ее через полчаса, пообещав навестить, прежде чем окончатся две недели. Не через две недели, а до того, как они закончатся: она вновь выторговала себе эту льготу.
Хоб Гибонс ожидал меня в неопрятном кабинетике Шоумса, сидя на табурете за столом и сложив руки на засаленном камзоле.
– Как прошел ваш визит, сэр? – поинтересовался он.
Я закрыл за собой дверь:
– Эллен вела себя как обычно.
Затем я взглянул на смотрителя:
– Сколько же она находится здесь? Девятнадцать лет? Согласно правилам, пациент может оставаться в Бедламе всего год: считается, что за это время они вылечиваются.
– Если они платят, их никто не выгоняет. Если только они не доставляют уйму хлопот. A Эллен Феттиплейс не из таких, – отозвался Гибонс.
![Роберт Силверберг - Космический бродяга [= Бродяга из космоса]](/uploads/posts/books/58650/58650.jpg)
