Марк Альперт - Последняя теория Эйнштейна
Дэвид поднял тяжелый камень, занес над флешкой, снова огляделся на сияющие утренние горы, расходящиеся мириадами изгибов и выпуклостей, как складки пространства-времени. И с размаху, изо всех сил обрушил камень на серебристый цилиндр.
Разлетелся вдребезги пластиковый корпус, плата раскололась на дюжину кусков. Следующий удар Дэвид нанес прицельно по кристаллу памяти, и кремний распался сотнями черных осколков не больше карандашного острия. А Дэвид бил и бил, пока чип не превратился в пыль, а окружающие его ножки, схемы, соединения — в мешанину металлических блесток. Взяв обломки в руку, он перебросил их через обрыв восточного склона Хо-Ноба. Ветер подхватил их и развеял по сосновому лесу.
Моника заставила себя улыбнуться.
— Ну вот и все. Начинаем с чистого листа.
Дэвид пустил камень вниз по склону и взял Монику за руку. На него накатила волна смешанных чувств — грусть и сочувствие, благодарность и облегчение. Он хотел поблагодарить Монику за все, что она для него сделала, за более чем тысячу проделанных миль рядом с ней, за то, что сотни раз спасала его шкуру. Но вместо слов он просто поднял ее руку к губам и поцеловал коричневую впадинку между костяшками пальцев. Она посмотрела на него с любопытством и удивлением, не так чтобы неприятным. Потом увидела что-то за плечом Дэвида, и лицо ее окаменело. Он обернулся и увидел колонну черных «сабурбанов», ползущую по шоссе с юго-востока.
Шагнув прочь от обрыва, он потянул Монику с камней.
— Сюда! — заорал он Грэддику, и тот мгновенно увел Майкла в тень от каменного карниза. Склонившись к земле Грэддик выглянул за край и скривился.
— Алый зверь! — прошипел он. — Скверны исполненный!
У начала тропы машины притормозили. Агенты наверняка сверялись с картой и соображали, как быстрее всего подняться на вершину. Дэвид собирался сидеть в укрытии, пока группа захвата будет подниматься к вершине, чтобы у агентов не было соблазна начать в них палить как в мишени. Когда агенты подойдут на расстояние слышимости, он крикнет, чтобы показать, где они. Тогда, предположительно, командир группы прикажет им выходить медленно и с поднятыми руками. Кажется, это наиболее безопасный способ сдаться. Конечно, фэбээровцы не будут в восторге, узнав, что случилось с единой теорией, но на всех не угодишь.
Пока «сабурбаны» парковались на обочине, Дэвид обернулся к Грэддику и запоздало сообразил, что знает только его фамилию, а не имя.
— Послушай, брат, тебе пора уезжать.
Грэддик, стискивая кулаки, смотрел на «сабурбаны». Одна за другой открывались дверцы машин, и оттуда выскакивали люди в серых костюмах.
— Да, ибо многочисленны они, как песок морской, — говорил он нараспев. — Но сойдет огонь с небес и пожрет их!
Дэвид начинал волноваться. Не было причин Грэддику здесь торчать. ФБР его не знает, и если он уедет сейчас, то выйдет сухим из воды.
— Брат, послушай меня. Мы должны вернуть кесарю кесарево, но твое место — на воле, ты понимаешь? Тебе надо уехать.
Горец скривился — наверное, жалел, что нет у него больше гремучих змей и нечего метать в агентов. Но через секунду он стиснул Дэвиду плечо:
— Я уеду, но недалеко. Если что, я вернусь.
Он поднял руку ко лбу Дэвида, неразборчиво пробормотал благословение, потом развернулся, побежал-заскользил по осыпи западного склона Хо-Ноб и скрылся в густой тени под сосновыми сучьями.
Федеральные агенты шли цепочкой вверх по тропе, крутой и каменистой, иногда им приходилось даже лезть на четвереньках. Дэвид прикинул, что идти им еще минут десять, скрылся за скальным выходом и посмотрел на Майкла, который спокойно разглядывал параллельные трещины в каменном выступе, не ведая приближающейся опасности. Но если честно, гораздо больше он беспокоился о Монике. Она эксперт в теоретической физике, и агенты будут допрашивать ее очень жестко. Дэвид снова взял ее за руку, сжал в ладони.
— Нас наверняка разлучат для допроса. Может быть, я тебя какое-то время не увижу.
Она улыбнулась, глянула на него лукаво:
— Ну, не знаю, как выйдет. Может, встретимся случайно на Гуантанамо. Говорят, там пляжи классные.
— Ты не бойся их, Моника. Они всего лишь выполняют приказы, и не станут…
Она подалась к нему, прижала палец к его губам.
— Т-с-с, не волнуйся. Мне они ничего не сделают, потому что мне нечего сказать. Я уже забыла уравнения.
— Да ладно!
— Это правда. Я умею забывать, и всегда умела. — Она стала серьезной. — Я выросла в самом дерьмовом месте Америки — из тех, которые оставляют шрамы на всю жизнь. Но я все это забыла, и теперь я профессор в Принстоне. Забывать — очень полезное умение.
— Но вчера вечером ты…
— Я даже названия статьи не помню. Унтер-что-то-там-такое. Помню только, что по-немецки, и ничего больше.
Майкл перестал рассматривать карниз и повернулся к Монике:
— Neue Untersuchung uber die Einheitliche Feldtheorie, — сказал он с безупречным немецким произношением.
Дэвид, вытаращив глаза, уставился на мальчишку. Откуда он знает название статьи Эйнштейна?
— Как ты сказал?
— Neue Untersuchung uber die Einheitliche Feldtheorie, — повторил Майкл, отвернулся к скальной стенке и снова стал изучать рисунок трещин.
Моника вскинула руку к губам и посмотрела на Дэвида. Вчера Майкл на лэптоп не смотрел, значит, он видел это название где-то в другом месте.
Дэвид взял мальчика за плечи, стараясь проделать это осторожно, но руки у него тряслись.
— Майкл, где ты видел эти слова?
Майкл услыхал в голосе Дэвида испуг и отвел глаза, избегая прямого взгляда. Дэвид вспомнил его странные достижения — как он запоминал целиком телефонные справочники. Господи, сколько же ему известно?
— Майкл, прошу тебя, это очень важно. Ты читал тот файл, когда играл в «Варфайтера»?
У Майкла порозовели щеки, но он не ответил. Дэвид стиснул ему плечи сильнее:
— Слушай меня! Ты скачивал этот файл с сервера? Может быть, давно когда-то, когда еще жил с мамой?
Майкл быстро и резко замотал головой, будто его трясло.
— Это было надежное место! Он мне сказал, что оно надежное!
— Сколько ты прочел из файла? Сколько, Майкл?
— Я его не читал! — заорал Майкл с надрывом. — Я его написал! Я его написал и положил на сервер! Ганс мне сказал, что это надежное место!
— Как? Я думал, это Кляйнман поместил туда теорию.
— Нет, он меня заставил ее выучить! Отпусти меня теперь!
Мальчик пытался вырваться, но Дэвид держал крепко.
— Как это? Ты выучил наизусть всю теорию?
— Отпусти! Я тебе ничего не буду говорить, если у тебя нет ключа!
Он невероятным усилием высвободил руку и ударил Дэвида кулаком в живот.
Удар был хорош — у Дэвида перехватило дыхание, он потерял равновесие и упал навзничь. Высокое синее небо завертелось колесом. И пока Дэвид валялся так, пытаясь вдохнуть, перед глазами у него медленно плыл ряд цифр. Шестнадцать цифр, которые прошептал доктор Кляйнман на смертном одре, цепочка, которую он назвал «ключом». Первые двенадцать — координаты института робототехники в Карнеги-Меллон, последние четыре — добавочный номер кабинета профессора Гупты. Но нет, это не его прямой телефон — это телефон в приемной, на том столе, за которым сидел Майкл. Вот тут вместе с первым вдохом до Дэвида дошло.
Цепочка Кляйнмана вела не к Амилу Гупте.
Она вела к Майклу.
Дэвид еще несколько секунд пролежал неподвижно, и Моника наклонилась над ним, потянула за рукав:
— Эй, ты живой?
Он кивнул. Преодолевая головокружение, подобрался снова к скальному выходу и заглянул вниз. Агенты были уже в нескольких сотнях ярдов, выходя на последний участок тропы. Очевидно, они слышали вопль Майкла и теперь торопились узнать, в чем дело.
Мальчик скорчился у скального выхода, потупив глаза к земле. Дэвид не стал его трогать, а воспользовался тем же способом, что Элизабет, когда спрашивала о номере телефона: щелкнул пальцами перед его носом. А потом отчетливо произнес цифры, которые дал ему доктор Кляйнман:
— Четыре, ноль… два, шесть… три, шесть… семь, девять… пять, шесть… четыре, четыре, семь, восемь, ноль, ноль.
Майкл поднял голову. Щеки у него еще горели, но глаза были спокойны.
— Neue Untersuchung uber die Einheitliche Feldtheorie, — начал он. — Die allgemeine Relativetasttheorie war bischer in erster Linie eine fationelle Theorie der Gravitation und der metrischen Eigenschaften des Raumes…
Это был текст статьи Эйнштейна, звучащий с четким немецким произношением доктора Кляйнмана. Старый физик нашел идеальный тайник. Майкл легко мог запомнить всю теорию, но его в отличие от ученых не тянуло работать над формулами или же поделиться ими с коллегой, потому что ни единого слова и ни единого символа он не понимал. В обычных обстоятельствах никому бы и во сне не приснилось искать уравнения Эйнштейна в разуме аутичного подростка. Но сейчас обстоятельства были какие угодно, только не обычные.
