Елена Прокофьева - Явление зверя
А перед тем как я готовился встретиться с Ромой и Антоном и, честно говоря, чувствовал себя не очень уверенно — девочки девочками, а удастся ли мне увести за собой и мальчиков? — нашим с Кривым конкурентам, наконец, надоело ждать, и они решили сделать первый шаг. Надо сказать, время они выбрали крайне неудачное и почти застали нас врасплох. Меня — застали врасплох, потому что Кривой, мне кажется, все предвидел заранее.
Он вызвал меня по телефону с утра, разбудив в несусветную рань, и велел явиться к нему домой, чтобы обсудить что-то, а потом, уже ближе к вечеру, съездить в офис за какими-то документами, которые нужно то ли забрать, то ли подписать… Какие документы?.. Зачем еще нужен я?.. Спросонья я ни фига не понял, но послушно приперся к Кривому домой, в положенный час. Надо сказать, в последнее время он и так не часто меня беспокоил, практически предоставив самому себе, надо же было и совесть иметь…
Мы долго говорили о чем-то, с моей точки зрения, несущественном, потом Кривой посмотрел на часы и сказал: «Пора!» Мы вышли в коридор, столкнулись нос к носу со сладкой парочкой — актером и его домработницей, а потом из-за угла выскочили бравые ребята и начали в нас стрелять.
Конечно, я не чувствовал себя настолько уверенным в собственной неуязвимости, конечно, я испугался бы, если бы успел… Но все произошло слишком быстро. И я не успел испугаться.
Нападавшие стреляли, и мы стреляли, нападавших было больше, но мы уложили всех. Кривой, я и… домработница, у которой оказался в сумочке пистолет!
Позже, когда эта лихая особа перевязывала раненого Кривого на диване в соседской квартире, бледный как бумага актер судорожно курил на подоконнике, а я медленно отходил от пережитого и начинал соображать… Черт возьми, мне начало казаться, что Кривой все спланировал заранее и даже под пулю подставился нарочно, чтобы ОНА взялась его перевязывать, чтобы наконец-то с НЕЙ познакомиться.
Я вспомнил его странные слова, которые слышал, когда валялся у него на диване, подыхая от слабости, — он говорил про нее, про эту женщину… Что же он говорил? Уникальная?.. Таких больше нет?..
Теперь я и сам вижу — что уникальная. Рембо в юбке… в красном старомодном платье, залитом кровью. Верю, что таких больше нет, но ему-то она зачем?
Влюбился?.. Кривой?!
Я ломал голову над этой тайной совсем недолго, ровно до тех пор, пока заштопанный умелыми руками Кривой не заговорил.
Ох, елки зеленые! Вот в чем дело! Мягко, незаметно и как будто совсем случайно босс подвел свою спасительницу к тому, чтобы она взяла на себя роль киллера в устранении наших конкурентов! Да так, что получилось, будто не он ее просил — она сама вызвалась, а он ее еще и отговаривал. Опасался, сомневался, боялся…
Это было гениально!
Я едва не задохнулся от восхищения.
И мне пришлось очень постараться, чтобы не обнаружить радости, чтобы не испортить ненароком дивный замысел Кривого.
Глава 12
Это была самая странная ночь в моей жизни. На чердаке заброшенного склада… Половицы скрипели, когда я передвигался. Внутренняя лестница — ржавая, винтовая — скрежетала, когда я спускался по ней на второй этаж — по нужде. Ночь в городе была полна шумов — тысячи машин, сотни сирен, миллионы телевизоров… Но здесь, на территории заброшенного завода, — стояла странная тишина. Похоже, ни крыс, ни собак, ни бомжей здесь не было. Только мы с Софьей. И каждый звук отдавался в этой тишине как выстрел.
Софья была молчалива. То и дело вскидывала автомат, примерялась с ним — то к одному окну, то к другому. Я понимал ее неуверенность и волнение и старался не досаждать разговорами. В конце концов, она была всего лишь врачом, хорошо умеющим стрелять! Не снайпером. Не наемным убийцей.
Потом она заснула.
Я пообещал, что буду чутко стеречь ее сон и разбужу, если хотя бы услышу что-то подозрительное.
Я сидел и смотрел в окно на задымленное московское небо, где и звезд-то не разглядеть. Я понимал, что эта ночь, возможно, последняя в моей жизни. Пытался настроиться на торжественный лад. Но — не получалось. Мысли в голове то метались, как испуганные мыши, то и вовсе замирали, обнаруживая некую космическую пустоту… Вспоминались какие-то глупости. Совершенно неуместные в такой серьезный момент.
О маме я старался не думать. А то просто с ума сошел бы. Интересно, солдаты накануне ответственного сражения тоже стараются не думать о матерях? В кино нам обычно показывают, как все они пишут письма любимым. Но теперь мне казалось: это — фальшь. Если сегодня думать о тех, кто ждет твоего возвращения, то завтра ты пойдешь не в атаку, а… Побежишь с поля боя куда глаза глядят.
С размышлений о войне я плавно перешел на размышления о двух своих новых ролях: театральной и кинематографической. Все-таки мой будущий киношный фашист интереснее, чем мой будущий театральный Тит Андроник. Обидно будет не дожить… И не сыграть такую классную роль! Ведь меня даже без проб взяли… Сделали фотографии в гриме — и утвердили. Я на них хорошо получился. Правда, придется стричься. Таких длинных волос, как у меня, немецкие офицеры не носили. Но это — мелочи… Главное — я впервые сыграю в кино не жертву, а палача. В театре у меня были роли злодеев, в кино — никогда. Правда, мне придется изобразить палача интеллигентного, чувствительного, сомневающегося, мятущегося… То есть вызывающего сочувствие. Но все-таки палача! К тому же интересно, как публика встретит фильм о войне после столь долгого перерыва, тем более такой фильм: не про окопную грязь и жестокость СМЕРШа, а о героизме советских людей. Степка боится, что критики его сожрут… Но мне кажется, публике должно понравиться. И история любви там очень трогательная.
Я и сам не заметил, как заснул.
Разбудила меня Софья. Выглядела она на редкость свежей и милой. Личико — словно только что холодной водой умыла! Косы явно тщательно расчесаны и переплетены. Блестят, как две сытых змеи. Солнышко светит яркое… Полуденное…
— Костя! Сейчас половина второго. Уже скоро…
Я вскочил.
— Что же ты меня раньше не разбудила?
— А зачем?
— Но ведь могут явиться посыльные этих бандитов, разведывать, нет ли тут кого в засаде… А я сплю!
— Хорошо выспаться тоже важно. Не тревожься. Я давно проснулась. И бдю.
— А если бы они пришли, когда мы спали?! Вот ужас-то… Надо было кого-то выставить на страже!
Софья улыбнулась. И я тут же вспомнил, что вообще-то пообещал охранять ее сон. И перестал скандалить. В конце концов, ничего не случилось, так чего же впустую воздух сотрясать?
— Поешь.
— Перед боем не едят. На случай, если пулю в живот получишь.
— Милый, в нашей ситуации, если пулю в живот получишь, то следующая будет — в голову… Контрольный выстрел. Так что можешь спокойно позавтракать.
— Спасибо! Утешила!
— Стараюсь…
Мы поели пирожков, запивая их минералкой. Съели по кусочку шоколада. Софья посетовала на невозможность почистить зубы. Я нашел в кармане пачку «Орбита». Солнышко пригревало. Откуда-то доносились веселые крики ребятни.
Очень хотелось жить…
— Давай удерем! Пока не поздно!
— Нельзя. Я обещала.
— Кому? Этому бандиту?
— Это нужно прежде всего мне самой. Спасти Лешу. Успокоить Анюту и Анну Сергеевну. Отомстить за Матвея Николаевича. Я должна! Ты понимаешь? Я должна!
— Ты думаешь, он говорит правду? Ты думаешь, их действительно перестанут преследовать, если ты убьешь всех главарей? Но ведь те, кто их преследует, — мелкая сошка…
— Если ослабить влияние цыган в Москве, если власть сконцентрируется в руках Алексея Ивановича — возможно… Если он станет во главе всего их нищенского бизнеса, он прикажет, чтобы Лешу оставили в покое. У меня тоже есть сомнения. Но я считаю, что надо сделать хоть что-то. И посмотреть, что будет.
Где-то вдалеке завыла сирена «скорой помощи». Залаяла собака. Дети вопили все громче и радостнее. Наверное, лупили кого-нибудь.
Мой привычный мир — он так близко… И так далеко! Почти недосягаем. Чтобы попасть туда, надо пройти сквозь огонь и кровь. И бросить кольцо в жерло Ородруина.
Оставшиеся часы мы сидели в молчании. Софья, как мне казалось, дремала, держа на коленях автомат. Какие тонкие у нее руки! Какие нежные! Даже странно видеть в этих руках — орудие убийства… Вдруг она распахнула глаза — широко-широко, как разбуженная средь бела дня сова.
— Едут…
У меня сердце рухнуло куда-то в желудок.
Я тоже услышал шорох шин по гравию.
В узкий проем между складами въезжали машины. Две — справа. Три — слева. Из них начали выходить люди. Я узнал Кривого. Казалось, он не держится на ногах. Из машины его буквально выгружали телохранитель и Юраш. В свободной руке у Юраша был черный дипломат.
Я завороженно наблюдал, как Кривого окружают. Его телохранитель выглядел испуганным. Юраш злобно сверкал глазами, похоже, он готов был драться за своего хозяина когтями и зубами, убивать, пока его самого не убьют.
