Сергей Кулаков - Не смотри в глаза пророку
И Жанна столько это от него таила. Впрочем, едва ли она сама об этом знала. У Егора голова пошла кругом.
– Это было революционное открытие, – продолжал тем временем Никитин. – Мало того, что мы изобрели тест, благодаря которому можно было выявлять детей со способностями к ясновидению. Мы разработали прибор, который эти способности усиливал в сотни раз. Если бы нам не мешали, мы создали бы поколение пророков, которые подняли бы нашу страну на невиданные высоты. Никто в мире не смог бы соперничать с нами.
– Но мой отец! – не выдержал Егор.
– Твой отец, – кивнул Никитин, – всем сердцем верил в эту идею. Он верил в нее до такой степени, что пожертвовал для нее тобой, своим единственным сыном. Твоя мать умерла во время родов, и отец один воспитывал тебя. Но он был настоящий ученый, фанатик своего дела. Он начал экспериментировать с тобой, когда тебе не было и трех лет. И достиг феноменальных успехов… Извини, тебе, наверное, дико слышать такое?
– Нет, – пробормотал Егор, – ничего.
– Да, мы работали для страны. Но твой отец был максималист во всем. И когда он увидел, что его идею извращают и стараются направить в узкое русло сиюминутных интересов, он отказался продолжать работу. Его пытались заставить, оказывали на него давление, но он был тверд и стоял на своем. О, это был настоящий кремень.
Профессор печально и с гордостью улыбнулся.
– Был? – тихо спросил Егор.
– Я не знаю, какая его постигла судьба, – вздохнул Никитин. – Однажды он пропал, и мне не объяснили, что с ним стало. Я верил, что он нашел способ вырваться на свободу. Но потом, по истечении многих лет, я не был уверен в том, остался ли он тогда жив.
Профессор на минуту замолчал, прикрыв глаза и отдыхая.
Егор тоже молчал, думая о том, что услышал.
Немыслимо. Он только что обрел отца – и снова его потерял. Конечно, если отец погиб. Но, возможно, он сумел выжить и жив до сих пор? Или хотя бы живы те, кто был с ним рядом все эти годы. Что если попытаться их найти? Человек не пропадает бесследно. Вдруг ему повезет.
– А я продолжал эксперимент еще какое-то время, – снова заговорил Никитин. – Некоторые считали, что я предал твоего отца, но я придерживался другого мнения. Я думал, что должен довести нашу работу до конца. И результаты были потрясающими! Но кому-то это не нравилось… Я знаю кому, но сейчас это неважно. По чистой случайности погиб один ребенок. И меня заставили свернуть эксперимент. Детей подвергли обработке, чтобы они ничего не помнили, и разбросали по детским домам. И я остался ни с чем.
Никитин горько усмехнулся.
– Горин – это фамилия моего отца? – спросил Егор.
– Нет, это я дал тебе ее. Твой отец предвидел, что его ждут неприятности, и просил в случае чего позаботиться о тебе. Когда вас отправляли в детские дома, я записал тебя под другой фамилией, чтобы оградить от возможного преследования. Я хотел, чтобы ты жил спокойно.
– А имя?
– Имя дал тебе отец. Но отчество я тоже изменил, взяв за основу твое имя. Прости меня за это, но я желал тебе добра.
Егор понимающе кивнул.
Никитин слабо улыбнулся в ответ, благодаря его за это понимание.
– Я могу узнать, как звали моего отца? – спросил Егор.
– Его звали Павел Сергеевич Константинов. Ты не безродный сирота. Ты сын великого человека. Знай это и гордись.
Егор помолчал.
– А мать? Как звали мою мать?
– Ее звали Надежда, – ответил Никитин. – Она была прелестная женщина, любившая твоего отца до беспамятства. И он ее любил. Ее смерть была такой трагедией для него…
«Надежда, – повторил Егор про себя это имя. – Павел и Надежда. Отец и мать. Мои отец и мать».
Он вдруг подумал, что наконец-то обрел семью. Пусть призрачную, но семью, где у него были отец и мать, которые, сложись все по-другому, заботились бы о нем, воспитывали его, помогали, направляли, и, возможно, его отношение к себе и миру сложилось бы совсем иначе. И мама ждала бы его к обеду, и радовалась бы его успехам, и грустила, когда ему грустно, и волновалась, когда его долго нет дома, и плакала, когда ему больно.
К горлу Егора подступил комок, и он опустил глаза, чтобы старик, смотревший на него, не увидел его слез.
«Надежда, – осторожно повторил он про себя. – Мама. Я тебя никогда не увижу, Надежда. Но я люблю тебя, мама. Я всегда тебя любил, где бы ты ни была и какие бы расстояния нас ни разделяли. Ты далеко, но я знаю, что когда-нибудь мы обязательно встретимся и поговорим обо всем».
Острая боль пронзила его, и он надолго забылся, спрятав лицо в ладонях, чтобы заслониться от всего мира и хотя бы в мыслях побыть с той, которая подарила ему жизнь и ушла, не успев подарить ему свою любовь.
После долгого молчания, во время которого старик не проронил ни звука, Егор, наконец, смог вернуться к прежней теме разговора. В груди все еще подрагивало, но он превозмог свою слабость.
– Кто такая Жанна, профессор? – спросил он.
– Жанна моя приемная дочь, – ответил Никитин. – Она моя дальняя родственница, оставшаяся без родителей. Я взял ее на воспитание, а затем уехал с ней за границу.
– Вы жили за границей?
– Долгие годы. Когда Союз распался и я остался без работы и средств к существованию, я вынужден был принять предложение одного американского института.
– Вы занимались там своим проектом?
– Не совсем. Видишь ли, Егор, мы с твоим отцом работали для нашей Родины. И делали наши открытия во имя ее силы и процветания. Поэтому отдавать их нашим врагам, пусть и бывшим, я считал себя не вправе. Нет, я занимался чем-то похожим на то, что делал здесь, но это было совсем другое… Больших успехов я не достиг, но на жизнь и на оплату образования Жанны хватало. А большего мне и не требовалось.
– А на Жанне вы не опробовали вашей методики?
Никитин улыбнулся.
– Жанна – удивительная девочка. Ее дар по-своему уникален. Ты ведь ощутил его на себе, не так ли?
– К сожалению, я это не сразу понял.
– Ничего, она не желала тебе зла. В отличие от тех, кто хотел тебя использовать.
– Вы о Вадиме и Берге?
Профессор кивнул.
– Во всяком случае так они мне представились.
В его голосе слышалось легкое презрение.
– Так вы знакомы с ними?
Профессор вздохнул.
– К сожалению. Полтора года назад они вышли на меня и предложили возобновить эксперимент. Обещали полное финансирование и любую помощь. Выступали они от лица одного известного российского института, и я клюнул на эту удочку. И как было не клюнуть? Ведь я возвращался на Родину. Старый дурак, как я сразу их не раскусил? Впрочем, довольно быстро я понял их гнусные намерения. Они хотели, чтобы я усиливал способности к ясновидению у людей, которые станут зарабатывать для них большие деньги. Я отказался наотрез. Я мог бы работать во имя великой цели, но во имя денег – увольте. Они пытались мне угрожать, но что мне их угрозы? Я знал, что неизлечимо болен, и только посмеялся им в лицо. Но они нашли мое слабое место.
– Жанна? – спросил Егор.
– Да, Жанна. Они пытались надавить на меня, угрожая расправиться с девушкой. Но я не уступил. Я ее очень люблю, но второй раз я не мог переступить через себя. Когда-нибудь ты понимаешь, что больше не можешь уступать и готов на все, даже на самую страшную боль…
– Да, – сказал Горин. – Я знаю.
Они посмотрели в глаза друг другу, и профессор движением век дал понять, что он знает, о чем говорит Егор.
– Они это поняли и изменили тактику, – продолжил он. – Они заставили Жанну помогать им, угрожая убить меня в случае ее отказа. И она, любя меня, согласилась…
– Вот куда она уезжала, – пробормотал Егор. – Она была все время возле вас.
– Да, – сказал Никитин, – я приковал к себе бедную девочку своей болезнью. Она могла давно уехать, но осталась, чтобы ухаживать за мной, немощным, умирающим стариком.
– А Вадим и Берг этим пользовались.
– Теперь ты понимаешь?
– Да, теперь я понимаю.
Егор помолчал.
– Но почему она сразу не рассказала мне обо всем? Зачем нужны были эти тайны?
– С одной стороны, она боялась подвергнуть опасности мою жизнь, – пояснил Никитин. – Ведь эти негодяи следили за каждым ее шагом. С другой – мы долго не могли понять, на чьей стороне ты сам. Поэтому Жанна хранила молчание, пытаясь разобраться, можно тебе доверять или нет.
Егор вспомнил ледяные руки Жанны, ее глаза, полные отчаяния, и представил, каково ей было все это время. А он чего только про нее не выдумывал!
Ему стало стыдно.
– Наверное, я не всегда был на высоте, – сказал Егор.
– Мы все живые люди, – возразил профессор. – Не вини себя ни в чем. Возможно, ты немного сбился с пути. Но ты нашел в себе силы восстать против собственного страха и даже рисковал своей жизнью… Хорошо, что вертолет вовремя подоспел, правда?
Профессор вдруг слабо улыбнулся, тая в глазах лукавинку.
– Вам все известно? – воскликнул Егор.
– Конечно, – с той же улыбкой, уже угасающей, кивнул Никитин. – А кто, по-твоему, сообщил о сходе селя? Жанна показала мне твою записку, и я по своим старым связям предупредил нужных людей о катастрофе.
