Лиз Коли - Красотка 13
Наконец за деревьями показалась хижина. Благодаря воспоминаниям, которые вернула мне Девочка-скаут, я узнала водяной насос, качавший воду из подземного источника. Вода была холодной, необычайно прозрачной и очень вкусной. Я вдруг поняла, что соскучилась по ней.
— Где находится могила? — спросила я.
Броуган указал куда-то вдаль, и я заметила между деревьями голубой брезент.
— Тебе, такой худенькой и маленькой девочке, пришлось самой так далеко тащить тело, — сказал он серьезно и немного печально. — Я так виноват перед тобой!
Я промолчала. Что он здесь ищет? Прощение? Я должна простить его?
Пока мы шли к хижине, я пыталась понять, что чувствую. Оказалось, что не страх и не радость, а лишь тупое безразличие. Впрочем, так было всегда.
Я вдруг осознала, что Броуган остановился, и повернулась к нему. Уперев руки в бока, он смотрел куда-то поверх деревьев.
— У меня есть дочь, — сказал он. — Вернее, две дочери. Старшей сейчас столько же лет, сколько было тебе, когда Сэмюэльсон утащил тебя.
У него дрожал голос, и я с ужасом увидела, что его глаза стали влажными от слез.
— Энджи, мы еще кое-то узнали, когда собирали информацию об этом типе. Я хотел сначала рассказать об этом тебе, а потом уже твоим родителям. Я просто не знаю, с чего начать.
— Может быть, с самого начала?
— Наверное, — сказал он и вытер глаза. — Давай войдем внутрь.
Полосатая лента, которой обычно огораживают места совершения преступлений, была натянута между деревьями вокруг хижины. Дверь была заперта на висячий замок. Броуган вытащил из кармана ключ и, отомкнув замок, повесил его на крючок.
«Все так, как запомнила Девочка-скаут, разве что слой пыли, покрывающий все предметы, стал толще», — с беспокойством подумала я. И тут же одернула себя. Я больше здесь не хозяйка. Железная печка, маленький кухонный столик, старый облупившийся ночной горшок, стоящий в углу, кладовая, поленница. «Стоп!» — сказала я себе. Я с ужасом посмотрела на дверь спальни: интересно, это мой собственный страх или я унаследовала его от Девочки-скаута? «Я смогу справиться с этим, — напомнила я себе. — Я смогла выжить».
Переступив порог, который еще никогда не переступала, я вошла в комнату. Она оказалась вполне обычной. Выцветшее одеяло, смятые простыни. Книги на полке, которая была прибита к стене гвоздями. На другой полке масляные лампы.
Почувствовав, что Броуган смотрит на меня, я повернулась.
— Что такое?
Он глубоко вздохнул:
— Я не знаю, как сказать тебе об этом, девочка. Примерно восемь месяцев назад Сэмюэльсон сдал младенца в один из приютов нашего округа.
Я почувствовала, что кровь внезапно прилила к голове, и прижала ладони к вискам.
Броуган по-своему истолковал этот жест. Погладив меня по спине, он сказал:
— Узнав возраст ребенка и выяснив, когда именно он сдал малыша в приют, мы предположили, что… с большой долей вероятности… вполне возможно…
— Что это мой ребенок, — закончила я за него и зажмурилась, надеясь, что это поможет унять боль. Но я ошиблась.
Броуган по-отечески обнял меня за плечи.
— Я не поверил своим глазам, когда увидел, что, заполняя официальные бумаги в приюте, он указал свое настоящее имя, — сказал он.
— Наверное, поэтому Харрисы и назвали мальчика Сэмом.
От изумления у Броугана едва глаза не выскочили из орбит.
— Так ты знаешь, то есть знала об этом?
Я пожала плечами:
— Просто кое-что вспомнила, сопоставила кое-какие факты. Вы еще не говорили об этом Харрисам?
— Нет, не говорил. Конечно, чтобы ты получила права на ребенка, нам придется все им рассказать, но сначала ты должна будешь пройти тест на материнство и выполнить кое-какие формальные процедуры.
— Не говорите им ничего, — сказала я.
— Не говорить?
— Нет, не делайте этого. И моим родителям тоже ничего не говорите. Вообще никому об этом не нужно рассказывать.
— Энджи…
— Прошу вас, только не сейчас. Я еще не решила, как мне поступить. Я не знаю, как будет лучше для Сэма. И для меня. И для моих родителей. Одно только я знаю точно — как будет лучше для Харрисов.
— Да, все это слишком сложно, — сказал Броуган, пристально глядя на меня.
Он молчал, ожидая моего ответа, и я сказала:
— Харрисы — замечательные родители. Они обожают Сэмми. Малыш их тоже очень любит. Я не хочу омрачать их счастье, не хочу, чтобы они узнали, как этот ребенок появился на свет. Вы представляете… Конечно же, представляете, как это может отразиться на мальчике.
Броуган вздохнул. Он провел рукой по волосам, потом почесал бровь.
— Да, к несчастью, я все это прекрасно представляю. Энджи, ты уверена в том, что даже твоим родителям не стоит ничего рассказывать? Они могли бы помочь тебе принять правильное решение.
— Они до сих пор не оправились от горя, до сих пор переживают утрату своей маленькой девочки. Я не могу взвалить на их плечи еще и этот груз. Мне кажется, что папа просто сойдет с ума. Он и так с трудом держится.
— Сколько времени тебе нужно? Понимаешь, чем дольше ребенок будет оставаться у приемных родителей, тем труднее потом будет…
— Я знаю. Видите ли, мне кажется, что я уже знаю ответ. Мне просто нужно убедить в этом… себя саму.
В комнате воцарилось молчание. Оно опустилось тихо и плавно, словно пыль, которую мы подняли, войдя в хижину.
— Хорошо, — сказал он. — Мы здесь уже закончили? Может быть, хочешь взять с собой что-нибудь из вещей?
Я осмотрела обе комнаты такой знакомой и в то же время такой чужой хижины.
— Нет, не хочу, — ответила я. — Пойдемте отсюда. Уже начинает темнеть.
Я прошла за Броуганом в кухню.
— Нет, подождите. Я все-таки кое-что возьму. Я быстро, — сказала я.
Вернувшись в спальню, я взяла с полки потрепанную «Песню о себе» Уитмена. Нет ничего удивительного в том, что в школе она стала моим любимым произведением. Девочка-скаут много раз читала и перечитывала эту поэму.
Резкая боль пронзила мою голову, как только я прикоснулась к бумажной обложке. Мне показалось, что сзади кто-то ударил меня по голове. Ослепнув от боли, я упала на кровать. Откуда-то издалека донесся ужасный треск и хруст. А потом раздался хлопок, после чего что-то загрохотало. С трудом поднявшись с кровати, я, шатаясь, побрела к двери. Сквозь слегка приоткрытые веки я высматривала дорогу и наконец схватилась за дверную ручку. Я толкнула дверь. Но она не поддалась. Ее заклинило. Или она была заперта.
— Броуган! Детектив Броуган! — крикнула я. — Помогите мне! Я не могу открыть дверь!
Я дергала и дергала за ручку, колотила кулаками в дверь. Все напрасно. Дверь не поддавалась. Окно! Я могу разбить окно, и он обязательно услышит.
Нет окон? Где же эти чертовы окна?
В спальне? Я побежала в спальню и налетела на стену. У меня закружилась голова, из глаз посыпались искры, а потом я зажмурилась и оказалась в сером сумраке. Я как сумасшедшая металась по комнате. Плита исчезла, стол исчез, кладовая исчезла.
Стены все больше сдвигались. В темноте я разглядела очертания кресла-качалки. Просто кресло на темном, пыльном полу, тускло освещенном стоявшей в углу комнаты масляной лампой. И я поняла, куда попала.
Я услышала свой собственный голос где-то далеко, снаружи:
— Все в порядке, детектив. Спасибо, что подождали. Поехали отсюда.
Глава 19
Большой пожар
Как это произошло? Как она смогла вырваться?
Я слышала, как она разговаривает с детективом Броуганом. Вскоре ее голос смолк, и я поняла, что Одинокая теперь правит бал. Сможет ли Броуган заметить подмену? Может быть, она чем-нибудь выдаст себя?
Я металась по ее комнате, чувствуя, что меня охватывает паника. Мне казалось, что стены давят на меня. Мне трудно было дышать. Что за глупость, однако! Мне не нужно было дышать. Она дышала за нас двоих.
Я ущипнула себя, чтобы убедиться в том, что не сплю, что все это происходит наяву. Да, я ощутила боль. Конечно ощутила, потому что ожидала, что будет больно. Значит, я продолжала дышать, потому что понимала, что не могу не дышать.
Шесть шагов туда, шесть шагов обратно. И снова туда и обратно. Я старалась не приближаться к креслу-качалке. Нет, я ни за что не сяду в него и не буду ждать сложа руки, когда за мной придет Одинокая. А что, если она оставит меня здесь еще на три года? О боже! А что, если… навсегда?
Я похолодела от ужаса, представив, что она может натворить: она выкрадет Сэмми, бросит школу, наговорит гадостей моим родителям, откажется общаться с Линн, единственным человеком, который может понять, что случилось. Если я все это представляю, то и она тоже думает об этом.
Я стала расхаживать в одном ритме с биением своего сердца и тиканьем часов, отсчитывавших секунды. Я поняла, что совершенно лишена чувства времени. Впрочем, не имело смысла следить за временем. С тех пор как она заставила нас поменяться местами и заперла меня здесь, могли пройти минуты, часы и даже дни.
