Татьяна Степанова - Царство Флоры
А здесь – только ночь. Закрытые наглухо ворота.
Он выскочил из машины. Ворота… Он совершенно забыл о том, что территория базы огорожена и ворота на ночь запираются на замок.
Но как же тогда они попали на территорию? Тихомиров звонил отсюда. Здесь есть еще один въезд? Со стороны полей, леса? Ну, естественно, они же все проверили, когда устанавливали посты негласного наблюдения. Как же он позабыл-то? Со стороны Горок еще одни ворота – вторые. Но ехать туда времени нет.
Колосов подошел к воротам. Проводов наверху по забору не видно. Вряд ли по проводам пущен ток. Он примерился, подпрыгнул. Эх, детство золотое, подзаборное…
Преодолеть забор оказалось не так уж и сложно. Нет, это не преграда. Что-то будет впереди?
Мягко спрыгнув на землю, он оказался уже на территории базы. Аллея… Днем она отлично просматривается. Именно по ней подъезжают к зданию конторы машины. Но сейчас аллея пуста. Белое здание, обшитое сайдингом, напоминает огромный спичечный коробок. А вокруг деревья, деревья… Лунный свет на стеклах оранжерей. Ночной аромат цветов – густой и какой-то нереальный, траурный.
Колосов бежал по аллее по направлению к конторе. Никаких машин – пусто. «Ниссана» Тихомирова тоже не видно. Все-таки как он попал на территорию базы? Заехал через ворота? Те или эти? Сам их закрыл? Или же за ним потом ворота закрыл тот, кто его сюда позвал? Балмашов? И этот сонный ботанический сад, это «Царство Флоры» превратилось в смертельную ловушку?
Что это? Показалось или нет? В окнах конторы мелькнул свет. Призрачный, неверный. Электричества там не зажигали. Но свет – подбегая ближе, Колосов уже ясно его видел – был.
Он выхватил пистолет, снял с предохранителя. Ринулся на крыльцо. Сколько раз он бывал здесь, поднимался по этим новеньким ступеням, открывал эту дверь. Она легко открылась и сейчас. Слишком даже легко.
В темноте он за что-то задел – громоздкое и одновременно легкое. Это оказались картонные коробки с цветами. Чей-то заказ назавтра, наутро, заказ, которому не суждено уже быть выполненным. Рванул на себя вторую дверь и очутился в торговом зале.
Заставленный образцами продукции зал тонул в полумраке. У противоположной стены на полу горели свечи – семь квадратных свечей белого воска. И от этого все помещение смахивало на сцену какого-то бредового призрачного театра. Огромные букеты в вазах, все эти бесчисленные розы и лилии, хризантемы, каллы, амариллисы, подсолнухи, ветки хлопка и орхидеи отбрасывали в этом мертвенном обманном свете уродливые тени на стены. Срезанные цветы были уже мертвыми созданиями, и вода, налитая на дно ваз, не могла их воскресить, вернуть к жизни. И словно театральный занавес, венчал это мертвое ароматное царство гобелен. Колосов увидел их с порога – Крокуса и Смилакса, Нарцисса, Эхо, охотника со сворой гончих. Увидел квадригу лошадей на тканом небосклоне и ее неистового кучера. А потом увидел того, кого в реальности они так и не узнали по имени, но кто вот-вот должен был умереть здесь, в «Царстве Флоры», под именем Аякса. Острие меча, как осиное жало… треск свечей… летящая вниз гвоздика…
Гвоздики в алом беспорядке были разбросаны и по полу прямо под «Царством Флоры».
Здесь же под гобеленом лежало тело. Колосов шагнул к нему.
Это была не Фаина.
Он успел лишь увидеть это и понять. Но не успел ничего предпринять и исправить. Страшный удар сзади обрушился на его голову.
А в это самое время лифт на четвертом этаже дома на Долгоруковской улице, помедлив, бесшумно закрыл двери и поехал вверх. Фаина Пегова уперлась обеими руками в стенки кабины. Ее бил озноб. В лифт на пустом этаже так никто и не вошел. Это был самый обычный сбой в программе, каких тысячи. Даже не поломка, просто – случайная остановка.
На восьмом этаже, заслышав писк домофона, Аля уже открывала дверь, гремя замками, цепочками. Встречала загулявшую подругу. Двери лифта открылись. Желтый квадрат света из прихожей – точно лоскут на черном одеяле ночи, запертой на тесной лестничной клетке.
Фаина тихо заплакала. Идиотка… какая же она идиотка, пьяная… сумасшедшая… Это же надо себе такое представить.
Она была дома. И она была жива.
Глава 37
МЕТАМОРФОЗА
Свет неверный, обманный. Свет мерцающий. Тьма. Сумрак. Тень на фоне стены. Колосов открыл глаза. Все плыло. Все качалось. И не было сил пошевелиться.
Вокруг горели, обдавая жаром, свечи. У лица лежала красная гвоздика. Он ощущал ее сладковатый аромат. И от этого аромата тошнило.
– Очухался? Ну?
Бесформенная тень приняла очертания фигуры, отделилась от стены – словно сошла с гобелена. Тень-фигура-силуэт… Что-то в его руке. Цветок?
Колосов, превозмогая боль, приподнял голову. Напротив него на фоне «Царства Флоры» стоял Сергей Тихомиров. В руке его был пистолет. У его ног на полу ничком лежал Балмашов.
– Дернешься – пристрелю. – Тихомиров, держа Колосова под прицелом, толкнул ногой тело друга, словно проверяя.
– Что с ним? – Колосов… он ничего не понимал. Голова… В глазах снова потемнело.
– С ним все будет нормально, – голос Тихомирова доносился до него как из ваты, – снотворное вместе с «белым китайцем». Ты, мент, такой микс не пробовал, нет? Эффект редкий. Ничего нельзя вспомнить. Из того, что с тобой было. Или не было. А потом останется только «китаец», а следов снотворного ни одна ваша хваленая экспертиза не выявит. Так что все будет о’кей.
– Где Фаина?
– Не знаю, – Тихомиров усмехнулся. Он выглядел вполне обычно. И одет был точно так же, как и тогда, когда здесь, в этом же самом зале, среди образцов продукции так усидчиво и терпеливо корпел вместе с Колосовым над финансовой отчетностью. Если бы не пистолет, не тонкие лайковые перчатки на руках и лихорадочное деятельное торжество во взгляде, можно было бы подумать, что и сейчас, в данный момент, он занимается вполне обыденным, привычным делом. – Примчался спасать ее? И меня заодно? Правильно, я так и знал. Я всегда знал, что ты, мент, мне подходишь. И ой как пригодишься в самом конце. Ты звонил своим? Они скоро будут здесь, да?
Колосов повел взглядом – гвоздики на полу… Зачем их столько? Где его табельный пистолет?
– Пушку свою ищешь? Она вон там. – Тихомиров кивком указал куда-то вбок. – Я до нее не дотрагивался. Она к тебе вернется, не бойся. Потом, когда твои приедут вслед за тобой. Ты звонил им, ну? Обязан же был позвонить, сообщить? Или мне звонить самому?
В голосе Тихомирова, до этого тихом, торжествующем, зазвучала нотка истерической тревоги.
– Встать! – скомандовал он.
Колосов дернулся, но тело было чужим, неподъемно тяжелым. Тихомиров же словно примерялся к чему-то. Продолжая держать Колосова под прицелом, чуть отступил, потом приблизился. Потом шагнул вправо. Он все время косился на Балмашова, лежащего на полу.
Колосов внезапно понял: он примеряется, ищет место, откуда стрелять.
– Зачем тебе это надо? – спросил он. – Сядешь ведь все равно, как ни старайся.
– Я сяду? – Тихомиров мелко засмеялся. – Это он сядет. – Он снова пнул ногой Балмашова. – Он – навечно, пожизненно. Разве не ты говорил мне вчера и сегодня: ваш друг – убийца, – он весьма похоже передразнил Колосова. – Эта картина… она же для него как наваждение! А я еще боялся, что все это, – он кивнул в сторону «Царства Флоры», – слишком умно, слишком сложно для вашей тупой ментовки. Но нет, догадались. Вычислили маньяка. Обрадовался, да? Какой я мент крутой, да? Но все-таки долго, медленно до вас моя идея доходила. Я уж беспокоиться начал. Делаешь-делаешь, стараешься-стараешься, цветочки-улики подбрасываешь, а они все никак не смикитят, – он прищурился, – но ты все ж сообразил, хвалю. А в суде как будет звучать, а? Когда он там будет, Андрюха, дружок мой, отдуваться по полной за тебя, мент, за охотничка и за тех двоих полудурков из Больших Глин. Глядишь, все это еще в историю криминалистики войдет. Ведь даже у вашего Чикатило не было такой красивой, интеллектуальной паранойи.
– Значит, это все ты? Ты их убил. Но ты же не маньяк. Тогда зачем? Скажи мне, ответь? – Колосов снова попытался подняться, его шатало, но усилием воли он заставил себя подняться.
– Тихо, ну-ка назад! – Тихомиров, однако, отпрянул сам. – Зачем? Почему? Знать хочется напоследок? Ладно, я тебе скажу по старой дружбе. Вот он – мой компаньон. – Он снова с силой, зло пнул Балмашова ногой. Тот застонал. – Мой дружок школьный – он же по миру меня пустить собрался. Да что меня – детей моих. Ты понимаешь? Разорить. Ограбить. Детей моих, родных детей – голыми, нищими. Банк – тот самый, с которым судились, которым ты тоже, мент, интересовался, он же после арбитража на мировую с нами пошел. Он покупал, покупал у нас это все, – Тихомиров шипел. В голосе его, раньше таком вальяжном, простецком, теперь не было ни насмешки, ни торжества, только ненависть, злоба. – Землю покупал, ты это понимаешь? И платил нам – сорок миллионов «зеленых» готов был заплатить за землю, за все наши участки. Здесь же земля алмазная, платиновая, ты понимаешь? Сорок миллионов – моим детям, их безбедному будущему. А он, Андрюха, это будущее у них украл, ограбил. Сказал – нет, земля не продается, «Царство Флоры» наше не продается. Это, видите ли, не объект купли-продажи – вот все это ботаническое г…! – Тихомиров с размаха ударил ногой по керамической вазе с розами. Она с грохотом опрокинулась. – А оно все вместе, скопом пяти процентов по своей стоимости от предложенной суммы не тянет. Он отказался. А ведь мы компаньоны, друзья. А ведь я его просил. Я умолял, уговаривал. А он сказал – нет, будем работать, цветочки выращивать. Цветочки… Вот пусть теперь вшей до конца жизни выращивает – в одиночке, в тюряге, в психбольнице. Маньяк! И какой еще маньяк божьей милостью! Уникум, кино о таком снимать можно, в музее показывать. А чтоб уж совсем наверняка, чтобы ни одна собака присяжная не усомнилась, не оправдала – вот, убийство мента под занавес. Убийство мента при исполнении. И эти вот гвоздички в качестве последнего фетиша, чтоб уж совсем в десятку, точь-в-точь, как на этой картине, которую я, слышишь ты, я сделал для вас такой интересной. Вас обоих найдут здесь, в этих самых декорациях, при свечках горящих, красиво, как в фильме. Твои же менты обнаружат, которых я вызову потом, – тебя найдут и его. Ты уже ничего никому не скажешь. А он, даже если и попытается сказать, когда в себя придет, – никто ему уже не поверит. У него в крови будет «белый китаец», а в руках вот эта пушка. А другая в кармане, обе у вас уже засвеченные. – Тихомиров быстро нагнулся и сунул за пояс Балмашову второй пистолет.
