Роберт Ротенберг - Старая ратуша
— Эти социальные работники приходили, часами просиживали на нашей кухне и отмечали все, что я делала, в своих чертовых желтых карточках — каждое мое слово, жест. Им было наплевать, что Аманда и Беатрис росли нормальными здоровыми девочками. Они утверждали, что я, сама того не подозревая, желала смерти Кевину-младшему. Что я представляла угрозу для собственного сына. И даже для дочерей. Моя вина была во всем, что бы я ни делала.
На ее глазах внезапно выступили слезы, вызвавшие у Грина не меньшее удивление, чем оброненные ею грубые слова или курение. Слезы текли по щекам, и она даже не пыталась их скрыть.
Протянув руку, Уингейт взяла Макгил за локоть.
— Для меня это казалось тяжелее, чем потерять на войне родителей, — призналась Уингейт. — Обвинения в адрес дочери, угроза потери девочек.
Кенникот достал из принесенной папки тонкую бежевую папочку и передал Грину.
— И поэтому, миссис Макгил, вы безропотно отдали девочек под опеку Кевина.
Макгил посмотрела на Грина. Она так и не вытерла слезы.
— Это был единственный шанс не потерять их. Кевин оставил меня, и девочки ушли жить к нему. Мне пришлось подписать все соответствующие документы. — Она неожиданно громко рассмеялась. — Видели бы вы этих людей из «Помощи детям», когда они узнали, что девочки с Кевином. Им так хотелось добраться до них! Но — ничего не поделаешь! А бедный Кевин… Все считали, что он, мерзавец, бросив беспомощную жену, отобрал у нее детей. Пресса исходила ненавистью. А Кевин просто проглотил это, не сказав ни слова.
Слезы градом катились у нее из глаз. Вынув из кармана свежеотглаженный носовой платок, Грин протянул ей. Она взяла платок, но вытирать лицо не спешила.
— Тот день, когда я узнала, что Бетельхайм покончил с собой, стал лучшим в моей жизни, после рождения детей и свадьбы, — призналась Макгил.
Она взглянула на носовой платок, словно не понимая, откуда он взялся. Никто не шевельнулся.
— После того как у меня забрали сына, я словно потерялась. Бедный Кевин! — Она вновь схватилась за пачку сигарет. Почти смяв в руке, бросила ее на стеклянный стол. — Он любил в своей жизни двух женщин, и обе оказались ненормальными.
— К вам это не относится, миссис Макгил, — заметил Грин. — У вас отняли ребенка.
Макгил наконец поднесла платок к лицу.
— Отняли, — повторила она.
Ей удалось вытащить из искореженной пачки помятую сигарету. Она зажгла ее и не спеша выдохнула дым в сторону.
— Теперь вам известна наша маленькая тайна, детектив. По воскресеньям Кевин водил девочек на фигурное катание, футбол, гимнастику. А я мастерски скрывалась. Тайком следила за ними. К тому времени, когда социальные работники наконец отстали, девочки уже превратились в подростков с кучей друзей. — Она посмотрела на лежащую на столе бежевую папку. — Это то, что завели на меня в «Помощи детям»?
Побарабанив пальцами по папке, Грин покачал головой:
— Нет. Это последние банковские отчеты. Нелегкие времена для вашего кафе.
Она встретилась с ним взглядом.
— Я говорила вам еще в первый раз. Это тяжелый бизнес.
— Каждый месяц вы получаете, так сказать, «финансовое вливание» в размере двух тысяч долларов. И это, похоже, помогает вам держаться на плаву.
Макгил покрутила в руке сигарету.
— У меня также есть отчет из банка вашего мужа. — Грин намеренно выбрал слово «муж». — На протяжении последнего года две тысячи долларов наличными снимались с его счета в начале каждого месяца. — Держа свою руку на закрытой папке, он посмотрел ей в глаза. — Как вы мне говорили, почта идет в Хэлибертон всего два дня. Когда расследуешь дело об убийстве, частенько пропускаешь то, что, казалось бы, очевидно. Для меня вчера все встало на свои места. Вы приехали в Торонто вечером накануне убийства Кэтрин Торн. Консьерж Рашид рассказал, что Кевин попросил его в воскресенье подложить под дверь подвала кирпич. Вы вошли, не замеченная никем, в том числе видеокамерами.
Макгил комкала носовой платок.
— Из-за того, что вы задержались, на ваш грузовичок, на крыше которого все еще лежал загородный снег, пришел парковочный талон, так?
Тишина в помещении будто стала осязаемой. Все смотрели на Макгил.
— В ту ночь я была в квартире 12А, детектив, — наконец сказала Макгил.
— И в то утро тоже, — добавил Грин. — Когда пришел мистер Сингх, вы находились за входной дверью.
Оба понимали, что подобно путешественникам, перевалившим за высокую горную гряду, они оказались теперь по «ту» сторону, на новой территории.
Глава 55
Фернандес взглянул на часы, потянув на себя ручку серой стальной двери кафе «Весталенч». Было 1:59 ночи. Стопки свежеотпечатанных газет пестрели заголовками: «„Листья“ выиграли Кубок», «Лорд Стэнли — наш», «„Нация листьев“ ликует». Большинство сидящих за стойкой посетителей были в сине-белых майках на манер хоккейной формы «Листьев». Возвышающийся за стойкой холодильник был обклеен бамперными наклейками «„Листья“, вперед!», а старенький кассовый аппарат был сплошь утыкан сине-белыми флажками. Даже картинка Матери Терезы над дверью была «украшена» командной символикой.
Кафе «Весталенч», открывшееся в 1955 году, считалось достопримечательностью Торонто. Поесть здесь можно было круглосуточно. Кроме того, здесь имелась еда навынос для арестантов расположенного неподалеку полицейского участка и скромные «бонусы» для полисменов, приходивших за коричневыми пакетами. Завсегдатаями кафе были проститутки, захаживавшие туда в перерывах между «службой», студенты-кофеманы и прочие традиционные персонажи ночной жизни города.
Фернандес много раз проезжал мимо этого заведения, но у него не возникало желания туда заглянуть. Однако минувшим вечером, когда он переходил улицу, с ним поравнялся горластый прокурор Фил Каттер.
— Фернандес, надо поговорить, — заявил Каттер, оглушая своим громогласным голосом.
Посмотрев налево, Фернандес заметил, что к ним приближается трамвай. Он ускорил шаг. Каттер не отставал.
— Вы знаете «Веста ленч»? Круглосуточную закусочную на углу Бэтхерст и Дюпон?
— Видел, — ответил Фернандес.
— Хорошо. Встретимся там ровно в два ночи, — сказал Каттер.
— Два ночи?
— Два ночи. Не опаздывайте.
— А в чем дело?
— Просто будьте там. «Веста ленч».
Развернувшись, Каттер исчез в толпе. Да, содержательный диалог был. Никакой переписки и телефонных звонков.
Фернандес окинул взглядом зал. Вдоль стены с окнами тянулся ряд купе с сиденьями в виде лавок с высокими спинками. Фил Каттер, Барб Гилд и шеф полиции Хэп Чарлтон сидели в самом дальнем. Рядом с Чарлтоном пустовало место, его Фернандес и занял, положив на стол ручку и тетрадь.
— Кофе? — предложил Чарлтон. Он был, как всегда, любезен. Перед собравшимися стояли кружки, и в воздухе витал кофейный аромат.
— Нет, благодарю, — ответил Фернандес.
— Наш уважаемый коллега не пьет водянистый канадский кофе, — заметил Каттер.
Хоть он и старался произнести это шепотом, его шепот походил на собачье рычание. Он теребил салфетку на столе.
«Вместо того чтобы расхаживать взад-вперед», — подумал Фернандес.
— А кофе действительно водянистый. — Чарлтон усмехнулся. — Не один десяток лет я его пил — ночные дежурства, «Веста ленч»… Это сейчас я уже избаловался всякими кофе-латте в управлении.
Фернандес вежливо улыбнулся Чарлтону. Все замолчали. «Вступительная часть» окончена.
— Итак. — Фернандес взял со стола авторучку и тетрадь. — О чем речь?
— Да положите вы свою ручку, Альберт, — вздохнул Каттер, продолжая теребить салфетку.
Посмотрев ему в глаза, Фернандес медленно отложил тетрадь с ручкой и окинул взглядом присутствующих, пытаясь определить, кто должен говорить.
— Брэйс хочет признать себя виновным. — К удивлению Фернандеса, это сказала Барб Гилд.
Едва заметно кивнув, Фернандес ждал продолжения. Однако все молчали. Вскоре стало понятно, что ожидание бесполезно.
«Значит, они решили, что это должно выглядеть именно так, — подумал Фернандес. — Они сообщают лишь то, что, на их взгляд, мне необходимо знать. Если мне нужно больше информации, я должен об этом попросить».
— В чем он хочет признать себя виновным? — спросил Фернандес.
— В первой, — ответила Гилд.
Фернандес почувствовал в животе спазм.
— Когда?
— Сегодня утром.
Он почувствовал, как у него начало крутить желудок.
— Кто вам сказал? — поинтересовался он у Гилд.
Ему могло прийти в голову лишь одно — те страницы, что Марисса обнаружила на ксероксе.
— Вам это обязательно надо знать? — Это уже голос Каттера. Ему впервые удалось говорить тихо, и он даже перестал теребить салфетку. Взглянул на Гилд, затем — на Чарлтона и стал очень медленно двигать салфетку.
