Джон Гришем - Дело о пеликанах
— Тогда он найдет кого-нибудь другого.
— Если эта газета даст материал по пеликанам, написанный не мной, девушка ускользнет. Я думал, что уже вчера объяснил вам это.
— Верно. И Фельдман слышал. Он на твоей стороне, Грей, и я тоже. Но если это все правда, это хлынет наружу в ближайшие несколько дней. Мы все так считаем. Ты ведь знаешь, как Кротхэммер ненавидит «Таймс» и боится, что эти ублюдки огласят материал.
— Они не могут огласить его, Смит. Они, может быть, имеют на два-три факта больше, чем «Таймс-Пикант», но они не могут назвать Маттиса. Понимаешь, мы обойдем всех. И, когда все будет выяснено, я напишу статью, называя каждого по имени, с этой прелестной маленькой фотографией Маттиса и его друга из Белого дома, и они у меня попляшут.
— Что значит «мы»? Ты опять это повторяешь. Ты сказал: «Мы выясним».
— Хорошо. Мы — это мой информатор и я. Грей открыл ящик стола и нашел фото Дарби на фоне «Дайэт Коук». Он протянул ее Кину, и тот стал рассматривать.
— Где это она? — спросил Кин.
— Я не уверен, но, кажется; по дороге из Нью-Йорка сюда.
— Постарайся, чтобы ее не убили.
— Мы очень осторожны, — Грей оглянулся и придвинулся ближе. — Вообще-то, Смит, я думаю, за мной следят. Я хочу, чтобы ты это знал.
— Кто это может быть?
— Сведения идут из Белого дома. Я не пользуюсь телефоном.
— Тогда я позвоню Фельдману.
— Ладно. Все же я не думаю, что это опасно.
— Надо, чтоб он знал. — Кин спрыгнул со стола и быстро вышел.
Она позвонила через несколько минут.
— Это я. Не знаю, сколько я привела на хвосте, но я здесь и еще жива.
— Где ты?
— В гостинице «Табард» на Н-стрит. Я видела вчера своего старого приятеля на Шестой авеню. Помнишь Хромого, того, кто был серьезно ранен на Бурбон-стрит? Я тебе рассказывала эту историю?
— Да.
— Так вот, он опять прогуливается там. Слегка прихрамывает. А вчера он бродил по Манхэттену. Надеюсь, он меня не видел.
— Ты не шутишь?! Это ужасно, Дарби.
— Хуже того. За мной было шесть хвостов прошлой ночью, и, если я увижу его в этом городе, крадущегося вдоль тротуара, я сдамся. Подойду к нему и выдам себя.
— Не знаю, что и сказать.
— Говори как можно меньше, у этих людей радар. Я буду играть в эту игру еще три дня, а затем уберусь отсюда. Если я доживу до утра среды, я улечу в Агубу или Тринидад или еще куда-нибудь на побережье. Я бы хотела умереть там.
— Когда мы встретимся?
— Я подумаю. Сделай для меня две вещи.
— Говори.
— Где ты паркуешь машину?
— Около моего отеля.
— Оставь ее там и возьми напрокат другую. Что-нибудь попроще, чтобы не бросалось в глаза, обычный «форд» или в этом духе. Сделай вид, что ты на прицеле. Отправляйся в отель «Марбари» в Джорджтауне и сними номер на трое суток. Платить нужно наличными — они возьмут, я уже навела справки. Назовись вымышленным именем.
Грентэм записывал, кивая головой.
— Можешь ты ускользнуть из своей квартиры, когда стемнеет? — спросила она.
— Думаю, да.
— Тогда возьми такси до Марбари. Там для тебя будет стоять взятая напрокат машина. Дважды поменяй такси до гостиницы «Табард» и войди в ресторан точно в девять часов.
— Хорошо. Что еще?
— Захвати одежду. Спланируй свое отсутствие дома, по крайней мере, на три дня. И уладь это у себя в конторе.
— Послушай, Дарби, я уверен, что мой офис — безопасное место.
— У меня нет настроения спорить. Если ты хочешь, чтобы у тебя были трудности, Грей, я просто исчезну.
Я убеждена, что проживу тем дольше, чем скорее уеду из страны.
— Слушаюсь, мэм.
— Молодец!
— Думаю, где-то в твоей голове зреет прекрасный план.
— Возможно. Поговорим об этом за обедом.
— Ты что, назначаешь мне свидание?
— Просто закажем что-нибудь вкусное и назовем это деловой встречей.
— Слушаюсь, мэм.
— Будь осторожен, Грей. За нами следят. И она повесила трубку.
* * *Она сидела за 37-м столиком в темном уголке маленького ресторанчика, когда он вошел туда ровно в девять. Первое, на что он обратил внимание, было платье, и, когда он шел к столику, он знал, что под платьем были ее ноги, но он их не видел. Может, потом, когда она встанет. На нем был пиджак и галстук, и вместе они составляли весьма привлекательную пару.
Он сидел рядом с ней в полумраке, так что оба они могли наблюдать за редкими посетителями. Гостиница «Табард» была такой старой, что в ней мог обедать еще Томас Джефферсон. Большая группа немцев смеялась и болтала в патио, снаружи ресторана. Окна были распахнуты, а воздух такой бодрящий, что на какой-то короткий миг можно было забыть об опасности.
— Где ты купила платье?
— Тебе нравится?
— Очень красивое.
— Я немного пробежалась по магазинам сегодня в полдень. Как и весь мой гардероб в последнее время, оно одноразовое. Вероятно, я оставлю его в номере, когда в следующий раз буду убегать от смерти.
Появился официант с меню. Они заказали выпивку. В ресторане было тихо и уютно.
— Как ты сюда попала? — спросил он.
— Облетев весь свет.
— Я бы хотел знать.
— Я села в поезд до Ньюарка, затем в самолет до Бостона, потом Детройт, потом Даллас. Всю ночь я была в пути и дважды забывала, где я.
— Тогда как они смогли тебя выследить?
— Они бы не смогли, если бы у меня хватило денег расплатиться наличными.
— Сколько тебе нужно?
— Я бы хотела снять со своего счета в Новом Орлеане.
— Мы уладим это в понедельник. Надеюсь, ты в безопасности, Дарби?
— Раньше и я так думала. По правде говоря, я чувствовала себя в безопасности, когда садилась на корабль с Верхиком, правда, это был не Верхик. Я чувствовала себя так же и в Нью-Йорке. А потом по тротуару проковылял. Хромой, и с тех пор я не могу есть.
— Ты похудела.
— Спасибо за комплимент. Ты когда-нибудь здесь обедал? — Она посмотрела в свое меню. Он заглянул в свое.
— Нет, но слышал, что кормят отменно. Ты опять изменила цвет волос.
Они были светло-каштановые. На лице лишь легкие следы косметики и губная помада.
— Они вообще выпадут, если я буду и дальше встречаться с этими людьми.
Принесли напитки, и они заказали ужин.
— Ожидается кое-что в утреннем номере «Таймс». — Он не упомянул новоорлеанскую газету, так как в ней уже печатались фотографии Каллахана и Верхика. Он думал, что она видела газету.
Казалось, что это ее не интересует.
— Что именно? — спросила она, озираясь.
— Мы не уверены. Но не хотим, чтобы «Таймс» нас обошла. Они наши старые конкуренты.
— Это меня не интересует. Я ничего не смыслю в журналистике и не желаю знать. Я здесь, потому что у меня есть одна-единственная идея, как найти Гарсиа. И если это не сработает, причем быстро, я уеду отсюда.
— Прости. О чем ты хотела поговорить?
— О Европе. У тебя есть в Европе любимое место?
— Я ненавижу Европу, а заодно и европейцев. От случая к случаю я езжу в Канаду, Австралию и Новую Зеландию. А чем тебе так нравится Европа?
— Мой дед был шотландским эмигрантом, и у меня там куча кузенов. Я ездила туда дважды.
Грей выдавил лимон в джин с тоником. Из бара вышло шесть человек, и Дарби внимательно их осмотрела.
Когда она говорила, ее глаза не переставали оглядывать помещение.
— Мне кажется, тебе необходимо сделать пару глотков, чтобы расслабиться, — сказал Грей.
Она кивнула, но не произнесла ни слова. Те шестеро сели за соседний столик и начали болтать по-французски. Их речь было приятно слушать.
— Ты слышал когда-нибудь французский каюн? — спросила она.
— Нет.
— Это диалект, который уже исчезает, так же, как и болота. Говорят, его не понимают даже французы.
— Это справедливо. Уверен, те, кто говорит на этом диалекте, не понимают французского.
Она сделала большой глоток из своего бокала с белым вином.
— Я тебе говорила о Чэде Бранете?
— Не припоминаю.
— Он был бедным парнем-каюном из Евниса. Его семья влачила жалкое существование, ставя капканы и ловя рыбу в болотах. Это был очень способный молодой человек, он учился в университете штата Луизиана и получал полную академическую стипендию, а затем поступил в Станфорд на юридический факультет, который закончил с самым высоким в истории факультета средним баллом. Ему был двадцать один год, когда его приняли в калифорнийскую коллегию. Он мог бы пойти работать в любую юридическую фирму страны, но предпочел одно из обществ по защите окружающей среды в Сан-Франциско. Блестящий, по-настоящему гениальный юрист, много работавший и вскоре начавший выигрывать крупные процессы против нефтяных и химических компаний. В 28 лет это был вышколенный судебный юрист. Большие нефтяные фирмы и другие корпорации, загрязняющие окружающую среду, боялись его.
