Вольфганг Хольбайн - Немезида: От полуночи до часа кошмаров
— А что такое «Лебенсборн»? — спросила Юдифь, и глаза Марии тут же воодушевленно вспыхнули. Я (и не только) ответили Юдифи почти испуганным взглядом. Никто из нас не придавал большого значения информации, которую мы уже проходили на уроках истории или могли бы почерпнуть из каких-то документальных передач, и вовсе не хотелось выслушивать это во всех подробностях и тем более из уст Марии. Но было слишком поздно. Юдифь открыла ящик Пандоры, и я подумал, что нужно хотя бы принять удобное сидячее положение, прежде чем Мария соберется отвечать. Тяжело вздохнув, я опустился на один из пластиковых стульев рядом с Эдом.
— Ну что, пришло время перекинуться парой доверительных словечек как мужчина с мужчиной? — прошептал мне Эд заговорщическим тоном.
Я мрачно взглянул на него.
— Это зависит оттого, кого ты спросишь об этом, — ответила Мария на вопрос Юдифи. — Многие источники о «Лебенсборне» уничтожены, а мнения о том, какие цели ставила перед собой эта организация, очень разнообразны.
— А что ты думаешь насчет того, чтобы мы вдвоем добровольно отказались от этого наследства? — прошептал Эд и ухмыльнулся.
— Вот как? — непонимающе спросил я. Я даже не предполагал, куда он клонит. Да и вообще за последние часы я практически и не вспоминал об этом безумном наследстве, которое светило мне лишь в том случае, если я немедленно заделаю ребенка с пышечкой Юдифью, женюсь на ней и ближайшие восемнадцать лет буду заниматься лишь тем, что стану разъезжать на ярко-красном «Феррари» по врачам и родительским собраниям и выслушивать лекции по воспитанию детей от Юдифи (совершенно уверен в том, что Юдифь будет хорошей матерью). Если это наследство вообще существует.
— Нам надо объединиться с Карлом и искать вместе с ним сокровища. А еще лучше без него и без остальных, — прошептал Эд заговорщическим тоном и дружески похлопал меня по плечу. — Но только вдвоем, понимаешь? Две половины больше, чем две шестых. — Он самодовольно улыбнулся этому великолепному открытию.
Я нахмурил лоб и задумался, принимать ли его слова всерьез, а следовательно, всерьез озаботиться его психическим состоянием, или готовиться к новому дурацкому высказыванию, которое, возможно, последует вслед за первым.
— В октябре 1947 года в контексте Нюрнбергского процесса над военными преступниками начался отдельный процесс против членов Департамента рас и поселений и «Лебенсборна», — продолжала объяснять Мария. — Никто из ответчиков из «Лебенсборна» не был осужден. Их лишь признали виновными в связях с преступными подразделениями СС. Хотя они после этого оказались юридически невиновными, истории о «Лебенсборне» долго не умолкали.
— Ну и ну, профессор! — вдруг обратился Эд к Марии уже во всю силу своего голоса, помолчав некоторое время и не дождавшись от меня никакого ответа. — Ну и что они делали, эти эсэсовцы?
Тут я решил, что, конечно, настало время усомниться даже в тех жалких остатках его рассудка, которые я в нем предполагал. Его голос все еще звучал снисходительно, с деланным безразличием. Но все же я услышал в его тоне некоторые нотки, которые также были написаны и на лице Карла: тайный, корыстный интерес. Я понял, что Эд всерьез предложил мне вместе с ним отделиться от группы и заняться рискованным и полным приключений поиском сокровищ. Он действительно не заметил, что он даже на ногах стоять самостоятельно не может?
— Ну проводилась в некотором роде селекция, — пояснила Мария и состроила гримасу отвращения, про которую я с абсолютной уверенностью не сказал бы, относится ли она скорее к Эду или к тому, о чем она рассказывала. — Матери, беременные внебрачными детьми, могли тайно родить их в пансионатах «Лебенсборна», а тамошние врачи выдавали им документы, что они находились там исключительно на лечении. СС была заинтересована во внебрачных беременностях, чтобы обновлять кровь Третьего рейха. При этом отбирались дети, которые идеально соответствовали арийскому типу. Они должны были стать элитой тысячелетнего рейха. Их воспитывали в отрыве от матерей и отцов в духе национал-социализма. Если бы Третий рейх не был уничтожен, эти дети сейчас были бы его вождями. Говорят, что женщин специально сводили с офицерами СС и организовывали для этой цели настоящие бордели для зачатия арийских детей. Но это спорный факт. Кроме того, из оккупированных восточных земель вывозили детей, внешний облик которых соответствовал классическому арийскому типу.
— Ты думаешь, что они целенаправленно разводили людей? — сердито спросила Юдифь, а Эд снова принял сидячее положение, чтобы рассмотреть фотографии. Элен закатила глаза и со вздохом закурила. Казалось, она была единственной, кто не проявлял ни малейшего интереса ни к моей находке, ни к тому, о чем рассказывала Мария. Однако должен признать, хотя и с неохотой, что пояснения Марии не были такими уж пустыми и раздражающими, как я предполагал с самого начала. Она поразительно много знала о Третьем рейхе. Это не могло иметь ничего общего с обычным средним образованием, без запинки назвать и даты, и содержащие побочных процессов, шедших параллельно с Нюрнбергским трибуналом, — это круто. Порой ее кругозор оказывался таким обширным, что становилось жутко.
— Да, именно об этом все еще спорят историки, — уклончиво ответила Мария. — Ясно лишь то, что дети в «Лебенсборне» росли под особым присмотром и с самого рождения их муштровали как настоящих нацистов.
— Эти малыши на снимках очень похожи на нарочно выведенных нацистов, — насмешливо сказал Эд. — Посмотрите на эту группу скаутов. Все они блондины, и я готов поспорить, что у них у всех голубые глаза.
Я посмотрел на эту фотографию уже в третий раз за очень короткое время, но на этот раз еще внимательнее, чем до сих пор. Что-то на ней беспокоило меня. Мой взгляд все время возвращался к руническому знаку, и я сам не знал, почему. Действительно, такую звезду я еще не видел ни разу в жизни. И все-таки она не казалась мне незнакомой. Я внимательно всмотрелся поочередно в лица детей. Их было всего двенадцать. Всем их было минимум тринадцать лет, но не было ни одного старше шестнадцати. Волосы у мальчиков были коротко острижены, у всех девочек их светлые волосы были аккуратно заплетены в косички. Они были одеты в униформу, состоящую из рубашек цвета хаки и темных брюк или юбок в складку. Рукава рубашек старших юношей и девушек были украшены аксельбантами, кроме того, у всех на левом рукаве были нашивки. Я прищурил глаза и попытался разглядеть одинаковые аппликации, но мне не удалось, но зато я заметил нечто другое: лицо одного из мальчиков показалось мне хорошо знакомым. Несколько мгновений я думал, где я его уже видел.
Когда я, наконец, вспомнил, я внезапно почувствовал ком в горле.
Прошло не так много времени с тех пор, как я видел эти черты в последний раз. Это было вчера утром, когда я смотрелся в зеркало.
Нет, это был, конечно, не я, мальчишка, который стоял в компании дюжины таких же детей и гордо улыбался прямо в объектив фотокамеры. Но он был поразительно похож на меня. Ледяной пот, который в эту ночь посещал меня довольно часто, снова выступил у меня на лопатках и по спине устремился в мои боксерские трусы.
Мария придвинула к себе один из групповых снимков на фоне интерната. Это был снимок с таинственными кругами, сделанными фломастером.
— Вот и здесь тоже, — сказала она. — Все обведенные лица принадлежат детям-блондинам. За исключением этой девочки, — она указала на Мириам.
— Четырнадцать из тридцати детей на этой фотографии блондины, — мне хотелось поскорее отвлечься от образа девочки из моего сна, прежде чем я скажу что-то необдуманное, что могло бы навести Элен на мысль при первой представившейся возможности подмешать мне в чай львиную дозу валиума.
— Этот тип похож на того типа на фотографии скаутской группы, — Юдифь показала на учителя, лицо которого тоже было обведено черным фломастером и который стоял в середине нижнего ряда учеников. Она взяла снимок в руку и взглянула на обратную сторону. — А вот и знакомый штемпель. Фотолаборатория К. Таубе, Грайсфельден, 1977.
Мария еще раз и еще более внимательно осмотрела все фотографии.
— Да он на большей части фотографий, — констатировала она и указала на одну из них. — Вот здесь, — сказала она и показала на одного из мужчин в лабораторных халатах. Должно быть, это была самая старая фотография, так как на ней его кожа была еще очень свежа и подтянута, а его светлые волосы были очень густыми и светлыми. К тому же это была одна из немногих черно-белых фотографий.
— Кроме того, он еще и руководитель скаутов, видите? Тут еще много фотографий, снятых в разные годы. И вот еще, — с этими словами она наморщила лоб, как будто бы для того, чтобы еще раз удостовериться, правильно ли она разглядела все на фотографиях, и, наконец, решительно кивнула: — Вот, на приеме. Он говорите кем-то, кто…
