Артур Хейли - В высших сферах
— Вы рехнулись! — покраснев, заявил адмирал Рапопорт.
— Это может произойти! — прокричал через всю комнату Хоуден. — И я вовсе не рехнулся, а в здравом уме. Достаточно здравом, чтобы думать о выживании моей страны; достаточно здравом, чтобы бороться за это… и, Бог даст, буду бороться за это!
— Но не таким путем!..
— Да вы послушайте! — Хоуден быстро подошел к карте и взял в руку указку. Кончиком ее он провел полукруг с востока на запад по 49-й параллели. — Между этими параллелями, — и он провел вторую линию по 60-й параллели, — по словам ваших и наших экспертов, все будет уничтожено и выпадут ядерные осадки — возможно, если нам повезет, это произойдет на небольших участках, а если не повезет, то везде. Следовательно, наш единственный шанс на восстановление, наша единственная надежда объединить то, что останется от Канады, — это сфокусировать все в одной точке, создать новый национальный центр вдали от разрухи и на то время, пока мы сможем произвести перегруппировку и вернуться на свое место, если это когда-либо будет возможно.
Премьер-министр умолк и мрачно оглядел присутствующих. Глаза президента были прикованы к карте. Адмирал Рапопорт открыл было рот, словно хотел еще что-то сказать, и снова его закрыл. Артур Лексингтон исподтишка наблюдал за профилем адмирала.
— Территория перегруппирования Канады, — продолжил Хоуден, — должна отвечать трем требованиям. Она должна быть к югу от верхней границы и предполярной зоны — в противном случае мы не сможем наладить коммуникации и поддерживать жизнь. Во-вторых, эта территория должна быть западнее нашей совместной северной линии установки ракет, и в-третьих, это должно быть такое место, где не будет выпадения ядерных осадков или их будет немного. К северу от сорок девятой параллели лишь одно-единственное место отвечает этим требованиям — Аляска.
Президент тихо спросил:
— А вы можете быть уверены насчет выпадения ядерных осадков?
Хоуден поставил указку к стене.
— Если бы мне сейчас надо было выбрать самое безопасное место в Северном полушарии во время ядерной войны, — сказал он, — это была бы Аляска. Она укреплена против вторжения. Владивосток — ближайшая крупная цель — находится в трех тысячах миль оттуда. Выпадение осадков от советского нападения или от нашего собственного едва ли там произойдет. Насколько можно быть в чем-то уверенным, с Аляской ничего не случится.
— Да, — сказал президент, — я, пожалуй, соглашусь с вами… по крайней мере относительно последнего. — Он вздохнул. — Что же до остального… идея весьма оригинальная, и должен по-честному признать, что многое в ней разумно. Но вы наверняка понимаете, что ни я, ни конгресс не продадим наше государство.
— В таком случае, — холодно возразил Джеймс Хоуден, — у моего правительства еще меньше оснований продавать нашу страну.
Адмирал Рапопорт злобно фыркнул:
— В Акте о союзе ни о какой продаже нет речи.
— Это едва ли выглядит правдиво, — резко вставил Артур Лексингтон. — Канада заплатит немалую цену.
— Нет! — Голос адмирала зазвучал раздраженно, резко. — Какая же это плата, когда это акт поразительной щедрости по отношению к алчной, нерешительной стране, которая только и делает, что стесняется, строит заборы и занимается ханжеством? Вы говорите о восстановлении Канады. Но зачем вам об этом беспокоиться? Америка однажды вам это уже устроила — по всей вероятности, мы и снова это проделаем.
Джеймс Хоуден вернулся в свое кресло. Покраснев от гнева, он вскочил и ледяным тоном заявил:
— Ушам своим не верю, Тайлер; что я такое слышу?
— Нет, Джим, я не думаю, что вы должны такое слушать, — спокойно произнес президент, — просто мы договорились разговаривать в открытую и порой лучше что-то высказать напрямик.
Напрягшись от злости, Хоуден возмутился:
— Следует ли понимать, что вы подписываетесь под этой порочной клеветой?
— Что ж, я согласен, Джим, что все это можно было выразить более тактично, но так уж привык говорить Левин, хотя, если вас это устроит, я извинюсь за выбор слов. — Голос президента легко достигал премьер-министра, продолжавшего стоять по другую сторону стола. — Но я должен также сказать, что он прав, говоря, что Канада вечно хочет получить больше. Даже и сейчас — при том, сколько мы вам предлагаем по Акту о союзе, — вы требуете еще большего.
Артур Лексингтон одновременно с Хоуденом тоже встал со своего места. Теперь он подошел к окну и, повернувшись, впился взглядом в адмирала Рапопорта.
— Быть может, — заметил он, — это потому, что мы имеем право на большее.
— Нет! — Слово вылетело из уст адмирала, словно его укололи булавкой. — Я сказал, что вы алчная нация, — такой вы и являетесь. — Писклявый голос зазвучал громче. — Тридцать лет назад вы хотели иметь американский уровень жизни, но вы хотели иметь его на другой день. Вы предпочли проигнорировать то, что американский уровень жизни заработан столетним потом и подтягиванием поясов. Вы же открыли для всех свои природные богатства, тогда как могли бы умело их использовать, и дали американцам развивать то, что по праву принадлежало вам, рисковать и править бал. Вот каким путем вы получили свой уровень жизни, а потом стали глумиться над тем, что у нас есть общего.
— Левин!.. — запротестовал президент.
— Лицемерие, сказал я! — продолжал бушевать адмирал, словно и не слышал президента. — Вы продали свое неотъемлемое право, а потом отправились отыскивать его с помощью разговоров об особом канадизме. Что ж, когда-то канадизм существовал, но вы размякли и утратили его; и сколько бы вы ни создавали королевских комиссий, они его вам не найдут.
Джеймс Хоуден возненавидел этого человека и звенящим от гнева голосом произнес:
— Не всегда мы были размягченными. Остался список после двух войн, о которых вы, возможно, слышали: Сент-Элуа, Вими, Дьепп, Сицилия, Ортона, Нормандия, Кан, Фалез…
— Исключения всегда бывают! — отрезал адмирал. — Но я помню и другое: как американские морские пехотинцы умирали в Коралловом море, а в канадском парламенте шли дебаты, устанавливать ли воинскую повинность, которая так и не была установлена.
Хоуден возмущенно заявил:
— Были и другие факторы: Квебек, компромисс…
— Пойти на компромисс, усесться на заборе, стесняться… какая, к черту, разница? Не все ли равно, как нация проводит время? И вы так и будете сидеть на заборе в тот день, когда Соединенные Штаты станут защищать Канаду от ядерного оружия — оружия, которое вы рады, что мы имеем, но сами слишком большие ханжи, чтобы его использовать.
Адмирал встал и стоял теперь перед Хоуденом. Премьер-министр еле сдерживался, чтобы не сделать выпад, не осыпать ударами это лицо. Президент нарушил это насыщенное неприязнью молчание.
— Вот что я вам скажу, — предложил он. — Почему бы вам двоим не встретиться на заре у Потомака? Мы с Артуром будем секундантами, а Смитсоновский институт одолжит нам пистолеты и шпаги.
Лексингтон холодно спросил:
— Какое оружие вы бы рекомендовали?
— О-о, будь я Джимом, я бы взял пистолеты, — сказал президент. — На единственном корабле, которым командовал Левин, не было ничего стреляющего.
— У нас было плохо с амуницией, — заметил адмирал. На его пергаментном лице впервые появилась тень улыбки. — Не были ли вы тогда министром флота?
— Я выступал в столь многих ролях, — сказал президент. — Трудно припомнить.
Хотя напряжение ослабло, Хоуденом все еще владело возмущение. Ему хотелось ответить; сказать что-то такое же, в том же духе, в каком было сказано ему; атаковать, а он ведь мог бы сказать: «Кому бы обвинять нас в алчности, но не стране, раздобревшей и разбогатевшей на богатствах… Уж во всяком случае, не Соединенным Штатам говорить о застенчивости, державшимся эгоистического изоляционизма, пока их под дулом ружей не заставили от него отказаться… Даже шатания Канады лучше неуклюжей, наивной в своей неумелости американской дипломатии с ее верой в силу доллара в качестве решения всех проблем… Америка с этим своим немыслимо праведным видом, что она всегда права, с ее отказом верить, что другое миропонимание, противоположные системы правления могут иногда иметь свои достоинства, с ее упорной поддержкой марионеточных дискредитированных режимов за границей… А у себя дома — милые разглагольствования о свободе тех, кто смешивал с грязью диссидентов… и еще многое, многое другое…»
Джеймс Хоуден уже готов был все это высказать — горячо, резко… и сдержался.
Порой, подумал он, государственному деятелю стоит помолчать. Перечень ошибок никогда не бывает односторонним, и многое из того, что сказал адмирал Рапопорт, к сожалению, было правдой.
К тому же кем бы ни считать Рапопорта, а дураком он не был. Постепенно у премьер-министра возникла мысль, что это был спектакль с его участием. Было ли преднамеренно задумано, спрашивал он себя, чтобы адмирал ловким маневром вывел его из равновесия? Возможно, да, а возможно и нет, но скандал ничего не даст. И он решил не упускать из виду исконный вопрос.
