Вячеслав Энсон - Эра беззакония
Калмычков присел на стульчик рядом с изголовьем.
– Как же вы не побереглись, Серафим Петрович? – он знал, что больных нельзя расстраивать, но не смог удержаться от вопросов.
– Сам не пойму… – ответил генерал. – Готовился, знал, что цапнут. Сомневался, с какой стороны. Думал, шухер наш припомнят, – генерал перевел дыхание. – В гибели майора ФСБ обвинили. И в срыве их операции… Я ж говорил, Контора в долгу не останется! Чью-то голову потребует. Наши решили рыбку съесть и свой интерес соблюсти. Конторе лизнули, и от меня избавились.
– Поправитесь и вернетесь, Серафим Петрович… – успокоил генерала Калмычков.
– Нет, Коля, мне хана! А вот ты поостерегись. Ты теперь вся наша надежда… Я с тебя вопросы снял – по Щербаку и майору. Моя, мол, оплошность. Надеюсь, щербаковские хозяева успокоятся. Жаль, самоубийцу не сберегли. Можно было бы считать операцию успешной.
Что-то удержало Калмычкова от соблазна порадовать генерала предположением о невредимости самоубийцы. Обрублены концы – значит, обрублены. Пусть никто о нем больше не знает и не достает беднягу. Да и жив ли он? Может, замерз в ту же ночь в соседнем сарае.
– Ну и Бог с ним, – согласился генерал с калмычковскими мыслями. – Одно дело до ума не довел – тебя. В Москву пристроил, теперь там двигать надо. Для них ты чужой. Как детдомовский ребенок. Оденут-обуют, а любить все равно своих больше будут. Рано я выпадаю. Годик-другой, и взлетел бы!.. – Генерал перевел дух. – Держись Бершадского. Пусть думают, что ты по их линии выдвиженец. Кому надо, правду знают.
– Хорошо, Серафим Петрович. Не беспокойтесь. Я обуркаюсь… – сказал Калмычков.
– Главное, не забывай: кто тебя и зачем, продвинул. Переметнешься, на том свете руки не подам.
– Товарищ генерал! – обиделся Калмычков. – И вы подыметесь, и я послужу. Еще бы понять, какая разница между «нашими» и «не нашими». Честно говоря, не различаю.
– Нет ее… – ответил генерал. – Поэтому и не различаешь.
Сказал и замолчал. Отвернулся к стене. Пару минут о чем-то думал, потом виновато улыбнулся:
– Нашел ты время – вопросы задавать…
– Забудьте, Серафим Петрович! Смудачил… – замахал руками Калмычков.
– Нет, Коля. Все должно быть понятно. Без дураков. Месяц назад я сам думал, что понимаю: «наши» – за Россию, «не наши» – против. Помнишь, спрашивал, где помирать собираешься?.. – Генерал разволновался, задышал прерывисто. Калмычков хотел остановить его: «Бог с ними, Серафим Петрович…», но генерал уперся. – Это важно! Отдышусь чуток. Знал, что ты спросишь. Хотел разобраться. Не получилось. Запутался, когда начал считать. Слишком много «не наших» набрал.
– Время такое, Серафим Петрович. Все под себя гребут. И «наши» и «ваши»… – сказал Калмычков. – Давайте я вам апельсинчик почищу. Или по глоточку? Я принес.
– Нельзя мне по-глоточку… – ответил генерал.
– А волноваться – можно?
– Не перебивай. Тяжко мне… Слишком много их, которым «насрать». На страну, на людей, на будущее!.. Как слепые!.. Снова пилят сук, на котором сидят. И мы на этом суку, Николай.
– Мы же не пилим, – сказал Калмычков.
– Пилим, еще как пилим… Дай мне таблеточку… Ага… И стаканчик, – генерал выпил таблетку. Калмычков утер полотенцем его губы и подбородок.
– Мы кого привыкли в пакостях винить? – продолжил генерал. – «Запад»! Те еще друзья!.. Они, конечно, рулят в развале. Но исполнители – наши, «россияне»! Смекнули, что совесть не в цене, и решили, убогие, поменять ее на деньги. Вперед, обогащайся, как можешь! На местах, в городах, поселках… Мэры-чмэры, чиновники… Гаишники, бандюки, налоговики, таможенники, ЖЭУ, РЭУ… Вани, Тани, Мани… На каждой вшивой должности подгрызают мелкими зубками общий сук! Пожарники взятки берут… Учителя!.. Врачи!.. Деньги – превыше всего. Сирот обирают, стариков. Хапнули – и счастливы!.. Правда им не нужна, и совесть – мешает. А закон без совести, точно – дышло. Орудие преступления. Дожили! Девяносто процентов населения – преступники. Бери и сажай по действующему законодательству. Только брать некому – милиция на заработках. Она из тех же процентов… Как там Егоров говорил?.. Эра беззакония! Девяносто процентов – это народ, Коля… Весело?
– Такая система, Серафим Петрович: не украдешь – не проживешь. Без денег – как? Совестью семью не накормишь. Люди загнаны в предложенные обстоятельства, – сказал Калмычков.
– Может, и загнаны… А может, и нет… Они же умные! С образованием. Глотки на митингах драли: «Даешь демократию! Долой СССР!» На выборах голосовали. И деньги рвут, заметь, не на прокорм семьи – на роскошь и излишества, которым края нет… От гнили своей, от жадности и зависти. От нее Россию в семнадцатом году продали, и в перестройку на ту же удочку попались. Поделом!.. Потеряли мы что-то главное… Не удержали… На чем жизнь стоит. Летим, теперь, в пропасть: об один выступ ударимся, об другой… А впереди – расплата. Жестокая, и одна на всех. Бедных, богатых, честных и воров. Единственное, что смогли заработать… Дальше – как? Жить как будете, Коля?
– Как-нибудь… Выкрутимся.
– Как добрый дядя скажет… – Генерал перевел дух. На лбу проступили капельки пота. Губы дрожали. – Жалко мне вас. Помру с облегчением. Вроде на боевом посту. Не бросил, не сбежал… Очень хотелось. Ничего родного в этой толпе не осталось. Как подменили людей. А мне замену не прислали… Бывает так?
– Не знаю… Какие-то у вас белоэмигрантские настроения, – сказал Калмычков. – Невозможно переделать людей. И надо ли?.. Довольны властью. Воровать не мешает, а честно работать никто особо не рвался. Деньгам все равно, как их получили.
– Деньгам – да, – согласился генерал. – А людям? Шалеют от денег, очевидного не замечают. В один день лафа кончится! Экономика только по телевизору существует. Армия и флот догнивают… Государство – пустая оболочка. Сердцевину черви выели. Долго простоит? Своими руками могилу вырыли. Пойми теперь: кто «наши», кто «не наши»…
– Ничего в политике не смыслю! – сказал Калмычков. – В вашу совесть верю, Серафим Петрович. Вы не могли выбрать худшее.
– В том и беда, Коля, что почти никто не выбирал. Судьба так сложилась! Ты тоже не выбирал, а прочно к нашей компании привязан. Или, думаешь, джипы с автоматчиками кому попало раздают? Теперь твоя очередь услуги оказывать. Если честно, самое лучшее ни в какие команды не входить. Сидеть на даче и цветочки выращивать.
– Два месяца назад это было мое кредо, – напомнил Калмычков.
– Но ты погнался сначала за деньгами, потом за властью, помнишь? Чем больше того и другого – тем меньше свободы. За все приходится платить. И цена, как правило, сильно превышает полученные удовольствия.
– Вас тоже чем-то привязали? Если не секрет… – спросил Калмычков.
– Какие теперь секреты… – ответил генерал, отдышавшись. – Было у отца два сына. Один умный, другой не очень. Какой в милицию пошел?
– Неужели умный?
– Нет, Коля, умный – пошел в другую сторону. Он не верил в писаные законы и жизнь принимал такой, как она есть. Плевал он на идеалы. Закончил «Плешку». Работал в Госплане… Понял суть системы и стал одним из крупнейших цеховиков Советского Союза. Потом финансистом. Настолько крупным, что МВД и КГБ не посмели коснуться его пальцем до сего дня.
– Его телефон я помню наизусть? – спросил Калмычков.
– Да, Родион Петрович Арапов. Папа увлекался сначала Достоевским, а потом православием. Старший и умный – Родион, а недоумок с романтическим отношением к жизни – Серафим. Я продукт советской пропаганды, верю в Добро. Всю жизнь спорил с братом… В милицию подался – Родькину неправоту доказывать.
– Все, Серафим Петрович, я у вас последние силы отнимаю. Пойду, – засобирался Калмычков.
– Посиди еще немного, Коля. Хоть помолчим… – Генерал задыхался, почти шептал. – Сына потерял, жену. Кроме брата, родных не осталось… Редко видимся, но много полезного друг для друга сделали… – Генерал прервался, отдыхая. – Тебя, чертяку, пригрел. Родьке передам… Что-то в тебе есть. Но чего-то – нету…
– Отдохните. Полежите тихо, – Калмычков поправил сбившуюся простыню.
– Не увидимся больше. На похороны не приезжай, засветишься. Наши сами на тебя выйдут… Что-то важное хотел сказать, и не могу сформулировать… – Генерал умолк. Молчал и Калмычков. Надо же, чужой человек, а ком к горлу подступает.
– Я не успел… – отрывисто зашептал генерал. – Все работал, оставлял на-потом. На пенсии додумать собирался. Ты не откладывай… Это важно!
– Что важно, Серафим Петрович? – наклонил ухо к самым губам старика Калмычков.
– Очень важно… Мы не поняли главного… Не за тем гнались. Не тому учились… Ты додумай, Коля, ты умный… – Голос генерала слабел. Последние силы оставляли его. – В институтах наших… По полочкам разложили: от галактик до атомов. До элементарных частиц. А главного – не сказали… Зачем все это? Галактики, нейтроны с протонами…
Мы – зачем?.. Скрыли? Или сами не знают?.. Не может, так бессмысленно… Должен… Должен быть…
