Деон Мейер - Смерть раньше смерти
Ясновидящая улыбнулась:
— Я не слышала, сэр, с каким акцентом он говорит.
Собравшиеся разом заговорили; кто-то засмеялся. Напряжение понемногу спадало.
— Но вы говорили, у него рыжая борода. Значит, он белый?
— Белый? Да. Цвет кожи я могу определить точно.
— И он носит шляпу?
— Да.
Репортеры вскакивали с мест, протягивали вперед микрофоны. Мадам Лоу подняла вверх левую руку, унизанную перстнями. На свету заблестели, переливаясь, драгоценные камни.
— Минуту терпения. Я уже почти закончила. Но хочу кое-что добавить.
В зале снова стало тихо.
— Я почувствовала, что он носит шляпу. Но это не значит, что он носит шляпу всякий раз, как спускает курок. Я также ощутила длинный черный плащ. Но… повторяю, это всего лишь вибрация. Возможно, ему просто нравится так одеваться. Но есть и кое-что другое. Он не живет в Кейптауне постоянно. У него нет здесь дома. Его дом надо искать не здесь. Он живет на просторной равнине, освещаемой ярким солнцем. Из того места, где стоит его дом, не видно гор. Но там есть река, которая пересыхает в жару. Вот где убийца напитывается ненавистью и страхом. Вот где он черпает темную, злую энергию, которая толкает его на убийства… А теперь я с удовольствием отвечу на ваши вопросы. Но имейте в виду: я открыла вам все, что мне известно.
Руки взметнулись вверх, и вопросы посыпались один за другим.
Репортерша «Аргуса» повернулась к Лау и улыбнулась:
— А вы что думаете? Каково мнение полицейского?
— По-моему, полная хренотень, — брякнул Лау и тут же пожалел о том, что употребил такое резкое слово. Некоторым женщинам не нравится, когда мужчины ругаются, а он не хотел испортить впечатление о себе.
— Я тоже так считаю. — Репортерша улыбнулась. — Позвольте угостить вас пивом?
— Ни в коем случае, — галантно возразил Лау. — Я сам вас угощу.
На ужин Яуберт приготовил себе куриное рагу: 60 граммов курицы без кожи, 60 граммов обезжиренного соуса, 125 миллилитров смеси овощей, сколько угодно вареной (и совершенно безвкусной) цветной капусты — плюс одна жировая единица.
А на десерт — одна душистая сигарета «Уинстон» и рюмочка виски.
Его жизнь отныне измерялась в граммах.
Но он заранее предвкушал удовольствие от сигареты и виски. Благодаря им пресный вечер вдруг расцветился яркими красками. Это его награда.
После того как он позвонил Гейл Феррейре и услышал отрицательные ответы на свои вопросы, он заехал в винный магазин и купил себе бутылку виски «Гленфиддиш», потому что это была самая дорогая марка. Ему хотелось пить хорошее виски, а не какое-нибудь дешевое пойло с шотландским названием, продающееся в отделе «Товары со скидкой». Потом он заехал в кафе и купил пачку «Уинстона». Теперь сигареты лежали на столе; пачка была еще не вскрыта и сулила неземное блаженство. Да, он получит удовольствие! Как приятно чиркнуть спичкой (ведь зажигалку он выкинул утром, вместе с «Бенсон и Хэджис — суперлегкими»), глубоко затянуться…
Зазвонил телефон. Он побежал в комнату, торопливо дожевывая цветную капусту.
— Яуберт.
— Это Ханна Нортир.
Сейчас он безошибочно уловил усталость в ее голосе. Ему захотелось немедленно помчаться к ней и утешить ее, сказать, что все будет хорошо.
— Не уверена, что это удачная мысль, — продолжала она, и Яуберт вдруг пожалел, что пригласил ее в оперу.
Он не знал, что сказать.
— Вы ведь мой пациент.
Ах да! Как же он мог забыть? Как мог поставить ее в такое неловкое положение? Ему хотелось придумать какой-то достойный выход.
— Но мне нужно где-то бывать, — продолжала она, как будто уговаривала саму себя. — Можно я дам вам окончательный ответ завтра?
— Да.
— Спасибо, Матт, — сказала она и повесила трубку.
Он вернулся на кухню.
Репортерша оказалась умной, как обезьянка. Она выждала, пока они заказали по пятой кружке пива в баре отеля «Капское солнце».
— Я слышала, покойный Уоллес изменял жене направо и налево.
Она не спрашивала, а утверждала; говорила она на африкаансе, но иногда переходила на родной английский, потому что, хоть она и умела пить, куда ей было угнаться за полицейским!
— Вы, журналисты, всегда все знаете, — с искренним восхищением проговорил Лау.
Но ей требовался другой ответ.
— На самом деле я не знаю почти ничего.
— Насчет Уоллеса — все так и есть. Он был всегда готов сходить налево. Можно сказать, до самого последнего дня. В тот день он развлекался в отеле с одной блондинкой, а когда вышел, его и подстрелили.
— Но он был женат.
— Что не помешало ему обработать блондинку. — Неожиданно до Лау дошло, что он слишком разоткровенничался. — Но вы не… вы ведь не станете меня цитировать?
— У меня рот на замке. — Она улыбнулась.
«Сегодня мне везет», — подумал Лау.
— Да, он развлекался с одной блондинкой, приезжей из Йоханнесбурга. Сотрудницей компьютерной фирмы. Уоллес угостил ее обедом, а потом затащил в постель. Ван дер Мерве… где-то у меня записано, как ее зовут. — Лау вытащил блокнот, полистал, хлебнул пива. — Элизабет ван дер Мерве. Но она его не убивала. Такие вещи понятны сразу.
Он залпом допил пиво.
— Повторим?
— Почему бы и нет? — Она снова перешла на английский: — Вечер только начался! — И она наградила Лау многозначительным взглядом.
36
Нинабер знал Макдоналда и Уоллеса. Уоллес знал Феррейру.
Есть еще Оберхольцер. И Уилсон, который никак не вписывается в общую картину.
Накануне вечером, после обескураживающего разговора с Ханной Нортир, Яуберт принялся обдумывать дело со всех сторон. И сейчас, в бассейне, он тоже думал. Кусочки головоломки никак не желали складываться.
Чувство было знакомым: сознание, что каждая мелочь что-то значит, но улик недостаточно, чтобы распутать дело, набрать достаточно сведений и составить полноценную версию. Он испытывал досаду и раздражение, потому что не знал, где искать. Возможно, ответ уже есть, возможно, ответ совсем рядом. Иногда нужно просто изменить угол зрения. Придумать новый подход.
Вчера ночью он испробовал все, что можно.
Владелец фирмы по рассылке почты. Ювелир. Безработный плотник. Рыбак. Парикмахер.
Сорок лет, тридцать с чем-то, пятьдесят, сорок, сорок.
Успешный человек, ни то ни се, успешный, так себе, успешный.
Бабник. Гей. Любитель порнушки. Насильник. Был ли Нинабер верен жене? Пока неизвестно.
Карина Оберхольцер… При чем здесь Оберхольцер? Да и замешана ли она в дело? У нее был роман с женатым мужчиной, португальцем. Может быть, до португальца у нее был роман с Нинабером? Яуберт плыл и намечал дела на сегодня. Позвонить в больницу. Выяснить, можно ли сегодня навестить миссис Нинабер. Поговорить с начальником Оберхольцер. Где она работала раньше? Еще раз позвонить волосатому Вальтеру Схютте из «Квикмейла». Знакомо ли ему имя Карины Оберхольцер?
Что доктор Ханна Нортир захочет обсудить с ним сегодня?
Только бы не разреветься, Господи, только бы снова не разреветься!
Надо увести разговор подальше от Лары. Он не сможет завтра вести Ханну в оперу, если сегодня будет говорить о Ларе.
Ханна умеет развязывать язык. В уме ей не откажешь. Может снять с него шкурку, как с апельсина, и добраться до мякоти. Она слишком умна для него.
Может, не стоит идти к ней сегодня? Позвонить, сказать, что поиски маньяка с маузером требуют слишком много сил и он не успевает. Он придет к ней в следующий четверг, как обычно. Но в оперу-то они пойдут?
Яуберт без труда подтянулся, выпрыгнул на бортик, не замечая, что совсем не запыхался. С мыслями о работе он проплыл гораздо больше обычного. Он оделся, поехал на Касселсвлей, стараясь не смотреть на крупные газетные заголовки:
«Медиум говорит, что убийца — бур!»
Передовица в «Бюргере» называлась так:
«Жизнь „короля парикмахеров“ оборвалась!»
Буквы назойливо лезли в глаза, но Яуберт так напряженно думал, что не вникал в смысл.
Анна Босхофф сказала, что убийца «набирает обороты». Больной человек, который не отдает себе отчета в своих поступках. И он, Яуберт, ничего не может поделать, чтобы остановить его. Когда маньяк снова нанесет удар?
Вечер. Середина ночи. Раннее утро. Раннее утро. Раннее утро.
Он убивает не в разгар дня. Чем ты занимаешься весь день, ублюдок? А может, ты просто не имеешь возможности следить за своими жертвами в течение дня?
Яуберт ехал на работу привычным маршрутом, как каждое утро. Он не смотрел по сторонам и не догадывался о сюрпризе, спрятанном в сейфе, в кейсе покойного Нинабера.
— Сержант ван Девентер сказал, что положил кейс в сейф, — сказала Мэйвис Петерсен, как только он вошел в здание.
Яуберт поблагодарил Мэйвис, попросил разрешения забрать вещественное доказательство, расписался в книге и унес кейс с собой в кабинет. Положил кейс на стол, достал пачку «Уинстона», положил рядом с кейсом, сходил в комнату отдыха и налил себе большую кружку черного несладкого кофе. Вернулся, сел в кресло, закурил сигарету и глубоко затянулся.
