Виктор Пронин - Ошибка в объекте
— А отчество, фамилия? — спросил Демин.
— Не знаю, Наташа не говорила.
— Напрасно,— проворчал Демин.
— Я могу подойти к телефону… Она иногда передает через меня кое-что для Селивановой… То есть передавала.
Демин раздумчиво посмотрел на младшего Пересолова, на Сутарихину, в глазах у которой засветилась надежда на избавление от такой неприятной роли.
— Хорошо. Подойдешь ты.
Несмотря на то, что звонка все ожидали, прозвенел он неожиданно и как-то резко. Анатолий взял трубку, настороженно посмотрел на нее, не поднося к уху, будто опасаясь этой трубки…
— Да,— наконец проговорил он недовольно. Трубку Анатолий держал чуть поодаль, чтобы и Демин мог слышать слова.
— Кто это? — опять прозвучал хрипловатый женский голос.
— А кто нужен?
— Толя, ты?
— Ну?
— Толик, будь добр, кликни Натали, а?
— А что я буду за это иметь?
Демин молча пожал парню локоть — правильно, мол, так держать. Тяни время, не торопись.
— Что будешь иметь? — переспросила женщина.— Это ты уже с Натали договаривайся! — она хрипло засмеялась.
— С ней договоришься, как же! Держи карман шире…
— Можно, Толя, можно. Заверяю тебя, что с ней несложно договориться. Видно, ты не с того конца начал.
— С какого же конца надо начинать?
— Ха, я бы тебе сказала, но рядом люди… Они могут меня неправильно понять. Но ты меня, надеюсь, понял.
На лбу парня выступили маленькие капельки пота. Демин только сейчас представил себе — каково ему было вести этот вроде бы шутливый разговор. Но Анатолий неплохо держался. Ворчливостью и недовольством он скрывал свое состояние.
— Ну, что ты замолчал? Смотался бы за соседкой!
— А кто зовет?
— Ты что, ошалел? Скажи — Ирина к телефону зовет.
— А отчество? — уныло спросил Анатолий.
— Перебьется и без отчества.
— Ладно, подожди…— пробурчал Анатолий и передал трубку Демину. Некоторое время в трубке не раздавалось ни звука. Потом вдруг четко и громко прозвучали слова: «Конечно, придет, никуда не денется». Все тот же низкий женский голос. И Демин даже на расстоянии чувствовал, что принадлежит он человеку хваткому, самоуверенному, привыкшему поступать по-своему.
В дверях появился оперативник.
— Все в порядке,— проговорил он шепотом.— Засекли.
— Спроси, может, чего передать Наташе,— сказал Демин, отдавая трубку Анатолию.
— Алло! Ира!— Может, что передать?
— Слушай, ну и копуха она стала! Как у нее настроение?
— По-моему, неважное.
— Я думаю! — удовлетворенно засмеялась женщина.— Толя, скажи ей, чтоб сегодня обязательно была в Интуристе. Понял? Она знает. И еще скажи, чтоб не валяла дурака. А то я очень обидчивая стала в последнее время. Так и скажи. Ну будь!
Анатолий положил трубку и некоторое время стоял молча. Потом вопросительно посмотрел на Демина.
— Кто это?
— А черт ее знает! — с неожиданной злостью сказал Анатолий.— Ира, и все. Судя по голосу, эта Ира немало выпила на своем веку. И не только водки.
— Что же еще она, по-твоему, пила?
— Крови она достаточно попила у людей. По голосу чувствую, по тону. Этакой хозяйкой себя воображает. Нравится ей быть хозяйкой, давать распоряжения, проверять исполнение, поощрять и наказывать.
— Ладно,— тихо проговорил Демин, и в его голосе в первый раз за все утро прозвучала угроза.— Ладно. Пусть так. Что у тебя? — повернулся он к оперативнику.
— Из автомата звонила. С Тверской.
— Ладно,— повторил Демин.— Пусть так. Хозяйка так хозяйка. Я не против. Будем заканчивать. Подписываем протоколы, собираем манатки, опечатываем жилплощадь и отбываем. А вас я попрошу вот о чем,— Демин повернулся к жильцам,— если сегодня кто будет Селиванову по телефону спрашивать, отвечайте, что ее нету. Нету, и все тут. И весь разговор. Пусть думают, что хотят. Такая к вам просьба. Завтра скрывать будет сложно, да и ни к чему, наверное, да и нехорошо… А сегодняшний день попытаемся использовать.
Он оглянулся в последний раз, словно проверяя, не забыл ли чего, и вдруг взгляд его упал на новенький, с блестящими медными пряжками портфель — явно чужой в этом полутемном коридоре,— на пыльном полу, между старой кухонной тумбочкой и продавленным креслом. Демин поднял его, внимательно осмотрел.
— Чей это? — спросил он, уже догадываясь об ответе.
— Наташин,— ответил Анатолий.— Она часто оставляла его в коридоре. А утром брала и сразу в институт.
Демин, не говоря ни слова, внес портфель в комнату Селивановой и вытряхнул на диван. Из него высыпались тетради, конспекты, зеркальце, косметическая сумочка, несколько шариковых ручек. Раскрыв одну из книг, Демин увидел, что это не учебник.
— Ну да, конечно,— сказал он.— Иначе и быть не могло. Только Набоков. Что еще может читать девушка, у которой на столе виски, а в шкафу пара дубленок!
— Ты чего ворчишь, Валя? — спросил участковый.
— Набокова читала девушка Наташа. «Лолиту». Понял?
— Ну и что?
— Ничего. Просто было бы странно найти в ее портфеле что-нибудь другое.
— Ты против Набокова?
— Я за Набокова. Знаешь, сколько просят спекулянты за этот томик?— Демин взял книгу за уголок и потряс ее в воздухе, словно бы для того, чтобы участковый мог определить ее стоимость.— Сто рублей за книгу.
— Но, может быть, это не ее книга, не исключено, что она взяла ее у кого-то почитать?
— Да какое это имеет значение?! Ты видишь, что в этой комнате все вещи от виски до сапог поют в один голос? И мне не нравится этот голос. Он напоминает мне голос той дамы, которая звонила недавно.
В этот момент из книги, которую держал Демин, выпал небольшой синий листок бумаги и, раскачиваясь из стороны в сторону, упал на пол. Демин поднял его, внимательно осмотрел, и его хмурое лицо осветилось чуть ли не счастливой улыбкой.
— Ну вот,— сказал он,— и эта бумажка тянет все тем же сипловатым голосом. Лира. Самая настоящая итальянская лира, которую гражданка Селиванова использовала в качестве книжной закладки. Правда, стоит она пятак, не больше. Но это ерунда… Меня настораживает странный хор вещей, предметов, ночных телефонных звонков, непонятных поручений… Верно, Толя? — подмигнул Демин младшему Пересолову.— Уж поскольку я освободил тебя сегодня от работы… Ты не против, если мы немного покатаемся?
— Да нет… Можно,— он оглянулся, посмотрел на Василия, но тот молчал с каменным лицом, как бы сняв с себя всякую ответственность за брата.
— Тогда одевайся. Поехали! А снег, снег-то валит… Эх, Наташа, такого снега лишить себя, такой погоды! Зачем так торопиться? Не понимаю.
6
И опять машина мчалась по заснеженным улицам, с торопливым пощелкиванием неутомимо работали «дворники», сгребая с ветрового стекла мокрое месиво, чертыхался водитель, глядя, как скользят на переходах прохожие, как шарахаются они в сторону, увидев возникшую рядом машину, и молчал, вжавшись в сиденье, Демин, сонно поглядывая на дорогу, на размытые контуры домов, на тусклые, словно плавающие в снегу огни светофоров.
— А этот… Григорий Сергеевич, звонил Селивановой?— спросил вдруг Демин.
— При мне нет,— ответил Анатолий.— Вы хотите зайти сейчас к нему?
— Нет. И тебе не стоит. Уточним номер дома, квартиру, фамилию. И отчалим восвояси. Не готов я с твоим приятелем всерьез поговорить. Вот поработаю над собой, подготовлюсь…
— А, черт! — воскликнул водитель, выравнивая машину.— Заносит.
— Не торопись, Володя… Успеем. Уж теперь-то мы должны успеть. Насколько я понимаю, Григорий Сергеевич не из тех, кто выбрасывается из окон, а, Толя?
— Нет, он не выбросится.
— А других? Выбросит?
— Мешать, во всяком случае, не станет.
— Представляешь, Толя, живут среди нас некие существа, тоже по две ноги имеют, голову в верхней части туловища, разговаривают по-нашему, нас понимают, может быть, даже лучше, чем мы сами себя понимаем… Со стороны посмотришь — вроде люди как люди… Ан нет. Я не говорю в том смысле, что они плохие люди, они вообще не люди. Они только притворяются, прикидываются, иногда очень долго и весьма успешно.
— Что-то, Валя, я смотрю, ты в философию ударился,— усмехнулся водитель.
— Что ты, Володя! Никакой философии. Жизнь. Я иногда ловлю себя на мысли, что разыскиваю не человека, совершившего преступление, а просто чуждое, враждебное существо, которое замаскировалось под человека и шкодит ему, использует его в своих темных целях, и вообще смотрит на человека, как на некоего животного, которого можно использовать на тяжелых работах, в пищу, да, в пищу! А вечером, сняв маскировку, оно, это существо, будет сидеть на мягком, теплом диване, поглаживать брюшко и смеяться над человеком же… Понимаешь, что происходит,— раздумчиво продолжал Демин,— эти существа не прочь считать себя людьми, более того, они только себя-то и считают людьми. У остальных манеры не столь изысканны, словами могут играть не так ловко, блажью видите ли эти остальные маются — то про совесть вспомнят, то про порядочность, то им принципиальность поперек дороги встанет… А у этих существ все просто, все до ужаса просто, все в конце концов сводится к купле-продаже. И больше всего они опасаются обнаружить этот смысл своей жизни…